в нем волну насилия.
Она вспомнила всех его жертв. Убитых. Искалеченных.
Настоящий дикий зверь.
– Давай сделаем так. – Она сумела сдержать дрожь в голосе. – Мы сядем вдвоем за стол и обсудим, как выйти из всего этого.
Капюсен смотрел на нее спокойно – как ребенок на муху, прилипшую к клейкой ленте.
Глаза у него были такие безжизненные, что у молодой женщины похолодело внутри.
Этот ребенок сейчас будет отрывать у мухи лапки, одну за другой. Он смотрел с нездоровым, болезненным любопытством.
– А я предлагаю другую игру, – сказал он. – Кто первым выхватит пистолет.
С этими словами он прыгнул направо в коридор и скрылся из поля зрения Людивины.
Решение всей жизни.
Принять за секунду.
Людивина знала, что Сирил Капюсен трус, что он наверняка попытается скрыться, избежать схватки. Она тоже могла броситься назад, к выходу, и спасти свою шкуру.
Или преследовать его и попытаться остановить, пока он не скрылся.
Он был вооружен.
Людивина уже сжимала свой «зиг-зауэр», выставив его прямо вперед.
Нет времени вызывать подкрепление, убийца успеет скрыться прежде, чем они приедут.
Она сделала три быстрых шага в сторону коридора. Сердце ширилось в груди, занимая все пространство, сдавливая легкие. Она задышала ртом, большими глотками хватая воздух, безуспешно пытаясь успокоиться.
Три открытые двери, три возможности.
За любой из них мог стоять Капюсен, готовый убить ее, расчленить, изнасиловать труп.
Людивина немедленно прогнала от себя эти жуткие картины и, затаив дыхание, вжалась в первый дверной косяк, по-прежнему выставив вперед пистолет и держа палец на спусковом крючке, наготове для выстрела.
Кухня. Маленькая. Пустая. За ней – прихожая, где на стуле и на полу валялась груда вещей.
Жандарм быстро разогнулась и направила пистолет в коридор, ожидая, что убийца выскочит оттуда, гордясь устроенной ловушкой, и с воплем ударит ее ножом.
Ничего подобного.
На этот раз сердце у Людивины пульсировало прямо в горле.
Она заставила себя идти вперед. Короткими быстрыми шагами. Не теряя контроль над телом. За плечами годы занятий боевыми искусствами, она знала свои рефлексы, свои возможности. Надо было заново овладеть руками и ногами, утратившими из-за эмоций всю свою упругость и силу.
Но страх путал все карты.
Второй проем был совсем рядом, в нескольких сантиметрах.
Не думать!
Людивина подняла ствол: повторяя каждое движение ее зрачков, он обшарил крошечную ванную комнату.
Оставался только конец коридора. Последний вариант.
Если он не обошел меня через кухню! – вдруг осознала она.
Она резко обернулась в сторону гостиной.
Никого.
Опять поворот – последняя комната.
Он здесь. Совсем рядом… Подстерегает меня…
Сердце стучало теперь даже в висках. Ее мутило, желчь при малейшем движении подступала к горлу. Ноги едва держали.
Вдруг вспомнились шлепанцы Капюсена. Лежащие в груде вещей.
В прихожей.
Он прошел через кухню! Он обошел… кругом!
Он был сзади. Людивина обернулась, живот свело смертельным страхом.
И в тот же миг тень Сирила Капюсена прыгнула прямо на нее. Его голый череп блеснул в свете лампочки. На Людивину надвигалось лицо, искаженное яростью: выпученные глаза, ввалившиеся щеки и широко раскрытый рот с желтыми зубами.
Пока она переводила пистолет, он оказался рядом, одной рукой отбросил ее руку, а другой выхватил нож и направил на ее горло.
Он кричал, это был истерический, звериный вопль.
Людивина занималась джиу-джитсу и карате, пробовала силы в крав-мага. Годами отшлифовывала одни и те же жесты, чтобы они стали рефлекторными, чтобы действовать не думая, чтобы тело решало само и быстрее, чем мозг.
Когда острие ножа уже готово было войти в плоть и перерезать горло, колено Людивины поднялось и ударило Капюсена в бедро. Удар произошел сам по себе, она даже не успела толком примериться, чтобы сделать противнику действительно больно, но выпада хватило, чтобы отбросить его назад, – нож просвистел в воздухе.
Это дало Людивине драгоценную секунду, в которой она так отчаянно нуждалась.
Ее правая рука нанесла противнику сильный удар под нос, оттолкнув убийцу и дав другой руке возможность развернуться.
Сталь клинка мелькнула в коридоре, как молния.
Людивина не успела удивиться.
Ствол был направлен в сторону убийцы.
Она нажала на спусковой крючок.
Грянул гром.
Ослепительная белая вспышка.
Второй выстрел эхом разнесся по всему дому.
Людивина не видела, задет противник или нет. Ею владел ужас, желание освободиться, действовать.
Еще один выстрел. С каждой выпущенной пулей становилось легче.
Это было возмездие.
Сирил Капюсен взлетел на воздух и шлепнулся о стену, на лице его застыло недоумение.
На мгновение он завис у стены, словно ища ответы на неведомые вопросы и глядя на Людивину.
Она сделала шаг к нему и снова выстрелила. Почти в упор.
Одной пулей.
Кровь брызнула на шею и лицо молодой женщины.
Она снова нажала на курок. А затем снова и снова.
Запах пороха заполнил ноздри, в барабанных перепонках звенело.
Она стреляла в тело Сирила Капюсена, пока не разрядила всю обойму.
Не понимая, плачет она или смеется.
Полковник Априкан помог Людивине встать на ноги.
Мягко и осторожно.
Он сам приехал за ней вместе с отрядом жандармерии. Трещали фотоаппараты, делая первые снимки. Полковник отвел ее к небольшой лестнице, усадил на ступеньки и укутал пледом. Он не хотел выпускать ее в таком состоянии. Пусть сначала кордон безопасности оттеснит журналистов и зевак.
Априкан обхватил ладонями ее лицо и, пристально глядя в глаза, стал говорить. Ее барабанные перепонки еще звенели, но она понимала каждое негромко сказанное слово:
– Я не знаю, что тут произошло, но вы действовали в пределах необходимой самообороны, Людивина. Это совершенно точно.
Он не спрашивал. И даже не высказывал предположения. Он диктовал.
– Сейчас вами займутся, – добавил он. – Подождите здесь. Мы про вас не забудем.
Потом она видела, как он дает указания экспертам-криминалистам и направляет жандармов. Все происходило как в замедленной съемке. Виделось как будто издалека. Хуже того, звуки доходили до нее как сквозь слой ваты. Она была не здесь. А где-то далеко.
И все же она улавливала обрывки разговоров. Вот говорят Априкан и Сеньон, который только что вбежал, запыхавшись, и смотрел на нее с порога. Полковник остановил его, предупредительно выставив руку.
– …травмирована, – говорил полковник. – Надо аккуратно.
– …как она?.. ранена?
– …психика… рассчитываю на вас… Алексис… она… ничего, справи…
Сеньон обнял ее.
– Черт, – сказал он. – Ты меня до смерти напугала.
От присутствия коллеги Людивине стало легче. Он что-то говорил не переставая, и мало-помалу она сбросила оцепенение и пришла в себя.
Она не
