— Можно и здесь. Выгуляй собаку! А мы пройдемся!
Пологой тропинкой, которая вилась в зарослях акаций и мимоз, вожак ААА и капитан Прьето спустились к озерцу, заросшему камышом и кувшинками. За ним простиралось обнесенное проволочной изгородью пастбище, где бродили упитанные коровы.
— Славное местечко! Прямо для пикника. Представляете — сейчас бы сюда корзинку с провиантом да бутылочку “Ля Риохи”… — пошутил Исель и, усаживаясь на траву, снял фуражку, достал из кармана мундира пачку сигарет. — Закуривайте, пожалуйста!
— Этот сорт я не курю. Предпочитаю свои.
“…набитые марихуаной”, — про себя продолжил фразу панамец, повидавший на своём веку немало наркоманов. А уж этого-то — хронического — сразу выдавал не только идущий от одежды запах пряного дыма, но и другие характерные приметы заядлого курильщика индийской конопли: потрескавшиеся губы, которые он постоянно облизывал, хлюпающий нос, воспаленные, слезящиеся глаза.
Капитан, словно и впрямь на загородном пикнике, с наслаждением вытянул ноги, смачно затянулся и пустил в воздух несколько колечек, вскользь наблюдая за Бласко Крусом. Тот всё ещё маялся в нерешительности, не зная, как ему поступить. Затем извлек из кармана брюк тонкого батиста платочек с монограммой, расстелил его и тоже сел, пасмурно глянув на Иселя поверх темных очков:
— Итак, с чем пожаловали, сеньор Прьето? И чем мы, члены “Альянса”, можем быть вам полезны?
Капитан, изображая человека ультраправых убеждений, сухо, по-казённому обрисовал ситуацию и расстановку политических сил в своей стране; посетовал на то, что нынешние власти откровенно попустительствуют “красным” и сами “розовеют” час от часу (при этих словах Бласко Крус презрительно скривился); вспомнил “старые добрые времена”, когда Национальная гвардия железной десницей наводила и поддерживала “порядок по всей республике”; рассказал о намерении “честных, преданных отчизне офицеров излечить народ Панамы от коммунистической заразы”. И, уставившись на упорно молчавшего собеседника, доверительно сообщил:
— Вся беда в том, что нация расколота. Нам, офицерам-националистам, не по пути с реформаторами-краснобаями, которые готовы ограничиться полумерами. Нам нужен крепкий кулак, чтобы размозжить головы врагам свободы и демократии.
Бласко Крус, мирно пощипывавший усы, вдруг вскипел и выкрикнул, брызжа Иселю в лицо слюной:
— Да! Всех их на виселицу! Всех до единого!
Казалось, молодого человека сейчас хватит удар. Он и на самом деле был близок к этому: на лбу выступила испарина; рот свело судорогой, обнажив мелкие, подпорченные кариесом зубы; щеки и худосочная шея покрылись пунцовыми пятнами. Бласко Крус сдернул темные очки, с силой прижал ладони к глазам, точно боясь, что они вот-вот вывалятся из орбит, и упал в траву, зашедшись в надрывном болезненном кашле.
Припадок прошел так же неожиданно, как и начался. Вожак “Трех А” сел; сипло дыша, вытер пот с бледного теперь лица вельветовым рукавом пиджака; порывшись в золотом портсигаре, выбрал оттуда толстый окурок самокрутки; послюнявил конец, чтобы крошки курева не лезли в рот; зажег спичку и, раскурив цигарку, медленно, с присвистом — как йог, выполняющий дыхательные асаны, — вобрал в себя марихуанный дым. Его красивые карие глаза, не отрываясь, сверлили панамца. Зло. Холодно. Подозрительно.
“Неужто я где-то сфальшивил и перегнул палку, желая подыграть этому хлюпику? — встревожился Исель. — Ну и ломало же его без наркотика!”
Бласко, покачиваясь, продолжал курить. Черты искаженного приступом лица постепенно смягчались, зрачки расширились, будто в них закапали атропин. Он, обжигаясь, сделал последнюю глубокую затяжку, щелчком отбросил остатки самокрутки в воду и обратился к Прьето:
— Предположим, вы тот, за кого себя выдаете, капитан.
— Порукой — мой мундир офицера Национальной гвардии и семнадцать лет безупречной службы. Разве этого недостаточно? — отчеканил панамец. (В последний день перед отъездом в Буэнос-Айрес, когда он представил начальнику план действий в Аргентине, они вместе с полковником Бартоломео Монтехо решили, что, если удастся выйти на руководство ААА, капитану не следует скрывать свое имя, как и то, что он — сотрудник контрразведки. Тем более что установить его личность с помощью ЦРУ — а аргентинские ультраправые, вне всяких сомнений, поддерживали контакты с Центральным разведывательным управлением США — было проще простого.)
— Это ещё не аргумент. Или, во всяком случае, не самый убедительный аргумент, — желчно заметил Бласко Крус.
— Вы можете навести справки.
— Некогда. И нет ни малейшего желания. Вы упоминали имя Доминго Овьедо. Что? Приходилось встречаться?
— Не просто встречаться. В шестьдесят шестом были с ним в одной школе. В Зоне канала.
— И чем же вы занимались там? — Молодой человек окончательно пришел в себя. Теперь перед Иселем снова сидел умный, цепкий, внимательный собеседник.
— Военная школа в Форт-Шермане обучает приемам “бесшумного убийства”, тому, как можно выжить в джунглях, то есть многому, без чего не обойтись в зараженных партизанами районах. Мы с Доминго, как и другие офицеры специальных войск, занимались ориентированием на местности, преодолением тропических зарослей, водных преград и непроходимых болот. Учились есть сырыми рыбу, птиц, тапиров, оцелотов, муравьев — они, правда, больше годятся вместо специй… А вот кузнечики — настоящий деликатес!
— Ну, ладно. Хватит пережевывать старое. Это всё известно. После школы вы виделись с Доминго Овьедо?
— Да, конечно. В шестьдесят седьмом… И потом — в шестьдесят девятом. Он приезжал в Бальбоа-Хайтс и заглядывал ко мне в Сьюдад-де-Панама. Уже в капитанском чине. Овьедо…
— Дрянной человечишко! Спесив, амбициозен, глуп, — отрезал Бласко Крус. — К тому же с запятнанной репутацией.
— Что вы?! Доминго блистательный офицер.
— Не тратьте энергию даром, Прьето, — вам всё равно не переубедить меня.
— Но он столь успешно начинал свою карьеру и, если бы не прискорбный случай, наверняка достиг бы больших высот.
— Кто поспешно карабкается наверх, рискует сорваться и свернуть себе шею.
— Так-то оно так. И все же в вашей организации Овьедо, насколько мне известно, не на последних ролях?
— Правильнее сказать — не на самых последних. Держим его как бывшего военного: мало у нас людей, прошедших армейскую выучку. И опыт его в диверсионных делах нужен. А вообще-то не боец он. Этот ловкач-парвеню ищет, что поспокойнее, повыгоднее — занимается налаживанием связей с организациями, родственными “Трем А” по духу. Поехал за опытом в Италию. Ну, капитан, так чего же ждут ваши “честные, преданные отчизне офицеры” от “Антикоммунистического Альянса Аргентины”?
Исель, убаюканный пасторальным пейзажем и размеренной речью Бласко Круса, успокоенный улыбкой, которая выползла и застыла на потрескавшихся губах аргентинского фашиста, не расслышал его вопрос. Или сделал вид, что не расслышал.
— Что вы молчите? Я вас спрашиваю. Не можем же мы весь день торчать у этой лужи?! — в голосе молодого человека прозвучало недовольство.
— Вы о чём? Ах да, да. Мы нуждаемся в вашей помощи. Есть ли возможность направить в Панаму человека, чтобы он на месте поспособствовал формированию из надежных людей вооруженных групп по образу и подобию “Трех А”? Познакомил бы нас с вашими методами. Проинструктировал по вопросам конспирации, стратегии и тактики. Ваш опыт ведения тотальной борьбы против красных очень важен. Понимаете?
— Не очень-то вы у себя в Панаме разворотливы, — задумчиво и чуточку покровительственно проговорил Бласко Крус, — с такими черепашьими темпами вам и до второго пришествия не дождаться успеха.
— Поэтому нам и нужна помощь. Поэтому я здесь.
— Все бы ничего, да в ближайшее время мы никого к вам послать не сможем. Рядового члена — что проку? А из руководства в Байресе только я. Остальные разъехались по провинциям. У самих дел по горло, — он провел ребром ладони по тощей своей шее. — Да уж потерпите, попозже что-нибудь придумаем. Что вы скажете на это?
— Жаль, очень жаль. Я прямо не знаю… Мы так надеялись, так рассчитывали на вас.
— Рассчитывать надо только на себя и не бояться грязной работы, не бояться запачкаться кровью… А вам, я вижу, хотелось бы перейти вброд реку, не замочив ног? Такого не бывает. Вы же не Христос! — Настроение у Бласко Круса менялось, как погода на взморье, становилось все более тревожным и агрессивным. — Дьосдадо! Дьосдадо!!! Чико! — закричал он, рывком поднимаясь с травы. — Где вы, чёрт бы вас побрал совсем?!
Капитан Прьето тоже встал. Из-за кустов до их слуха донеслись звуки возни, рычание, топот, и на лужайку — к поросшему камышом и кувшинками тихому озерцу — выскочил дымчатый дог. Гигантскими прыжками он мчался к хозяину, волоча за собой тяжело дышавшего Сумаррагу.
