Толпа посетителей сгрудилась у сцены в конце зала, и Квиллер повёл свою спутницу на представление, в котором участвовали служебные собаки и их владельцы.
Под первым номером на сцену вышла немецкая овчарка из полицейского управления Мускаунти, натасканная на поиск и спасение людей. Ей уже доводилось находить потерявшихся или пропавших без вести детей и взрослых, беглецов, а также жертв всевозможных аварий и катастроф.
Квиллер терпеливо слушал, пока хозяин превозносил ум и стойкость характера своего подопечного:
— Он — никогда — не — сдаётся!
От округа Биксби на показательное выступление привезли чёрного лабрадора, натасканного на поиск наркотиков. Дрессированная сука развлекала публику тем, что с неослабевающим энтузиазмом множество раз находила свёрнутое в рулон полотенце. Её хозяин сообщил:
— Мы обучали её искать разные наркотики, завёрнутые в полотенце. Выходя на дело, она может учуять девять видов контрабанды!
Зрители ожидали появления ещё одной выдающейся собаки, как вдруг на сцену вразвалочку вышел — кто бы вы думали? — сам несравненный Дерек Каттлбринк со своей гитарой! Ростом он был как пожарная каланча.
Публика в восторге завизжала, встречая героя громом аплодисментов.
Взяв несколько аккордов в живом танцевальном ритме, любимец молодежи и самый популярный человек в городе начал гнусаво выводить свою песню.
В дурном настроении —
Мне нету везения —
Шёл я в собачий приют.
Я в воскресенье
Прочёл объявление,
Что пёсиков там раздают.
Там я увидел щенка!
Шёрстка — белей молока!
Скулит он и тявкает,
Воет и гавкает,
Чёрным виляя хвостом,
Тычется носиком,
Будто бы просит он:
«Пустите меня к себе в дом!»
И приютил я щенка!
Шёрстка белей молока!
И полюбил я щенка!
Шёрстка белей молока!
Зрители завыли от восторга.
— Бис! Браво!! Ещё!!!
Певец снова ударил по струнам.
— Поём все вместе! — объявил он.
Путая слова и сбиваясь, зато усердно и громко зрители запели:
В дурном настроении —
Мне нету везения —
Шёл я в собачий приют.
Та-та-та, та-та-та.
… щенка…
… молока…
Полли застонала.
— А народу нравится, — заметил Квиллер.
— Теперь эта дурацкая песенка будет преследовать меня. Придётся мурлыкать под нос что-нибудь вроде «Аллилуйя», чтобы выбросить эту пошлятину из головы.
Дерек расхлябанным шагом покинул сцену, лениво перебирая длинными ногами, — характерная походка поп-звёзды, которую обожают его фанаты и фанатки.
— Знаешь, Квилл, Мэгги попросила его написать песню специально для этого празднества, и он наотрез отказался от гонорара.
— И правильно сделал, — заключил репортёр, глядя на часы. — Прости, мне надо сходить проверить, как идут торги.
Ни один человек, кроме него самого и вымышленного Рональда Фробница, не заявил о своём желании приобрести датский коврик. Квиллер поднял цену до тысячи, но уже под своим именем, уговаривая себя, что он делает это на благо общества. Затем он проверил, как обстоят дела с фарфоровыми попугайчиками. Покупатели активно боролись за право обладания изысканными статуэтками. За минуту до окончания торгов Квиллер перебил ставку, вписав сумму повыше под своим именем.
Прозвенел колокольчик, и покупатели со всего зала слетелись к выставочным столам. Раздались разочарованные вздохи и ликующие возгласы. Квиллер выписал чеки на коврик и попугайчиков. Фарфоровых птичек он преподнёс Полли.
— Это тебе мой подарок на Рождество, — произнёс он.
— Ты уже вручил мне один рождественский подарок, — запротестовала она, демонстрируя кольцо с камеей изумительной красоты. — А ведь ещё только октябрь.
— Пусть это будет подарком на следующее Рождество, через год.
Арчи расплатился за свою жестянку-спичечницу, и Милдред попросила его выписать чек за её покупку — китайскую фарфоровую вазу.
Квиллер обратился к Мэгги Спренкл.
— Я надеялся, что вы отдадите на аукцион тот французский хрустальный кувшин, который я видел у вас. Он мне очень понравился. Я бы дорого отдал, чтобы приобрести такую вещь.
— У вас хороший вкус, Квилл. Эта вещь изготовлена в Сент-Луисе — настоящий кувшин для мартини из горного хрусталя, с корабля «Liberte»[2]. У меня даже документы есть. Мы с мистером Спренклом часто пересекали Атлантику на французских лайнерах.
Четверо друзей отправились назад в Индейскую Деревню, где и обсудили аукцион.
— Неплохо отоварились!.. И оттянулись по полной программе!.. А Дерека вы видели? Просто умора!.. Мэгги говорит, что удалось пристроить кучу щенков и котят.
Они расстелили на полу ковёр — новое приобретение Квиллера, — приговаривая:
— Великолепная штуковина, правда, не в моём вкусе…
— Полный атас!..
— А вы заметили — коврик-то такой же расцветки, как и сиамцы!
Когда гости наконец отправились по домам, как будто из ниоткуда на середину комнаты осторожно выползли кошки — полюбопытствовать, что же такое новое и непонятное появилось в их мире. Юм-Юм никогда не ходила по коврам, каких бы размеров они ни были: она тщательно избегала их, обходя стороной, а теперь перед ней расстилалось огромное полотно с пышным ворсом, размерами шесть на восемь. Даже Коко с подозрением отнёсся к этой нелепой горе шерстяной пряжи. Оттопырив ушки и шевеля усиками, кот обнюхал краешек пушистой подстилки и вытянул вперёд дрожащую лапку: живая она или мертвая? Обе кошки подскочили как ужаленные, когда внезапно зазвонил телефон.
Это был юрист, Ален Бартер.
— Что случилось, Барт? — встревожился Квиллер. Звонок такого человека в выходной день предполагал чрезвычайную ситуацию.
— Мне только что позвонили из больницы. Сегодня днём скончался Эддингтон Смит. От сердечного приступа. Сердце у него давно барахлило, ты знал об этом. Он успел нажать на кнопку срочного вызова, но спасти его не смогли. Он был одним из наших клиентов pro bопо,[3] поэтому сразу позвонили мне. У него не было родни.
— Этого не может быть! — воскликнул Квиллер. — Только вчера я разговаривал с ним в его лавке, и он был в прекрасном расположении духа… Здоровым он, правда, никогда не выглядел. Ну, что я могу сказать?.. Многим будет его не хватать… Подождите минуточку, Барт! А что теперь будет с Уинстоном?
— Мы найдём, куда его пристроить. Отдадим в хорошие руки.
— А пока ведь кто-то должен его кормить!
— Мы пришлём одну из наших служащих.
— Он питается только сардинами.
— Синтия в курсе. Она ходила кормить Уинстона в прошлом году, когда Эдд лежал в больнице.
Квиллер задумался.
— Завтра я дам некролог в газете. Наверно, я знал его лучше других.
— Да, и он считал вас больше другом, чем клиентом. Возможно, вы знаете, что по завещанию он оставил вам свой букинистический магазин — и здание, и всё остальное.
— Что?! Он иногда в шутку говорил об этом, но…
— Это не шутка. Мы можем поговорить о делах позже, а пока надо написать некролог. Лучше вас всё равно этого никто не сделает.
Квиллер знал, в котором часу Полли уезжала на работу по понедельникам. Он ждал на своём крыльце, пока её чёрная малолитражка не покажется из щели подземного гаража, и, увидев машину, подошёл к ней.
Она опустила стекло.
— Квилл! Ты даже не представляешь, как мило смотрятся попугайчики на моём камине! Прелестная глазурь! Изумительный оттенок зелёного! И выполнено с таким вкусом! Не перестаю удивляться; кто мог практически даром отдать такие чудные вещицы на аукцион!
— А я всё ломаю голову насчёт датского коврика. В нашей округе ни у кого нет ничего похожего — по времени создания. Где он находился последние пятьдесят лет? Он придает завершённость интерьеру — как раз то, чего хотела Фрэн. Оживляет всю комнату. Фрэн собирается мне прислать ещё несколько предметов для декора — этакие яркие, весёлые безделушки.
— А кошки уже вынесли вердикт о твоём коврике? — поинтересовалась Полли.
— Судьи всё ещё совещаются. Им нужно время, чтобы принять обдуманное решение… А теперь давай поговорим серьёзно, Полли. Ты уже слышала об Эддингтоне Смите? Эту новость передавали по радио.
— Я не слушаю радио.
— Он умер вчера. Сердечный приступ.
— Ах, как жалко! — воскликнула Полли. — Такой славный старик! Чуть-чуть не дожил до восьмидесяти! Много болел последнее время, но всегда помогал нам с реставрацией — переплетал книги у себя в мастерской для нашей библиотеки. Мне будет его не хватать.
— Я сегодня не спал почти всю ночь — писал некролог, — сообщил Квиллер. — И признаюсь, это моё лучшее произведение из мемориальной прозы. Скажи, не согласится ли твой совет директоров учредить премию памяти Эддингтона — ну, к примеру, назначить стипендию или устроить конкурс сочинений для младших классов? Или и то и другое? Думаю, Фонд К. тоже примет в этом участие: пятьдесят на пятьдесят.
