проведу вечер в одиночестве: перво-наперво проверну мясо, сделаю котлеты, затем немного уберусь в квартире, а в половине десятого посмотрю рекомендованный Владом фильм.
У самого подъезда мне пришлось остановиться, чтобы достать из сумки ключ от домофона. Пакеты мешали, и я аккуратно поставила их на землю, возле ног. Отыскала ключ, приложила магнит, и в это время у меня за спиной раздалось тихо и отчетливо:
– Василек!
Я вздрогнула, ключи выскользнули из рук и со звоном шлепнулись на асфальт.
Называть меня так мог лишь один человек. Неужели галлюцинации?
– Василек! – повторилось чуть громче и настойчивей.
Я медленно обернулась. Толик стоял в двух шагах от меня – очевидно, он появился из-за стены, отгораживающей вход в подъезд от двери мусоропровода, поэтому раньше я не заметила его.
– Здравствуй, – проговорил Толик, подходя ближе. Вид у него был неузнаваемый: лицо серое, взгляд потерянный и затравленный.
– Здравствуй, – ответила я и, нагнувшись, подняла связку.
– Можно с тобой поговорить?
– Говори. – Я чувствовала, как руки начинают дрожать, даже услышала едва уловимое звяканье ключей, висевших на моих пальцах.
– Не здесь. Пойдем в машину. – Он увидел, что я колеблюсь, заглянул мне в лицо и прибавил: – Пожалуйста, Василек. Это важно.
В его голосе я отчетливо уловила незнакомые ранее, просительные интонации.
– Ладно. – Я убрала ключи в сумку, потянулась, чтобы взять пакеты, но Толик опередил меня.
– Я сам. – Он подхватил продукты одной рукой, другой осторожно взял меня под локоть, и мы пошли.
Машина стояла в дальнем углу двора, сразу ее было и не разглядеть. Толик выключил сигнализацию, распахнул передо мной дверку, дождался, пока я устроюсь на мягком велюровом сиденье.
Поднятые тонированные стекла полностью отгораживали нас от внешнего мира.
Я старалась не смотреть на Толика, сидела, слегка отодвинувшись от него к окну, и ждала. Он опустил стекло, долго и неловко пытался освободить от целлофана неначатую пачку сигарет. Наконец ему это удалось. Он закурил и глухо произнес:
– Прости. Я вел себя, как подонок.
Я кивнула.
– Дальше что?
– А дальше вот что. – Толик глядел отчаянно и безнадежно. – Я попался, Василек.
– Как – попался? Куда?
– Меня подставили. На крупную сумму, очень крупную, Василек, ты даже представить себе не можешь.
– Кто подставил? – спросила я, стараясь изо всех сил казаться спокойной. – Твой Гога с приятелями?
Толик сморщился, как от зубной боли.
– Нет, не они. Да какая разница кто? Я должен бешеные деньги одному… очень солидному и крутому человеку. У него моя расписка, нотариально заверенная. Пока думал да гадал, как быть, набежали огромные проценты. – Его голос дрогнул. Он судорожно сглотнул и замолчал, терзая пальцами окурок.
Я невольно похолодела от ужаса.
– Тебя… поставили на счетчик? Да?!
– Нет. – Толик вымученно улыбнулся. – Слава богу, нет. Такие господа, как этот, не станут связываться с бандитами.
У меня немного отлегло от сердца.
– Тогда что он может тебе сделать?
– Что? Упечь на нары! У него связи в прокуратуре, стоит только предъявить суду расписку и… – Толик, не договорив, положил на руль обе руки и уткнулся в них лицом. Потом едва слышно, почти шепотом произнес: – Мать вернется через пять месяцев. Срок заканчивается. Она придет, а меня… посадят. Представляешь?
– А если продать квартиру? Ты ведь можешь переехать к бабушке.
Он покачал головой:
– Этого хватит лишь на четверть суммы.
– Есть еще машины, на худой конец, моя квартира в Бутово. Неужели всего этого будет мало?
Толик поднял на меня покрасневшие, измученные глаза.
– Мало, Василек. Честное слово, я не вру.
«Как же тебя угораздило влететь на такие громадные деньги?» – хотела было спросить я, но что-то удержало меня от этого. Ни разу, никогда в жизни, я не видела Толика таким раздавленным, уничтоженным, убитым.
– Что же делать? – спросила я. – Ведь должен быть какой-то выход.
– Только один – выкрасть расписку. Этот тип хранит ее у себя дома, я точно знаю. Самому мне этого нипочем не сделать. – Толик криво улыбнулся. – На такое способна лишь ты, Василек.
Я наконец решилась повернуться в его сторону. Господи, какой же он красивый! Хоть бы ослепнуть, чтобы не видеть этого лица, бледного, искаженного страданием и все равно прекрасного. Античный полубог Ахилл.
– Ты хочешь, чтобы я проникла в квартиру к твоему кредитору и украла для тебя расписку? – медленно и четко выговаривая каждое слово, проговорила я. – Я тебя правильно поняла?
– Да. – Он кивнул. Осторожно протянул руку и, словно боясь обжечься, коснулся моих пальцев.
– А что я скажу Владу? Как объясню, куда исчезла на несколько дней, когда вернусь?
– Ничего не надо объяснять. Ты не вернешься.
– Нет? – Я нервно усмехнулась. – Куда же я денусь, скажи на милость?
Толик уже уверенней сжал мою ладонь, потом придвинулся и обнял меня.
– Ты не вернешься, – повторил он со знакомой властной интонацией. – Останешься у меня. Мы ему сообщим.
Я почти не удивилась его жестокости и фантастическому эгоизму. Все-таки это был Толик Волков собственной персоной. Он никак не мог предположить, что у других людей тоже есть сердце, оно может желать, чувствовать, страдать и даже в один прекрасный момент разорваться от боли.
Я аккуратно сняла с плеча его руку.
– Ты оставил меня умирать. Меня спас бомж, а Влад вы́ходил, как нянька. По-твоему, я последняя сволочь, чтобы так с ним поступить?
Я видела, что Толик растерялся. Он не ожидал. Не думал, что я могу устоять перед ним.
Да я и не устояла. Это была лишь последняя, жестокая агония, перед тем как окончательно погибнуть. Утонуть в его глазах, снова стать подзаборной рванью, хитрой, лживой стервой и… бесконечно счастливой дурой.
Толик, однако, не знал этого, и лицо его помертвело от отчаяния.
– Я же сказал, прости! Думаешь, я все это время не знал, что с тобой, где ты? Прекрасно знал, что ты с ним, но понимал, что тебе так будет лучше.
– И ни разу не пришел навестить в больнице, – проговорила я с горечью.
– Я думал, ты не захочешь меня видеть.
– Ты хорошо знаешь, что я всегда хочу тебя видеть.
Как, зачем, откуда вырвались эти слова? Будто кто-то против воли овладел моим языком, заставив его произнести эту чудовищную, коварную и предательскую фразу, от которой сладко затрепетало сердце.
Миг – и Толик, крепко схватив меня, прижал к себе. Я вскрикнула от острой боли в сломанной руке. Он тоже вскрикнул, слегка отстранил меня, потом, поняв, в чем дело, развернул немного, так чтобы рука находилась в покое и не касалась его тела.
– Василечек мой, девочка, солнышко! Пожалуйста, не оставляй меня, милая, родная! Не оставляй! Ты же любила меня, и
