Долго было тихо. Никто нигде не двигался, нигде не бахало и не вспыхивало пламя, слух начинал ловить обычные ночные звуки — мягкий шелест листьев, далекий-далекий гудок маневрового тепловоза… И глаза адаптировались к темноте — я старался не смотреть в ту сторону, где светили фары, и мир вокруг медленно-медленно выплывал из затемнения: черные кроны яблонь, черные двускатные крыши домиков отделялись от черноты неба… Где-то я читал, что опытные текстильщики различают до двухсот оттенков черного цвета… Над одной из крыш разглядел хрупкий скелет телевизионной антенны, небо за ней мне показалось каким-то буроватым — я не сразу сообразил, что смотрю в сторону Новоалексеевки, низкие облака над которой отражают желтый свет из десятков тысяч окон…
И вдруг краешком глаза я поймал неясное движение — даже не движение, перемену в окружающей тьме. Я резко перевел взгляд — и успел заметить темный силуэт на фоне размытого зарева от фар.
В мою сторону медленно, бесшумно продвигался человек. И меня это обозлило — он не заледенел вместе со всеми от того вопля, не замер в ужасе перед голосом смерти, нет, он поспешил воспользоваться всеобщим смятением и оторваться от опасного места. Не знаю, может, он побывал на настоящей войне и ему все это было не в новинку, и умел он сохранять ясную голову среди выстрелов и предсмертных криков — не знаю.
Но он пробирался в мою сторону, он мог свернуть в этот поперечный проезд, стараясь уйти от опасности, — и случайно наткнуться на Аську… Это наверняка кто-то из манохинских бандюг, иначе не прятался бы и не уходил тайком от своих в темноту. И наверняка ему сейчас не до меня и не до Аськи, но он насторожен, как зверь, и какой-то внезапный звук может его спугнуть, а у него в руке оружие… ну да, вон какая длинная штука… это не «макаров», что-то здоровенное…
Я сидел, застыв на корточках, а он бесшумно приближался, и все вокруг было абсолютно тихо. У меня тоже был в руке пистолет, но я боялся даже спустить его с предохранителя, ведь тот сейчас настороженный как волк, услышит, а он из боя, у него-то пушка не на предохранителе…
Медленно, бесшумно я встал и прижался спиной к забору. Теперь мне не было видно того человека, но я слышал его осторожные шаги. Сейчас, ещё несколько секунд — и он вынырнет из-за забора, и если будет прижиматься к нему, как я, то наткнется прямо на меня… А я? Что я сделаю?
Большой палец потянулся к предохранителю. Вот сейчас он вынырнет, я спущу предохранитель и сразу же выстрелю… Рука пошла вверх — и дрогнула. Я вдруг отчетливо понял, что не смогу выстрелить в человека. Может, в схватке, в перестрелке на расстоянии, когда он далеко и больше похож на силуэтную мишень, но не так, с одного шага, глядя в глаза…
Шаги звучали все ближе и все чаще — он уже достаточно удалился от места засады, видно, решил, что тут его не услышат, он уже бежал, а я все ещё не знал, что мне делать…
…он прыжком вылетел из-за угла, и тут словно замедлился ход времени (я уже сталкивался с таким, когда случайно падал — все как бы растягивается, успеваешь увидеть и подумать много-много, и сделать) — он мягко приземлился на вытянутую вперед левую ногу, она начала плавно сгибаться в колене, амортизируя прыжок, тело медленно проплыло мимо меня справа налево, и так же медленно начало поворачиваться в мою сторону лицо, невидное мне, черное, луна светила ему в затылок, и медленно вслед за движением головы начало разворачиваться ко мне тело и согнутая правая рука с большим пистолетом, а правая нога, сгибаясь, шла вперед, догоняя тело…
…и я вдруг сделал такое, что мне и в голову не приходило, что вытащило из детских лет подсознание и само послало приказ мышцам, не дожидаясь, пока со скрипом сработают мозги, — я подставил ему ножку! Вернее, поймал в воздухе его правую ногу носком кроссовки, чуть потянул на себя, он зацепился ногой за ногу — и с гулким ударом упал на землю.
И тут время вернулось к нормальному темпу.
Он упал, машинально выбросив вперед руки, и выпустил пистолет, который отлетел вперед на пару шагов. А я прыгнул на него сверху. Не знаю, что он был за тип и где тренировался, но он успел перевернуться на спину и встретил меня двумя выброшенными вперед ногами. Они ударили мне в живот, в солнечное сплетение, я взлетел в воздух, перевернулся через голову и успел понять, почему оно «солнечным» называется: в глазах полыхнуло, словно вдруг среди ночи вспыхнуло солнце.
Но меня тоже когда-то тренировали, я подогнул голову, сгруппировался, приземлился плечами и перекатился вперед. В глазах уже потемнело, но слышал я нормально — и различил громкий хруст справа, в груди. Ребро? Так громко? Да нет, это мобильник несчастный в кармане!..
Не знаю, сколько я сидел, но, думаю, совсем немного — что-то меня словно толкнуло, я перевалился вбок, с разворотом, и, как учили когда-то, покатился, вытянувшись в одну линию, вытянув руки вперед, и оказалось, что они стискивают «макаров».
А он успел подняться раньше меня, он успел подобрать свою здоровенную дуру, он успел выстрелить — полыхнуло желто-красным, грохнуло, мне в щеку хлестнуло землей, и я, продолжая катиться, опустил флажок предохранителя и нажал на спусковой крючок.
Пуля ударила ему в бедро, наверное, в кость, потому что его отбросило назад — и его вторая пуля ушла высоко вверх. И мой второй выстрел пошел намного выше, но я все-таки лежал на земле, расстояние между нами было каких-то три шага, и моя пуля попала.
Он упал на спину, откинув правую руку — и застыл. Послышался хрип и бульканье. А потом там, у машин, снова ударили очереди и заглушили эти звуки.
Я сел и начал вытаскивать из кармана куски разбитого мобильника кололи в грудь, и мне все казалось со страху, что то ли ребра поломаны, то ли пуля застряла…
И вдруг в лицо ударил яркий свет.
— Бросай оружие! Руки вверх!
Я, жмурясь, поднял руки и пробурчал:
— Да бросил уже без вас…
Откуда-то из темноты меня ухватили, подняли, быстро ощупали — карманы, подмышки, лодыжки, пояс, даже по спине провели. Появился второй фонарь, луч уперся в тело на земле, скользнул по лицу.
— И этот не наш, — сказал кто-то из темноты.
— Ты откуда тут взялся, мужик?
Меня чуть тряхнули, и я понял, что вопрос был обращен ко мне.
— Приехал…
— На чем?
— На бежевом «Москвиче». Там, в конце проезда стоит.
Чужие пальцы у меня на предплечьях чуть ослабли.
— К кому приехал?
— К Иван Иванычу.
— А как он тебя зовет?
— Маугли.
— Все в порядке, ребята, отпустите человека.
Я встряхнулся, подобрал с земли пистолет и сунул в кобуру. Мне не препятствовали.
Луч фонаря соскользнул с моего лица, прошелся по земле под ногами.
— Это что за осколки?
— Мобильник раскололся, пока возились.
— Живчик, убери! — Мой собеседник отвернулся от меня к убитому. — Это вы его положили?
— Я.
— Оружие регистрированное?
— Наверное — разрешение есть.
— Разрешение кто делал, СИАМИ?
— Да.
— А, тогда не страшно, пусть валяется…
— Не понял.
— Труп можно не прятать, по пулям ваше оружие не найдут. У ментов трассологический портрет на другой ствол… А этого вы знаете? Посмотрите.
Два луча фонарей сошлись на мертвом лице. На губах — темная пена, и темная струйка вниз ото рта… Я этого человека никогда не видел. Но потом обратил внимание на тонкий аристократический нос, впалые щеки, высокий лоб — и жутким несоответствием под ним холодные светлые глаза… Штирлиц с глазами змеи, так Аська говорила…
— По-моему, это Кононенко, начальник охраны фирмы «Татьяна»…
— Король Артур?! Ну, вы в рубашке родились. Ладно, женщина ваша где? Целая? Сажайте в свою машину и выезжайте, пора мотать.
— Это не моя машина, это я у них угнал.
— Ну и что?
— Пальцы там наши на всем…
— А-а… Ладно, займемся по свободе.
* * *
Первый раз в жизни я слышала выстрелы не в кино. Где-то трещало и грохало, как будто совсем рядом. Я придвинула свой ящик поближе к дому там все-таки кирпичный фундамент, я уже привыкла к лунному свету и могла что-то разглядеть. Может, в самом деле залечь, как Колесников велел? Да ну, вывожу в земле его костюмчик. Три минуты назад мне в нем было жарко, а сейчас озноб пробирал. Какое противное, животное чувство — страх. За последние две недели я его натерпелась, наверное, больше, чем за всю прошлую жизнь, но такого как сейчас ещё не было.
Дура, какая я дура! Он-то уже все знал, он трясся за себя и за меня… ну да, за меня, плевать он на меня хотел… и пришел к дому выручать? А я только и понимала свои глупые девчоночьи обиды. А он трясся — и все же делал как надо, он меня спас и увез, и пытался научить, как действовать, если что… А сейчас, когда он больше всего нужен, бросил тут одну умирать со страху…
