месте стыковались сразу три сектора – асадитский, российский и курдский.
Сдаваться асадитам, насколько понимал Гриша, дураков не было. В жестокости к пленным воюющие на стороне официального Дамаска подразделения и банды мало уступали самим черноармейцам, так что тут без вариантов. Ну, вернее, какие-то варианты могут быть за счёт того, что продажность сирийцев превосходит даже их жестокость, но, скорее всего, народ с деньгами с острова слинял уже давно. Да и как обеспечить гарантию от кидка при таких раскладах? Отож…
С курдами шансов было больше – они, как правило, не умучивали пленных сразу (если только те не были виновны в чём-то именно перед курдами), а помещали их в концлагеря. Более того, иногда чёртовы цыгане, не особо скрываясь, попросту пропускали целые отряды духов через свою территорию, толи за бабло, толи исходя из неких политических раскладов, толи творчески совмещая одно и другое. Пару недель назад с курдского берега даже организовали канатную переправу на остров каких-то ящиков, и для ликвидации всего этого блядства пришлось отправить туда пару пакетов из «Града», как рассказал Морлоку Шарьин, с которым они пересеклись не так давно на продскладе.
В общем, теоретически курды для игиловских 236 дезертиров были неплохим вариантом, но только для тех, у кого есть деньги и/или подвязки. Всем остальным светило, в лучшем случае, неопределённо долгое пребывание в концлагере, где, по слухам, мало кормили, зато много били, а за малейшее возмущение отправляли в расход.
– Вон он! – еле слышно прошептал Зубастик. – В камышах шуршит.
Петренко сконцентрировался и скорее почувствовал, чем реально увидел или услышал, как кто-то потихоньку пробирается через прибрежные заросли в двух десятках метров от их ДЗОТа. Как он смог так далеко пронырнуть? Шустрый…
В общем, ничего удивительного, что основная масса беглецов устремилась к русским. Для пленных организовали лагерь с фильтром, вот только что именно с ними дальше делать, командование понимало не очень. Ну, положим, с местными-то проблем никаких – их просто передавали Мухабарату, а что уж там дальше, это пусть сирийцы между собой сами разбираются. Иракцев по такому же принципу отправляли на родину, где их, недолго думая, вешали. Остальные страны получить обратно своих граждан, сражавшихся за халифа Абу Бакра аль-Багдади, совершенно не рвались (и, прямо скажем, их можно было понять), поэтому пленные постепенно накапливались в изначально создававшемся с исключительно фильтрационными целями лагере, создавая начальству лишнюю головную боль.
Дополнительным головняком было то, что как минимум пятую часть из насчитывающего уже почти три сотни голов (включая некоторое количество женщин и личинок детей) «иностранного контингента» составляли обладатели российских паспортов, и что с таким их количеством делать не понимало не только местное начальство, но, судя по всему, и московское. Головной боли начальство не любило, а потому разрешило брать в плен только тех воинов ислама, кто сможет добраться до берега. Тех же, кого обнаружат ещё на воде… «Отошла от забора на два метра, значит дикая», как-то так.
– Эй! Ребята! Не стреляйте! Я свой, россиянин! Сдаюсь, оружия нет! Не стреляйте!
До этого старательно пытающийся быть тише воды ниже травы беглец неожиданно подал голос. Видимо, здраво рассудил, что берег без охраны никто не оставит, а недавняя стрельба незамеченной пройти не могла. Не только шустрый, но и умный, ага. Речь, кстати, чистая, почти без акцента.
– Давай, выходи на открытое место! Руки в гору!
Секундная заминка.
– Так снайпер же! – в голосе дезертира причудливо мешаются страх, ущемлённая гордость и попытка давить на жалость. – С того берега отработает!
– Я, бля, сейчас тебя сам отработаю! – проявил непреклонность Гриша. – Иди вдоль берега на открытое место, из воды не вылазь!
Единственные, с кем была хоть какая-то определённость, так это с чеченцами – их сразу передавали внезапно появившемуся неделю назад представителю Кадырова, и тот (по слухам, опять же) отправлял соплеменников домой через Ливан и Дубай, благо на чартерах Дубай – Грозный пограничный, таможенный и вообще какой-либо контроль при необходимости отсутствует. На этом определённость заканчивалась – с примерно равной вероятностью вернувшихся моджахедов могли подвешивать на крюк за ребро или давать должность в ментовке, квартиру в Грозном и двух русских рабынь среднего школьного возраста.
– Иду, иду! Не стреляйте, ребят!
Верить, конечно, хотелось в первое, но жизненный опыт заставлял опасаться второго. Опять же – нохчи последние пару дней пошли косяком, видимо, сарафанное радио работало, и это тоже говорило не в пользу первого варианта.
Тёмная фигура с плеском выбралась из камышей на открытое место и, старательно держа руки над головой, замерла по пояс в воде.
– Стой!
– Стою!
– Стреляю!
ПКМ Зубастика раскатисто выплюнул короткую очередь и неудачливый дезертир, словно марионетка с перерезанными ниточками, осел в воду. До берега он не добрался метра четыре, так что буква приказа была соблюдена чётко. Да и дух, прямо скажем, тоже.
* * *
– Ты кричи, кричи, если что. – кавказец был дружелюбен и даже участлив. – Я люблю, когда кричат. – доверительно добавил он.
Лежащий на спине Марат попытался было подняться, но всё тело, включая руки-ноги, словно выпотрошили и набили ватой. Кавказец с лёгкостью сбил его обратно на землю, завернул пленнику руки наверх и придавил их коленом.
– Вот так. – боевик удовлетворённо кивнул и, не меняя выражения лица, пару раз с силой ударил жертву по голове. – Лежи, не дёргайся. Я ж тебе только кричать разрешил, а не вставать.
Речь, кстати, у него была на удивление правильной, и акцент почти незаметен. Видимо, учился где-то за пределами малой родины. Где именно она располагалась, Марат не знал, разве что был почти уверен, что гадёныш не из Чечни – характерного говорка не проскальзывало.
Второй, маленький и худой, походил на среднеазиата – толи таджик, толи ещё что-то из тех краёв. Во всяком случае, у него был такой же нож с прямым лезвием, как и у тех двух таджиков в их джамаате, что любили снимать с пленных кожу. Мысль об этом почти заставила Марата обмочиться от страха, потому что таджик, пользуясь неподвижностью пленника, ловко и быстро разрезал на нём штаны, после чего с не меньшей сноровкой зафиксировал ему ноги с помощью верёвки и пары кольев. Что всё это предвещало, догадаться было не сложно.
– Тебе сразу яйца отрезать, или сначала кожу с ног снять? – спокойно, вроде как и вправду советуясь, поинтересовался кавказец. – Сам как хочешь?
Голос джихадист вполне контролировал, но вот нервно раздувающиеся ноздри и блеск глаз выдавали садиста. Марат, впрочем, не был уверен, кто внушал ему больший ужас – кавказец-живодёр или равнодушный, скучающий таджик, для которого всё происходящее явно было унылой, привычной тягомотиной.
– Молчишь? – кавказец облизнул губы. – Ну, ладно… тогда я выберу. Рахмон, давай кожу со ступней сначала, а то вдруг он шустрый, притворяется просто. А там дальше поглядим.
Перед глазами Валеева всё вдруг расплылось, и окружающие звуки словно приглушило мешком.
– Эй, эй! – кавказец с силой щёлкнул жертву по носу, возвращая Марата к реальности. – Ты чего, друг? Мы ж ещё не начали даже. Какой ты неженка… надо тебя взбодрить, а то так не интересно. Рахмон, взбодри его!
Таджик молча кивнул, обмотал ладонь какой-то тряпкой, вытащил из небольшого костерка металлический прут и, всё с тем же равнодушно-скучающим лицом, воткнул раскалённую железку в рану на ноге пленника. Тот истошно завопил от боли и очнулся.
Было холодно, при дыхании в проникающих снаружи лучах утреннего солнца клубился пар, но грязная, вонючая «горка» Марата насквозь пропиталась потом. Ни кавказцев, ни таджиков в маленькой пещере (скорее даже просто выемке в скале) не наблюдалось, что, безусловно, радовало. Менее радовала острая боль, не исчезнувшая при пробуждении.
Марат осторожно, стараясь не слишком тревожить ногу, изогнулся и осмотрел рану сквозь прореху в штанине. Повязка сбилась в сторону, открывая воспалённое отверстие, из которого сочилась кровь пополам с чем-то мерзким. Выглядело всё это скверно.
Валеев откинулся обратно на каремат, вскрикнув от вызванного неосторожным движением болевого разряда. Похоже, ему звиздец.
Первые пара дней прошли сравнительно неплохо – у него была вода и кое-какая снедь, взятая у чеченцев, да и антибиотики, казалось,
