реальности:
– Через два часа все закончится.
Молодая женщина недоверчиво усмехнулась.
В то утро, когда они собирались взять зачинщика всей этой бойни, в Париже должны были хоронить Алексиса. Жестокое совпадение.
Людивина жалела, что не могла присутствовать на похоронах, и в то же время чувствовала какое-то облегчение. Отдать ему последний долг было невыносимо тяжело. Как проститься с этим человеком, ее недавним любовником, сейчас, на глазах у всех его родных? Когда-нибудь она придет к нему, но без посторонних. В тишине. Одна.
Но чтобы он мог упокоиться с миром, главное – отомстить, свести счеты.
Виктор Магс и Сирил Капюсен мертвы.
Они заплатили. По закону возмездия.
Другой человек бы захотел увидеть их на скамье подсудимых перед лицом присяжных, но Людивина была не столь наивна. Она знала, что серийные убийцы отлично умеют манипулировать и скрывать свои тайны. Они не сказали бы ничего, что помогло бы понять их поступки, да тут и понимать-то нечего. Это были одержимые смертью социопаты. Их учили никогда не сдаваться, выбирать смерть. Они безоговорочно слушались хозяина. Герта Брюссена. Этого «идеального ребенка».
Боковые двери вертолета распахнулись, и внутрь ворвался ледяной рассветный ветер.
Людивина выпрыгнула наружу вместе с другими жандармами. Еще два «Экюрея» были на подлете.
Следователей из Парижа подхватила местная жандармерия, и они помчались на джипах по узким проселочным дорогам. Мимо проносились холмы с виноградниками Арманьяка, затем леса, вдали, частично скрытый высокими яблонями, мелькнул замок, дальше в ожидании озимого сева лежали поля.
Машины передвигались без шума, не включая мигалок и сирен и почти не встречая по дороге других автомобилей. Внутри спецназ готовился к операции, люди вставляли обоймы, подгоняли защитное снаряжение, надевали шлемы.
Сеньон протянул Людивине пуленепробиваемый жилет с надписью ЖАНДАРМЕРИЯ на спине, и она надела его.
Напряжение нарастало.
– Трехминутная готовность! – выкрикнул мужчина рядом с водителем.
Они свернули с узкой дороги на необозначенную грунтовку. Джип запрыгал, но не снизил скорость, за ним следовало еще пять машин.
– Минутная готовность!
Мужчина рядом с Людивиной застегнул липучки на перчатках и прижал к себе MP-5. Его глаза в прорезях черной балаклавы встретились с глазами женщины-жандарма.
В них читалась сосредоточенность. Решимость.
Она уже видела этого парня в вертолете до того, как он натянул балаклаву, и тут же забыла его лицо. Теперь видны были только карие глаза, горящие неукротимой решимостью.
Внезапно джипы резко затормозили, двери распахнулись, бойцы стали выпрыгивать наружу. Они сгруппировались и, как только все были готовы, двинулись к Мору.
Хутор состоял из пяти каменных зданий – двух старых ферм, зажатых во впадине между лесистыми холмами. Место укромное и запущенное, с заросшей бурьяном свалкой, ржавым остовом грузовика «рено-гоэлетт» и горами строительного хлама, наваленного везде, где можно: битая черепица, прогнившие доски, замшелые каменные блоки…
Людивина хотела шагнуть вперед, но Сеньон удержал ее.
– Мы в арьергарде, – напомнил он ей. – Пусть действуют профессионалы.
Преодолев открытое пространство двора между длинными строениями, спецназовцы рассредоточились и высадили двери. С криками «Жандармерия!» они бросились внутрь, держа оружие на изготовку, три группы штурмовали три дома одновременно.
Секунды тянулись бесконечно долго.
Одна группа вышла из дома и направилась в сарай.
Небо на востоке постепенно белело, высвечивая утреннюю росу на серых ветвях.
На дальнем конце хутора гулко бухнул выстрел. Из карабина. Сеньон, Априкан и двое оставшихся офицеров вздрогнули.
Людивина ожидала услышать ответную очередь из MP-5, но раздались лишь отрывистые выкрики и команды.
У одного из офицеров затрещала рация и поступил доклад.
– Задержан подозреваемый, – сообщил офицер Априкану, – он применил оружие, но никто не пострадал. Подозреваемый обезврежен.
Постепенно на хуторе, в помещениях, взятых под контроль спецназом, зажигался свет.
Людивина кипела от нетерпения. Она хотела увидеть Брюссена. Посмотреть, каков из себя этот ретивый приспешник Дитера Ферри.
По мере осмотра помещений по рации передавались отчеты. Мор был пуст. Обнаружен один Брюссен. Людивину это не удивило. Ферри умер, Ода Лешан тоже шесть лет как умерла, а подружка Герта Брюссена, должно быть, давно сбежала с корабля.
Человек из спецназа дал отмашку, и Априкан со своей гвардией вошел в деревушку, за ним сразу последовали Сеньон и Людивина.
Они миновали тошнотворно-грязную кухню-гостиную и обнаружили задержанного. Тот, ссутулившись, сидел на кровати в трусах и майке, с руками, скованными наручниками за спиной.
Людивина замерла на пороге.
Мужчине было едва за пятьдесят. Всклокоченные седые патлы, багровые щеки алкоголика. Брюхо, позорно вываленное на колени.
Этот мужик родился не в 1944 году.
– Это не Герт Брюссен, – сказала она, подойдя ближе.
Мужчина поднял на нее глаза, в которых горел странный огонек.
– Нет, я не Герт, – подтвердил он.
– Как вас зовут?
Он замялся.
– Все равно мы рано или поздно узнаем, – пригрозил Сеньон уже гораздо энергичнее и злее.
– Жан-Мишель. Монтиссон.
Людивина покачала головой:
– А где Брюссен?
– Я не знаю.
Она сделала к нему два угрожающих шага, но Сеньон ловко вклинился между ними.
Априкан напрягся.
– Тебя спрашивают, где Брюссен, – повторил Сеньон. Он говорил спокойно, но от этого становилось еще страшнее.
– Клянусь, не знаю. Он уехал еще летом, потом вернулся на два дня в сентябре, и дальше – все.
Он был растерян, напуган. Людивина ругнулась и вышла из комнаты.
Брюссен от них ускользнул. Они его упустили.
Тут вбежал, чуть запыхавшись, один из спецназовцев.
– Полковник, – сказал он, – прошу вас пройти.
– Вы его взяли?
Человек нерешительно мотнул головой: «Нет».
– Тогда что же?
– Мы нашли подвал, полковник.
– Да что там в подвале, говорите, черт возьми!
– У них тут не ферма. А бойня.
Лицо Априкана посуровело.
– Вряд ли вы видели что-то подобное, – добавил спецназовец. – Честно говоря, никто такого не видел.
На металлических балках в подвале повсюду висели гаражные лампы, от них синтетическими лианами свисали провода.
Здесь все было продумано. Прежде всего, стол из нержавеющей стали, слегка выпуклый по центру, чтобы жидкости стекали к краям, а затем по наклонным желобам – в пустое ведро из-под краски. Рядом со столом стояла железная тележка на колесиках, идеально чистая. Затем два верстака с полным набором домашнего умельца. Или начинающего хирурга. Дотошного гинеколога. Профессионального истязателя.
Дальше располагался длинный стальной прилавок, покрытый клеенкой, испещренной шрамами от ударов тесака, пилы для мяса, разделочного ножа и даже бензопилы; все эти инструменты были аккуратно разложены неподалеку, возле бутылей с дезинфицирующим раствором, хлоркой и прочими чистящими средствами.
Наконец, последнюю четверть помещения занимала огромная печь. К ней вел пандус с загрузочным люком, рядом виднелась куча угля. Две дверцы печи, как толстые губы, готовы были поглотить любые подношения.
Следователи шли вдоль стен, где качались вмазанные в каменную кладку
