Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

– Я найду эти доказательства!

– Найди, – Сергеев поколебался мгновение и продолжал: – Тебе, моему товарищу и другу, я могу сказать: Кузьмичев – хуже врага! Врага можно рано или поздно изобличить и обезвредить! А Кузьмичев – наш случайный попутчик, Коля. К сожалению, сейчас становится ясно, что их у нас не так уж и мало, как можно было думать. Трудное сейчас время.

– Ничего. – Коля сжал губы. – Придет и другое время, я знаю.

– Придет, – сказал Сергеев. – Мы должны в это верить и должны работать для этого. Задержи дело еще на сутки, я позвоню начальнику управления.

Коля вышел из Смольного и вдруг почувствовал себя смертельно уставшим. Не хотелось ни стоять, ни идти, ни думать. «Лечь бы сейчас посреди улицы, – вяло подумал он. – И пусть подобрала бы „скорая“, в больницу отвезла. А там тишина, покой. Ни тебе Кузьмичева, ни тебе проблем. Отдыхай и пей компот».

Нужно было возвращаться на работу, но Коля вышел из автобуса и свернул на Моховую, а потом на Пестеля – решил забежать домой. Маша и Генка неожиданно оказались дома. Генка радостно повис на шее отца, сказал, с гордостью показывая огромный синяк под глазом:

– Отметь в приказе, батя. Была схватка с «урками».

– Ты думаешь, о чем говоришь? – рассердился Коля. – Эх, Гена, Гена. Сколько раз я тебе говорил – не всякие фантазии хороши. Ты опять взбудоражил весь класс? Когда завуч придет?

– Уже приходил, – на ходу бросила Маша. – Его исключают.

– Ну и пусть исключают! – крикнул Генка. – Я страдаю за справедливость!

– Расскажи. – Коля сел к столу.

– Класс разделился, – сообщил Генка. – Я организовал своих, мы решили поступить в бригадмил. А Жуковский говорит: «гадов давить надо!» Ну и подначил своих, они себя «урками» стали звать… После уроков мы им дали…

– А они вам? – Коля невольно улыбнулся.

– И они нам, – хмуро сказал Генка. – За них Осьмушкин, а у него кулаки по пуду.

Маша молча слушала разговор. Она уже знала, как поступит Коля, предвидела реакцию Генки и заранее огорчалась, потому что мир и покой в семье должны были вот-вот уступить место взаимной неприязни и обидам. «Он накажет Генку, – думала Маша. – И будет прав, иначе нельзя, но как же мало в наших руках средств и способов воспитания. А может быть, мы просто неизобретательны?» Ее мысли прервал Коля.

– Вот что, друг, – сказал он Генке. – Ты уже взрослый, и я могу тебе сказать откровенно, как своему товарищу… – Коля задумался, видно было, что ему нелегко начинать этот разговор. – Вот ты разделил класс на «наших» и «не наших». В результате произошла драка. Понятно. Иначе не могло и быть. А ты подумал, что урки ваши – это ведь такие же пацаны, как вы, и родители у них за Советскую власть, и они сами… А ты, выходит, толкнул их к преступникам, обидел?

– Батя, так вышло… – Генка отвел глаза.

– Плохо вышло. Привыкнешь сейчас людей дерьмом считать – как же будешь работать у нас? Прости за громкие слова – у нас первая заповедь – человек! Иначе зачем мы? Глупая получилась игра.

– Я тебя понял, батя. – Генка остановился в дверях. – Ненавижу нотации, но ты сказал по делу. – Генка ушел.

Маша проводила его взглядом:

– Как я устала… Как я устала…

– Я сегодня посреди улицы лечь хотел, – признался Коля. – Я бы, конечно, не лег, ясно. – Он улыбнулся. – Но мысль была, и это плохо. Я тебе вот что скажу: внутренне, морально, что ли, мы не были готовы к тому, что сейчас происходит. Скажи мне кто, что так будет, – я бы его лютым врагом Советской власти назвал. Боюсь, мы не понимали: неизведанные дороги – неизведанные опасности. Не знаю, как ты, а я представлял себе все слишком прямолинейно и красиво. А вот получились издержки – сразу стало не то.

– Ты прав. Мне тоже хочется на все плюнуть и уехать в тихое место, – призналась Маша. – Все время идти «сквозь револьверный лай» – это трудно, Коля.

– А что, – Коля улыбнулся. – Свернем с дороги на тропинку. Тихую такую. Дом купим, курей разведем. Свежие яйца по утрам – полезнейшая штука! Только Генка. Он нас не поймет. Но ведь своя рубашка – ближе к телу.

– Не юродствуй, – обиделась Маша. – Надолго ли нас хватит? Ты об этом подумай.

– На сколько хватит, – отрезал Коля. – Я в партию вступил не для того, чтобы чины и должности получать. Я верю в наше дело, несмотря ни на что. Знаешь, как Багрицкий написал? «Осыпался, отболев, скарлатинозною шелухой мир, окружавший нас…»

– Он и другое написал, – сказала Маша. – «Мы ржавые листья на ржавых дубах». Не помнишь?

Коля обнял ее:

– Я все помню, Маша. Ты прости за пафос, не на митинге мы. Но ведь «нас водила молодость в сабельный поход»? Водила, друг ты мой, а это забыть нельзя!

– Нельзя, – послушно повторила она. – Но иногда становится так трудно и так больно за все. И за всех.

– Будем жить, Маша, – сказал он тихо. – А уж если мы живем – значит, не сдаемся!

В кабинете его уже ждала сияющая Маруська.

– Седой и Соловьев, представляешь, – она торжествующе посмотрела на Колю, – сидели в одном лагере! Ларчик-то просто открывался! Я приказала доставить Соловьева к нам.

– Пусть ведут.

Маруська позвонила в конвой, потом сказала:

– Послушай, может, возьмем Травкина к нам? У него, по-моему, талант.

– По-моему, тоже. Заготовь представление в кадры, я подпишу.

Привели Соловьева. Он мрачно сел на стул и уставился в стену.

– Вы утверждали, что незнакомы с бандитом по кличке Седой? – сказал Коля.

Лицо Соловьева покрылось красными пятнами.

– Утверждал, – нерешительно сказал он. – А что?

– Вот справка из лагеря, в котором вы отбывали наказание. Вы и Седой жили в одном бараке и даже нары у вас были рядом. Ознакомьтесь.

– Не надо. – Соловьев отвел руку Коли. – Вы должны понять меня. Седой не тот человек, который повторяет два раза. А один раз он мне уже сказал: «Шаг вправо, шаг влево – и ты спекся». Ладно. В лагере мы с ним не дружили. Он – бандит, весь лагерь держал. А я кто? Сявка… А после побега он ко мне зашел – узнал, что я на завод поступил. Говорит: дай мне дело на твоем заводе. Кассира дай. Ну – избил меня. Я ему и выложил про наш с Родькиным план: Слайковского на гоп-стоп взять… Он обрадовался. Все, говорит, беру на себя, а вы отойдите в сторону и не лезьте. Твое, говорит, дело известить меня, когда Слайковский деньги получит и с завода домой пойдет. Ну и личность его показать.

– И вы известили? – спросила Маруська.

– А вы бы что сделали? – с обидой ответил Соловьев. – Он бы меня иначе убил. – В глазах арестованного разлилась тоска. – Показал я ему инженера.

– На Кронверкском, у «Великана»? – спросил Коля.

– Там… – Соловьев потрясенно смотрел на Колю. – Вы уже тогда следили за мной?

– Рассказывайте все начистоту.

Соловьев послушно кивнул:

– За день до убийства пришел ко мне Родькин. – Соловьев тревожно заглянул в глаза Коле и продолжал, волнуясь: – Я тогда вам правду сказал: Родькин действительно пришел ко мне и говорит: «не пойду на дело, завязываю, хватит!» Я для виду его постыдил, а у самого – камень с души! Сами посудите – я «дело» другому человеку передал, как же с сообщником быть? Небось знаете, как в воровском мире за такое рога сшибают… Убьет он меня и прав будет! Ну, я на радостях выставил пол-литра и бухнул: верно решил, Родькин, молодец!

– А он? Поверил? – спросил Коля.

– Нет, – вздохнул Соловьев. – Все хорошо в меру, а я переборщил. Он понял, что я темню, сел на меня, ну, а я – человек слабый, сами видите. Я ему все про Седого и выложил…

– Значит, Родькина вы продали Седому, Седого – Родькину, а их обоих…

– Вам, – перебил Соловьев. – Слаб человек. А что мне делать? Седой – убьет, вы – к стенке поставите.

– Не наговаривайте на себя, – сказала Маруська. – Вы же хотели спасти Родькина. Родькин не виноват!

– А может быть, Родькин все же убил Слайковского? Он ведь сознается в этом, – спросил Коля.

– От безысходности он, – сказал Соловьев. – А кто убил Слайковского, я толком не видал. Темно было. Заметил темный силуэт, слышал звук удара. А кто, не знаю.

– А Родькин?

– Его я не видел. Человек убежал во двор ресторана «Каир», а я – следом за ним.

– Во двор? – переспросила Маруська. – Этот человек убежал именно во двор?

– Да! – подтвердил Соловьев. – А что, это имеет значение?

Коля нажал кнопку звонка, вошел конвоир.

Когда Соловьева увели, Коля снял трубку телефона:

– Травкин? Кондратьев это. Бросай все, вместе с Марией Гавриловной займетесь швейцаром. Она сейчас к тебе приедет, жди. – Коля положил трубку и продолжал: – Будем искать Седого и деньги. Беритесь за швейцара. Издали, осторожно. А я займусь Савельевой. Есть у меня одно предположение.

…Как и в прошлый раз, Коля встретил Савельеву неподалеку от ворот завода. Женщина привычно села рядом на заднее сиденье, улыбнулась:

– Оказывается, вы меня охраняете? Спасибо.

– Видели Седого? – спросил Коля.

– Слава богу, нет, – она вздохнула.