— Послушайте только, она подумала! Я тебе говорила, что ты не приспособлена к жизни? — оседлала Марина своего любимого конька. Учить меня жизни одно из любимых развлечений всех моих подруг.
— Говорила. Зато я всем рассказала, что случайно зашла попросить у профессора книгу и ничего не знаю, — оправдалась я.
— Хоть на это ума хватило! Молодец, что мою родню сюда не приплела. С меня магарыч.
— Я все равно плохо понимаю, что произошло.
Согласна я с Мариной, не надо было мне ходить к Кросову. И чего мне дома не сиделось.
— Забудь обо всем, как будто ничего не было. Сердцем чую, что порядочной женщине надо держаться от всего этого подальше.
Марина, как всегда была права, но я не послушалась. Если бы первый Владислав так не запал мне в душу, то, возможно, я бы приняла совет подруги. К моей большой досаде мне стало казаться, что он гораздо лучше Никиты, и вообще лучше всех мужчин, которые мне попадались в жизни. С чего я это взяла? Это уж точно не интуиция. У нас в роду ее ни у кого нет.
— Ладно, Леонова, хватит о грустном, пойдем пить чай. Борща хочешь? Нет? А водку? — предложила Марина.
— В час ночи? Нет. Давай лучше чай. Только руки помою.
— В ванную не ходи, там у меня рыба плавает.
— Кто плавает? — не поверила я и сразу побежала в ванную комнату.
В белоснежной сияющей ванне была налита вода, и в этой воде плескались три большие живые рыбины. Чувствовали они себя хорошо, шевелили хвостами и жабрами, и медленно двигались туда-сюда. На полочке, где раньше находились шампунь, мыло и зубные щетки, стояла объемная банка с червями. Марина заглянула в ванную вслед за мной, ожидая комментариев, которые не замедлили последовать. Когда мне еще удастся поиронизировать, а тут такой шикарный повод.
— Марина, не люблю давать советы, но мне кажется, что проще завести аквариум. Он и места меньше занимает, и рыбки там не такие большие, и помыться есть где. Я права?
— А то! Помыться очень хочется. Рыба в ванной уже третий день плавает. Моемся в тазике. Терпим такие неудобства, и ради чего? Из-за Ксюши, — подруга тяжело вздохнула.
— Не поняла, причем здесь Ксюша?
— Притом. Олег купил живую рыбу, я хотела ее на ужин пожарить, а тут не вовремя прибегает с прогулки дочь, и как начнет реветь: не позволю убить рыбок.
На Ксюшу это похоже, она просто обожает всякую живность. Она как-то высыпала в Яузу целую банку черной икры. Сказала, что мальки должны развиваться в естественных условиях. После этого ее стали караулить, так что во второй раз в Яузу полетела всего лишь открытая банка кильки. Килька смотрела на девочку круглыми глазами, и есть ее Ксюша не смогла. Она вообще была вегетарианкой.
Я покачала головой и вздохнула, жалея Марину.
— Но ведь рыба все равно умрет, — с сожалением сказала я.
— Неужели ты думаешь, что мы Ксюше этого не говорили? Она ее потом хоронить собирается. С почестями.
— Вот, беда. Поехали ко мне, помоешься спокойно в моей ванной.
— Издеваешься? Она у тебя дырявая!
— Уже нет. Я ее пластилином замазала и краской закрасила. И еще под ванной тазик стоит, на всякий случай.
— Нет, спасибо, я уж как-нибудь дома с рыбой.
Мы еще немного полюбовались рыбой и пошли пить чай.
— Свекровь, гнида, сейчас, наверно, у Олега требует норковую шубу. — Не могла успокоиться Марина. — Хочу, говорит, шубу «черный бриллиант»! Олег ей что, родит эту шубу?! У нас ребенку на зиму сапоги нужны, Ксюша растет, как на дрожжах, вся одежда ей мала, никаких денег не хватает. Так свекровь не о внучке единственной, а о себе думает. Какая шуба на нашу зарплату? Олег мне говорит, она же мне мать, она меня вырастила, надо ей на шубу денег накопить. Слушаешь? Она его вырастила! Да он рос, как сорняк под забором! Если бы я за него замуж не вышла, не знаю, где бы он сейчас был! Хочешь, покажу его альбом с детскими фотографиями? Он там или голый, или в драных портянках! А она теперь шубу с него требует!
Мне пришлось посмотреть семейный альбом, сравнить фотографии Олега в детстве и сейчас. Марина еще долго рассказывала про ненужную рыбу в ванной, дочь, мужа и свекровь. Мне было не очень интересно, я уже половину из этого слышала раз восемь или больше. И еще столько же раз выслушаю, если мы не поссоримся, а это вряд ли.
Через три дня хоронили профессора Леонида Борисовича Кросова. На кладбище толпился народ. Вся наша кафедра прибыла в полном составе, отложив все дела, перенеся консультации и экзамены на другое время, или проведя все это в быстром темпе и нарушив тем самым учебный процесс. Но студенты были на нас не в обиде, потому что им поставили хорошие оценки, чтобы не жаловались в ректорат.
Группе студентов, у которых должен был принимать экзамен профессор, но не успел по причине своей смерти, наш декан лично поставил отличные оценки, они все радовались, а остальные студенты завидовали и мрачно разглядывали в коридорах пока еще живых преподавателей. Когда студенты стали интересоваться, не помрет ли еще кто-нибудь из преподов на этой сессии, студенческий совет провел массовую воспитательную беседу о вежливости и уважении к старшим. Представители студенческого совета, кстати, тоже были на похоронах, стояли в отдалении с красными гвоздиками. Приехали люди и из других университетов, ведь профессор работал у нас всего два года, а до этого преподавал в других вузах.
Рядом с деканом нашего факультета стоял и делал грустное лицо заведующий окружным архивом Сыченюк, без которого последние полтора года (а именно столько времени он занимал свой пост) не обходилось ни одно мероприятие в университете. Многие преподаватели с факультета ходили в архив порыться в документах, но я там ни разу не была. Сыченюка на кафедре хвалили, он всегда рад был помочь профессорам найти нужную бумажку и поговорить по душам. Внешность у него была самая добродушная и располагающая к себе, весь такой простой и доступный для общения.
Из родственников Кросова на похоронах находился его единственный племянник, ради такого случая в срочном порядке прилетевший из Мурманска. По его радостному виду всем было понятно, что его потрясла не смерть дяди, а полученная в наследство квартира. Несмотря на это он с несуществующими слезами на глазах, которые изо всех сил пытался изобразить, взывал к небу и к правоохранительным органам, с просьбой бросить все силы на поиски убийцы. По нашему общему мнению, скорбь племяннику не удалась. Актерских курсов он, сразу видно, не кончал. Я их тоже не окончила, меня хватило всего на год, но инструкции режиссера о том, что надо сделать, чтобы заплакать на сцене, я помнила четко. Для этого надо было начать себя жалеть. Жалеть себя у племянника, видимо не получалось, и думать он мог только об одном лишь наследстве, а тут не жалеть себя, а радоваться надо, что он и делал. Свою речь он умудрился составить из одних банальных выражений, типа: «Даже погода скорбит о нашей потере», хотя дождя не было уже недели две.
Вернувшись после похорон в университет, мы закрылись на кафедре, накрыли столы и устроили поминки. В ресторан нас не позвали, туда отвезли только избранных, в число которых вошел только декан. Но мы и сами отлично отметили, ой, то есть скорбно помянули.
— А сейчас Миля Николаевна расскажет нам кошмарную историю о том, как она нашла трупы! — объявил мое выступление заведующий кафедрой. Именно так объявляют в цирке: сегодня, почтенная публика, весь вечер на манеже…
Я за эти три дня несколько раз повторила всем желающим душераздирающую историю о том, как пришла к профессору за книгой и увидела трупы. С каждым выступлением рассказывать у меня получалось все лучше и лучше, кровавых подробностей все больше, и я уже не упоминала свой обморок, а намекала, что еще чуть-чуть, и я бы сама поймала убийцу, да жаль немного опоздала. Послушать приходили даже с других факультетов, моя дешевая популярность возросла, и я чувствовала себя в эти дни как девушка месяца из глянцевого журнала.
Мой исправленный и дополненный вариант событий убийства кафедра восприняла с энтузиазмом, за это и выпили, то есть за упокой.
— Бандиты совсем обнаглели, — произнес замдекана, закусывая соленым огурцом вчерашний салат из университетской столовой.
Надеюсь, у него крепкий желудок, потому что студенты, как я заметила, этот салат никогда не едят, а уж они-то, вечно голодные, сметают еду не глядя. Сказать, чтобы не ел салат, или не надо? Промолчу. Он меня в прошлом семестре заставил писать план, самому лень было, вот и нашел крайнюю. Злая я делаюсь к старости.
— Точно! В собственной квартире находиться страшно, — поддержал его кто-то.
На салат больше никто не покушался. Другие преподаватели, как и я, оказались наблюдательными. Замдекана поедал салат, все с любопытством на него косились и молчали, мстители. Не одной мне он насолил.
