— А может… — Антон задохнулся, запнулся и слегка приподнял голову. — Может, ты тогда думаешь, что сама можешь меня трахнуть?
Воодушевленно быстро и абсолютно положительно — так можно было описать ответ хозяйки. Антон радовал свою зазнобу часто, но сегодня явно как-то особенно, ибо на такое предложение она окропила прикосновениями-поцелуями все тело ниже пупка. Нежными, но короткими, словно не верилось. Антону и самому не верилось. Губы не сразу смогли повторить эту мысль — и даже не мысль, а импульс, — но Горячев слышал в теле эхо низменных желаний, которые ворочались возле крестца, бурлили в паховых венах и простреливали в самых чувствительных точках. Страшно не было. Сухой рационал в Антоне давно решил: если хозяйка ласкала его пальцами так много раз, то массажер или фаллоимитатор обычного размера вряд ли окажется страшнее. А человек, не дававший прохода девушкам и боявшийся прослыть геем, стыдливо отступал перед свободой и удовольствием, которые встречали его здесь, в этой комнате… Бал правили азарт, жажда власти и едва ли признанная, но беспощадная влюбленность, что вслепую привязала к столу и распяла грехом.
Горячев приподнялся еще чуть выше. Но вдруг его тело напружинилось, и, вцепившись руками в подлокотники, он почти сел в стремлении приблизить свое лицо к лицу хозяйки. Антон не знал точно, где она стоит — только чувствовал руки, замершие, когда он рванул наверх. И все же он надеялся, что хозяйка ощущает на себе взгляд. Тот взгляд, которым Горячев сожрал бы ее, если бы мог видеть…
— Тогда ты сделаешь это так, как хотела бы, чтобы я трахнул тебя, — голос Антона стал низким и хриплым, шероховатым. Он надеялся, что звучит сломленно, но соблазнительно. Сердце билось чаще, бедра дрожали, а внутри все переворачивалось: у них был такой уговор. Значит, Горячев станет следующим. — У тебя же наверняка есть игрушка специально для меня… А может, и для себя есть? Я бы хотел узнать, что ты делаешь, когда думаешь обо мне…
Хозяйка засмеялась и исчезла на жалкие секунды, чтобы вернуться с новыми сюрпризами. В руку Горячева лег фаллоимитатор. Антон осторожно ощупал игрушку пальцами, затаив дыхание. Он чувствовал упругую силиконовую головку, бархатистую поверхность ствола — и только теперь осознал, о чем именно попросил… Волнение охватило все существо, но не оттого, что сама мысль принять в себя нечто, должное ассоциироваться с другим мужчиной, была противна. Оно оказалось пугающе сладким, потому что самая желанная женщина уже в который раз, на новом уровне должна была сделать Антона своим. Горячев ощутил, как кровь сильнее запульсировала в паху, как горячо заныл в предвкушении член. Даже короткое ожидание топило в сладости — а что же дальше?
Хозяйка спешила. Спешила щелкнуть крышечкой тюбика, утопить Антона в сладком запахе лубриканта. Она аккуратно уложила Горячева на стол, раскрыла, и тот ощутил медленную ласку, окунающую его обратно в пучину удовольствия, в самое сердце нефтяного озера, на самое черное дно. Масляное блаженство бурлило вокруг, подогреваемое эмоцией, исходящей от хозяйки. Антон чувствовал жар желания и несломимую волю в том, насколько безукоризненно вершила она свою причудливую нежность. И ни одного шага в сторону. Ни одной капли чистой воды, пролитой на Антона.
С чем хозяйка не торопилась — с подготовкой. Долго растягивала Горячева рукой, отвлекая его на любую другую форму удовольствия. И всего было очень много: прикосновений, что отпечатывались на молодом теле, медленных пыток, сладкого и мучительного воздействия на самые потаенные места. Даже под колени добралась… Горячев выгибался, послушно раздвинув бедра, и томно ныл. Он поджимал пальцы ног и запрокидывал голову, а приподнятым тазом выкручивал шальные восьмерки. Остывшая вязкая капля предсемени дотянулась до живота. Снова Горячев чувствовал себя с хозяйкой бесстыдно раскрытым и грязным.
— Вставь, — просил он, когда уже не мог одновременно переживать и жаждать. — Вставь… Ты же уже хочешь… И я хочу…
Все резко оборвалось, и Антон на секунду остался пустым. На секунду, спустя которую его бросило в жар. Голова кружилась… Искусственный член, обдав раскаленную кожу легкой прохладой, медленно и уверенно вошел внутрь — растянул, надавил на простату, прошел даже дальше; громкий стон обжег легкие на выдохе. Горячев приподнял голову, борясь с дрожью в коленях. Он пробовал это проникновение, но вот уже снова не мог сладить с собой, и губы то растягивались в пьяном развязном оскале, то безвольно раскрывались в молящем шепоте, рожденном тупой ломящей болью и оглушающей, обезоруживающей истомой. Хозяйка дала ему немного времени, чтобы познакомиться с новым ощущением, и окунула в него с головой — рука начала двигаться. А вместе с ней и потеплевшая игрушка внутри.
— Блядь… — только и выдохнул Горячев, с хлопком уронив голову назад. Всю нижнюю часть тела — от поясницы и до самых пяток, сковала ядовитая слабость. Чаша удовольствия внезапно быстро наполнилась до краев, и Антон закусил губы, засопел, забарахтался, но прежде чем успел что-то сделать — она опрокинулась навзничь, а следом и Горячев захлебнулся оргазмом. Разрядка проходила сквозь тело шумными волнами, и он рычал, шипел, скулил, тужась и еще острее чувствуя в себе крепкий ствол имитатора. Хлопнул ладонью по влажному от пота подлокотнику, болезненно натягивая кожу под прилипшим к запястью широким ремнем…
— Не останавливайся! Не останавливайся, блядь, только давай быстрее… — плевался Антон, изламывая тело в сексуальной горячке. — Быстрее…
Хозяйка повиновалась его желанию, как делала это сотни раз. Она ускорилась. Гладила свободной ладонью живот, придерживая и контролируя Антона, и двигала второй, превратившейся в прямое продолжение искусственного члена. Хозяйка затаилась, только впитывала и впитывала чужое удовольствие, умело и осторожно манипулируя острой лаской. Зато Антон — говорил. Заведенный, бешеный, как одержимый бесом, он ревел и выл, даже не пытаясь сдерживаться, не думая и не имея никаких сил думать, есть ли у стен заколдованной комнаты пределы непроницаемости.
— Нравится тебе? Как это тебе нравится?!
Хозяйка дернулась по направлению к Горячеву, вцепилась пальцами свободной руки в бедро, вывернула его. Нравилось. Так нравилось, что требовала больше, лучше, сильнее, еще. А Антон смеялся сквозь стоны:
— Так хочешь меня?! Мокрая? Течешь уже?..
Дыхание сбилось, хозяйка напряженно выдохнула, обдавая ближнее к ней колено Горячева жаром собственного тела. А тот — дрожал, умирал и оживал вновь, чтобы простонать:
— Хорошо…
Чтобы прохрипеть:
— Хорошо…
И чтобы прошептать:
— Потому что я — скоро… Я скоро до тебя… Я — тебя…
Антонова рука дернулась навстречу хозяйке. Дернулись колени. И губы — немо дрогнули, выговаривая то, что невозможно произнести, ибо нет мысли, которая облачалась бы в слово. Тьму в голове Горячева наполнял пряный запах табака и мускуса. Хищные травы впитались в его плоть. Вновь Антон потерял себя раньше, чем силы, а в сознании ярко зажглась и затухла отчаянная надежда, что этот раз — последний.
— Антон! Подожди, — рука в перчатке упала на плечо и крепко сжала, встряхивая Горячева. — Ты слышишь? Я тебе ору-ору.
— М? — Антон поднял взгляд на Елену. Сегодня даже после отдыха, даже после ванной он был слишком потерян и погружен в себя — в свои переживания, в пустоту, наполняющую каждую клетку тела, в пропитавший кожу и волосы шлейф терпкого парфюма. Однако когда тревожное лицо Богдановой вошло в поле зрения, Горячев улыбнулся — а от плеча по телу поползло дурманящее тепло. — Что?
— Ты уже уходишь? Я просто, раз ты заехал, решила тебе тут от Кати передать, — Елена прервала фразу тем, что залезла в папку, которую держала в руках, и достала файл с пестрым содержимым. — Вот. А ты чего такой сизый, не заболел?
— Тобой? — разулыбался Антон еще слаще, но в следующую секунду почувствовал себя так, словно на него ведро льда высыпали. В глазах Богдановой не было понимания. Горячев нервно отвел взгляд, боясь сам себя, боясь того, что происходило с ним еще полчаса назад и что все это — фикция, банальная дисфория после слишком сильного переживания. Документы он забрал так медленно и осторожно, будто неверным движением боялся поранить Елену. — Ну ладно… Я пойду?
