Вересов и Кольцов пришли с женами очень миловидными, даже можно смело сказать — красивенькими пухленькими, чем-то похожими друг на друга, в меру кокетливыми и вызывающими огонь мужчин на себя, но в то же время давая понять, что они женщины порядочные и заигрывают только в силу привычки, необходимого этикета и немного от скуки. Одну из них звали Мика, другую Ника, но никто в продолжении всего вечера так и не понял кто из них кто.
Гости расселась, казалось, как придется, но все же после необходимой суеты выявился четкий рисунок и вышло, что место каждого гостя находится в прямой зависимости от его веса в этом обществе. Карнаков с женой и Краснов с Сашенькой Караваевой поместились по обе стороны от юбиляра и Ирины Александровны, остальные — чуть поодаль, и так как компания в количественном отношении была незначительной, то казалось, что все сидят одинаково, без различия в степени приближенности. И тогда, по праву самого близкого человека к Неживлеву, его учителя и соратника по деловым отношениям, поднялся с резного, исполненного в восемнадцатом веке английской мастерской „Чеппендейл“, стула Алексей Григорьевич Краснов. Постоял немного, с достоинством ожидая, когда утихнет застольный гомон, посмотрел на густое темно-вишневое вино в высоком фужере тонкого венецианского стекла, затем негромко сказал:
— Друзья! Мы собрались сегодня, чтобы отметить зрелость Семена Михайловича Неживлева, моего друга, хорошего и близкого всем нам человека. — Краснов любил эти застольные минуты вдохновения, когда взоры присутствующих сходятся к нему как в фокусе линзы. А сегодня он тем более был в ударе, неожиданно почувствовав влечение к застенчивой робкой Сашеньке, понимая, что с первого раза сладить с ней вряд ли удастся и придется потратить определенное время. Уж больно привлекал его синтез ребенка и женщины, было в этом что-то нездоровое и азартное, будто заведомо знаешь, что совершаешь нечто порочное, и нет сил бороться с собой, как ты себя не убеждай в обратном. В то самое время он не упускал краем глаза и бывшую провинциальную актрису, строя планы в отношении нее в недалеком будущем. Да и две пухленькие особы тоже способствовали вдохновению и красноречию. Помимо официального приветствия с пожеланием здоровья и успехов в личной жизни, Краснов приготовил сюрприз: на фабрике игрушек по его заказу частным образом исполнили из папье-маше человечка в милицейской форме с погонами старшего лейтенанта, розовощекого, с грустным лицом. Весь „изюм“ заключался в том, что милиционер находился в маленькой игрушечной клетке из серебряных прутьев, и вытащить его оттуда было никак невозможно. — Таким образом, — продолжал он, — мы видим в лице Семена Михайловича достойного гражданина нашей страны, который трудится не покладая рук на благо всего народа и, естественно, прогрессивного человечества. В этом месте присутствующие рассмеялись здоровым смехом, кроме Сашеньки и Маргариты Михайловны, которая не расслышала этой фразы, увлеченная своей „незаинтересованностью“, или же не захотела подыграть Краснову. — Не думайте, что я иронизирую, — продолжал польщенный Краснов, — потому что, если разобраться без излишних негативных эмоций, то такие люди как Неживлев и есть украшение страны и работают на ее благо. Вы спросите, почему? Да потому, что если и в самом деле вдуматься, то не будь подобных людей, государство терпело бы огромные убытки: десятки, если не сотни предприятий работали бы вхолостую. Не будь таких, как Семен Михайлович, кто покупал бы бриллиантовые колье, мебельные гарнитуры стоимостью в восемь — десять тысяч рублей, новые машины каждые полгода? Кто, я вас спрашиваю? Кто снабжал бы нас икрой и пастромой? Кто бы отыскивал и спасал для народа великолепные старинные картины, фарфор, бронзу и хлебниковское серебро, я уж не говорю о работах Карлуши Фаберже! А ведь в конечном итоге, все, что прошло через руки Неживлева, действительно попало в руки народа, пусть не совсем простого. Зато спасено, реставрировано за собственные деньга, правда, будем откровенны, не только без убытка для себя, но и с маленькой выгодой. Вот за это мы и любим Семена Михайловича Неживлева, простого труженика на нелегкой ниве советской торговли. И когда он лет через семьдесят умрет естественной смертью, то внуки его смогут долго еще работать, проедая дедушкино маленькое наследство! — при этом рассмеялись уже все, включая и Маргариту Михайловну, чему Краснов чрезвычайно обрадовался, поскольку был чрезвычайно тщеславен. — Ну, а теперь я перехожу к традиционному пожеланию здоровья, творческих успехов на благодатной ниве искусства и продовольственной программы, потому что не следует забывать, что номинально уважаемый Семен Михайлович является руководителем крупного продовольственного, если не предприятия, то распределителя, результаты деятельности которого мы можем наблюдать на сегодняшнем скромном праздничном столе. Дополню свои предыдущие слова пожеланиями любви и семейного счастья, потому что без наших очаровательных женщин мы, сильные мужчины, мало чего стоим. И в заключение хочу преподнести небольшой сюрприз со значением. Знаете, как это бывало в, увы, прошедшие времена, когда даже полька на балах объявлялась с сюрпризом. Итак, алле! — и Краснов эффектно выдернул из-под полы клубного фирменного пиджака-полуфрака милиционера в клетке. Собравшиеся ахнули, стараясь поближе рассмотреть сюрприз Краснова, но тот пока его никому в руки не дал и продолжал. — Я сказал со значением, а значение заключается в следующем! Пусть всегда будет так: они — там, а мы — здесь! И я с удовольствием вручаю этот талисман нашему дорогому и уважаемому Семену Михайловичу!
— Жаль, что мой батя не видит этого подарка со значением и не слышит твоих слов! — довольно хохотнул Олег Михайлович, но тут же отчего-то обиделся, то ли за отца, то ли за себя и свою роль в этой компании, но злость быстро прошла и он с удовольствием выпил коньяк, подмигнув Ирине Александровне. Связывало их многое в этой жизни и были они друг перед другом в большом доверии. Так было, во всяком случае, на тот момент. Гости выпели вино и „милиционер“ пошел гулять по рукам. Краснов самодовольно отметил, что он, как всегда, вновь оказался на высоте, и тут же углядел, что Вероника Рожнова посмотрела на него с явным интересом. „В провинции я прохожу лучше всего, — с юмором подумал Краснов, но в то же время отметил, что на Веронику заинтересованно глядит сам Олег Михайлович, — разорвут Дездемону на части, но из-за этого с Олегом спорить не стоит. Бедный Рожнов, держал бы лучше жену взаперти и никому не показывал. Нахватается манер его Вероника, пройдет соответствующую шлифовку, глядишь, не стыдно с ней будет и в Пицунде сезон провести“.
Итак, гости пили, заедали маслинами, балыком, заливной осетриной, крабами, паюсной икрой и прочими умопомрачительными деликатесами. Мужская половина в лице Неживлева, Краснова и Олега Михайловича решала судьбу Вероники Рожновой, сам Петр Николаевич, не подозревая ничего этого, досадовал про себя, что его Вероника „не показалась“. Впрочем, знай он, что показалась его жена более, чем он ожидал, вряд ли обрадовался бы такому обстоятельству. Скорее — наоборот. Следующий тост (за очаровательную хозяйку дома) произнес Олег Михайлович. Он говорил долго, по привычке произносить горячие напутственные речи молодежи города перед выездом на новостройки, и этим ничем не отличался от Рожнова, который, как известно, в своих повестях и романах тоже призывал к этому, и не менее горячо. И тот, и другой после идейно-зажигательных речей или писательских творений проводили вечер в загородных ресторанах, позабыв про тех, кого напутствовали и воспитывали. Карнаков в своем тосте отметил достоинства и красоту Ирины Александровны, подчеркнув, что подобное совершенство природа создает не так уж часто. Олег Михайлович бросил скользящий взгляд на Краснова, и тому стало вдруг понятно, что его история с Ириной Александровной известна Олегу Михайловичу во всех подробностях. С этой минуты он затаил против Карнакова непонятную злость. Казалось, чего ему было злиться на него? Тот является то сути ангелом-хранителем всей этой компании, верно и ревностно блюдет их свободу и является своим, таким же, как они, но вот тут-то и была существенная разница. Краснов считал, что он себя создал сам, достиг выдающегося материального благополучия благодаря своим талантам. Он сам шел на риск и всовывал голову в петлю, чтобы провернуть какое-нибудь выгодное дело, подавить конкурентов, обеспечить прикрытие уголовного мира, которому тоже отстегивал от своих щедрот немало, а Карнакову благополучие свалилось на голову благодаря должности и влиянию отца. И так было с самого детства Олега Михаиловича, детства, не омраченного никакими естественными детскими заботами. Он рос в уединенном, закрытом со всех сторон высоким забором, дворе с маленьким уютным бассейном с двумя мраморными русалками, оставшимися с незапамятных времен, рано пристрастился к чтению, и для него было каторгой ходить в школу. В конце очередной четверти учителя приходили к Карнаковым на дом и, поспрашивав Олега для отвода глаз, выставляли ему четвертные оценки. Краснов, знавший подробности детских лет Олега Михайловича с его же слов, всегда думал об этом с ненавистью. Карнаков закончил свою речь с блеском:
