— Слава богу! — обрадовался было господин Витке, но потом в голос снова вползла озабоченность. — И… Он сможет вернуться к обычной жизни, на работу?
— Голубчик, чем вы меня слушаете? — Игла в локтевом сгибе лениво пошевелилась, видимо, доктор возился с капельницей. — Кому я только что говорил о качестве жизни брата? Честное слово, прямо как нерадивый ученик: не слушает, перебивает.
— Извините, я просто волнуюсь, — сухо проговорил Аристарх, давно отвыкший от того, чтобы его отчитывали, как мальчишку.
— Скажите, пожалуйста, волнуется он! — Маня, ну кто же еще. — Сначала сам согласился скинуть братца с финансового трона, сделав его инвалидом, а теперь институтку изображает!
— А тебе и изображать не надо, вот только не институтку, а проститутку.
— Ах, ты…
— Стоп! — раздраженно повысил голос Каплан. — Я не желаю слушать ваши дрязги! Ругайтесь где‑нибудь в другом месте, а не в палате реанимации. Этот человек только что выкарабкался из могилы и балансирует пока на ее краю. И если он услышит все это, то вполне может свалиться обратно.
— А он что, уже очнулся? — перешел вдруг на шепот Аристарх.
— Понятия не имею. Будь у него нормальное лицо, я смог бы хоть как‑то определить, а так…
— И что, вполне возможно, что Кирилл нас слышал?
— Скорее всего, нет. Судя по показаниям датчиков, пульс у него ровный, спокойный, давление, правда, слегка повышено, но это‑то как раз вполне объяснимо. А вот пульс — вряд ли он был бы таким ровным, услышь этот человек ваши взаимные обвинения.
— Да, конечно, вы правы, — о, снова у Арика голос прорезался и в зобу дыхание отперло. Интересно, а штаны сухие? Впрочем, нет, не интересно. Все равно. — Так что там по поводу состояния Кирилла и его будущего?
— Как я уже говорил, внешне с ним все будет в порядке, а вот общее состояние организма — увы. Я проведу еще несколько анализов и обследований, но по результатам первичных, сделанных за дни нахождения его в моей клинике… — Дни? Он сказал — дни?! — я могу сообщить вам неприятную или, наоборот, приятную — в зависимости от вашей конечной цели — новость: Кирилл Витке на всю жизнь останется инвалидом. Любое движение ему будет даваться с огромным трудом. По какой‑то не совсем понятной мне причине пострадал не только кожный покров, но и костно‑мышечная система. Для более точного диагноза и назначения соответствующего курса лечения мне необходимы углубленные исследования. Но, скорее всего, для поддержания более‑менее стабильного состояния этому человеку необходим будет постоянный прием лекарств.
— Каких именно? — просипел Аристарх, затем откашлялся и продолжил: — Я имею в виду, уколы или таблетки? Сиделка ему нужна будет?
— Лучше всего — свечи, — сверкнула остроумием Маня. — Желательно с перцем.
— Да заткнешься ты сегодня?
— Конечно, милый. Уже.
— Так, думаю, что посещения больного любящими родственниками следует отменить. — Голос Каплана похолодел до нуля градусов. — Ваша неспособность вести себя прилично может помешать лечению, и если вы, господин Витке, жаждете увидеть брата живым и относительно здоровым, то должны подчиниться этому требованию. А также настоятельно порекомендовать мадмуазель Скипиной не вмешиваться в процесс лечения.
— А с чего вы взяли, что я собираюсь вмешиваться? Вот еще!
— Знаете, милочка, я достаточно долго живу на свете и немножечко научился разбираться в людях. Да и не нужно быть ясновидящим, дабы заметить вашу, м‑м‑м, неприязнь к пациенту. И если вашим будущим супругом руководит трезвый расчет, что я могу понять и отношусь к этому спокойно, то вами, мадмуазель, управляет дурное желание нанести больному максимальный вред. Вас совершенно не заботит тот факт, что из‑за этого может пострадать план господина Витке, которому вряд ли нужен мертвый или умственно неполноценный брат.
— Что?! — всполошился Арик. — Вы сказали «умственно неполноценный»? Но… Как… Каким образом воздействие на кожу может привести к нарушению мозговой деятельности?
— Я же говорю — тут много непонятного, надо поработать. Мое предположение — вашего брата пользовали химическим коктейлем не только снаружи, но и изнутри.
— Та‑а‑ак, — тяжело ступая, Аристарх приблизился к кровати, а в следующее мгновение звонко хлопнула пощечина. По звуку это вполне мог быть и игривый шлепок по голому заду, но вряд ли можно было предположить, что мадмуазель Скипина разгуливает по клинике с обнаженной филейной частью. — Сука! Ты что сделала, а?! Немедленно признавайся! Иначе, пока доктор будет тратить драгоценное время на исследования, Кирилл превратится в овощ! И что тогда? Ты что, совсем рехнулась… подзаборная!
Очередная пощечина, после которой раздался странный шипящий звук, словно из пробитой покрышки, и сдавленный вскрик Аристарха:
— Тварь! Отрастила когти! Ну все, дождалась! Что за…
— Вы что, офонарели? — Ишь, спелись, почти дуэт. — Чего обливаетесь?
— Успокоились? — невозмутимо осведомился доктор. — Это всего лишь вода, пришлось израсходовать питьевую, дабы остудить ваш пыл. А теперь — вон из палаты, оба! И чтобы я вас здесь больше не видел!
— Но‑но, не забывайтесь, я все‑таки сестра Скипина!
— А я, милочка, единственный врач в этом заведении, способный возвращать клиенток одной косметической фирмочки к нормальной жизни. И мои требования обычно выполняются незамедлительно. Что же касается данной конкретной ситуации, то господин Витке прав. Время, потраченное мной на установление причины нынешнего состояния больного, может сыграть для него роковую роль.
— Если это случится, — снова завел шарманку Арик, но нежная козочка прервала его:
— Ладно, скажу, только от…сь! Да, этому подонку досталось не только снаружи. Его бывшая домработница, которую я взяла к себе, тогда не только подменила гели с шампунями, но и подсыпала в сахарницу беленький такой, сладковатый, если верить разработчику, порошочек…
— Что?! — вот теперь и Вениамин Израилевич занервничать изволили. — Вы… вы посмели влезть в мою лабораторию?! Да как вы… Кто дал вам право?!
— Брат, кто же еще. — А вот Маня как раз успокоилась. — Он тоже не любит тех, кто обижает его маленькую сестренку, поэтому и разрешил мне позаимствовать вашу отраву. Правда, я обещала, что возьму лишь капельку, но что означает в моем понимании «капелька», не уточнила.
— Это многое проясняет, — удрученно проговорил доктор. — Боюсь, господин Витке, я поторопился с выводами и зря вас обнадежил. Если ваш брат достаточно долго получал разработанный мной препарат…
— То вы в темпе разработаете другой, нейтрализующий действие вашей отравы, — процедил Аристарх и, судя по удаляющимся шагам, направился к выходу. — Не советую доводить меня до крайности, господа. Может, я и не так силен в бизнесе, как мой брат, но я очень, очень хороший организатор. Всего, в том числе и глобальных неприятностей. А ты, Машута, распрощайся с мыслью стать мадам Витке.
— Нет уж, сволочь поганая, с крючка тебе не соскочить! — завопила Маня и с топотом понеслась следом за женихом.
— М‑да, — проворчал Каплан, — сколько здесь работаю, казалось бы, ко всему привыкнуть должен, но семейка Скипиных скучать не дает. Новая проблема на мою лысеющую голову — рассвирепевший скорпион, только что обнаруживший, что ужалил сам себя! А Вениамин Израилевич, как и положено еврею, всегда крайний! Сначала господин Скипин просит разработать нейтральный по вкусу препаратик, с помощью которого можно медленно, но гарантированно отправить на тот свет неугодного человечка, спровоцировав у того плохо поддающуюся лечению онкологию, скажем, саркому. Вениамину Израилевичу это, конечно, не очень нравится, он же доктор, а не наоборот, но ему предложили такую сумму зелененьких дензнаков, что доктор дрогнул, уступив место наоборот. И вот я соглашаюсь, трачу свое драгоценное время, экспериментирую, извел столько подопытных крыс, что коты сдохли бы от зависти, получаю наконец что‑то похожее и, как последний поц, имею неосторожность похвастаться разработкой перед господином Скипиным в присутствии этой ведьмы, его сестрички! И ведь говорил же, что на людях препарат еще не испытывался, что впереди месяцы доводки, так нет же! Эта злобная баба крадет у меня порошок и… знает сколько сыплет его в сахарницу мужика, неосмотрительно выгнавшего настырную девку из постели! И, между нами, мальчиками, я его понимаю. Но кто теперь поймет меня?
Бухтеж доктора давно затих за захлопнувшейся дверью, можно было расслабиться и дать волю эмоциям, но им, эмоциям, воля была не нужна. Там, в душе, по‑прежнему ровным слоем лежала пыль. Даже информация о возможной скорой смерти от рака не заставила ее взвихриться и улететь. Зачем? Так даже лучше.
