Лаптев был до крайности любезен и в конце разговора стал подчёркнуто вежливым. Правда, глаза неожиданно стали напоминать маленькие острые куски льда. Человеку не в силах было выдержать напряжение глаз собеседника, которое беспощадно уничтожало слабые, почти незаметные попытки сопротивления сильного организма.
Разговаривать было бесполезно и Белый махнул рукой на эту ситуацию. Он понимал, что Лаптев с компанией давно прикормил и прокурора по надзору и судью, который приезжает в зону для послабления режима содержания некоторым осуждённым.
В обед шнырь[10] открыл кормушку и забросил в камеру Белого не большой пакет плотно перетянутый скотчем. Белый решил, пока идёт обед не рисковать и спрятать его в тайник. Когда в коридоре прекратился стук и грохот бочков с едой и тарелками, узник зубами разорвал пакет и вытащил из него сигареты, чай, спички и новенький аккумулятор для телефона. Коротенькая малява[11] была написана корявым почерком Червонца. Он обещал прийти на выходных с хорошими новостями. Белый достал сигарету и закурил. В голове зашумело, руки и ноги стали ватными и слегка подкосились. «Давно не курил», – подумал Белый и уселся на корточки спиной к двери. Он не сразу увидел в пачке с сигаретами туго набитую папиросу. Не обратил внимания. Только уже ближе к вечеру заметил и вытащил приготовленный братвой косяк. Где – то вдалеке он услышал песню Михаила Круга «Владимирский централ».
– Эй, вы там, – забарабанил он в дверь. – Сделайте музыку громче, не вам же одним слушать.
– Кто там умный и дерзкий? Ты Белый? Я сейчас проведу воспитательную работу дубинкой и песня для тебя закончится в санчасти.
Белый притих, однако услышал, что громкость увеличили. Он вытянул папиросу, наслюнив края, закурил. Конопля оказалась на редкость крепкой и буквально сразу очертания камеры изменились. Зрение стало более острым, обстановка обрела необыкновенную глубину и замысловатые оттенки. Музыка отчётливо доносилась до ушей заключённого, и он слышал каждое слово и ноту. Расстояние между приёмником и камерой сократилось настолько, что осуждённому казалось, будто он присутствует на концерте. Аппетит разыгрался волчий и Белый за пять минут, уничтожил все нехитрые запасы продуктов. От одного вида сала с мясной прослойкой текли слюнки. Утолив голод, Белый сделал из тряпок факел и заварил чай. Душистый аромат напитка приятно кружил голову. Улёгшись на шконку Белый в своих фантазиях ощущал себя на свободе с любимой и желанной девушкой. Ему казалось, что они на берегу моря, волны мирно раскачивают надувной матрас, на котором они с Леной плывут подальше от берега и посторонних глаз. Лена смеётся озорным и заливистым голосом. Её нежная кожа блестит на солнце, и Белый крепко обнимает дорогого сердцу человека. Так он и задремал с улыбкой на усталом лице. Проснулся среди ночи от холодного ветра проникавшего в тесную камеру из щелей. Во рту после папиросы ощущалось сухость. Он сделал несколько глотков воды и пополоскал горло. На наре лежал запасной аккумулятор и Белый полез в тайник за телефоном. Вставив батарею и включив аппарат, он тут же получил уведомления о пропущенных звонках. Пересматривая сообщения он увидел, что телефон Лены, по которому он пытался к ней дозвониться снова в сети. Набрав номер он услышал гудки и с облегчением выдохнул. Однако радость сменила полное недоумение и досада. Трубку взял парень, и на вопрос о том, как к нему попал этот телефон ничего не смог ответить вразумительного. Он видно был пьян или под наркотой и заплетающимся языком болтал всякую ахинею.
– Послушай дружище, – не выдержал Белый и гневным тоном взял инициативу в разговоре в свои руки. – С тобой рядом есть кто – то трезвый? Дай ему трубку. Зачем? Это я постараюсь объяснить.
В трубке нависла минутная гнетущая тишина. Потом издалека долетели мужские и женские голоса и звуки музыки. Белый терпеливо ждал, хотя интуиция ему подсказывала что всё настолько плохо, что правду лучше не знать. Он ощетинился и напрягся и готов был услышать самое худшее.
– Ты кто? – услышал он крепкий мужской бас.
– Мне нужна хозяйка этого телефона. Позови её или объясни, как к тебе попал этот мобильник, – сказал Белый, негодуя от ненависти. Если бы этот урод оказался сейчас рядом Белый задушил бы эту тварь голыми руками.
– Нет её и больше не будет, – ответил собеседник и загоготал, словно черноморская чайка.
– Как не будет? Ты можешь толком объяснить?
Белый перешёл на крик, не задумываясь над тем, что может переполошить весь СУС. В эти минуты ему было на всё плевать и интересовал единственный вопрос.
– Умерла твоя подружка, чувак, сдохла как бездомная облезлая кошка, – гнусным голосом выдал собеседник и выключил телефон.
Узник так и остался стоять в немом оцепенении с телефоном в руках. Слова, которые он услышал, на какое – то мгновение парализовали тело и разум. Сердце бешено колотилось, кровь хлынула к голове и Белый закричал страшным нечеловеческим, звериным рёвом: «А – а – а, твари, суки…». Потом принялся колотить кулаки в стену, разбивая костяшки в кровь. Он бил руками и ногами в стены и кричал до тех пор, пока в камеру не залетели двое охранников и не принялись избивать его резиновыми дубинками. Белый не сопротивлялся и даже не пытался дать сдачи. Ему не хотелось жить с тем что он узнал, ни капли не сомневаясь, что незнакомец сказал правду. Всё это было выше его сил. Свалившись на пол теряя сознание, он харкал кровью и задыхался. Менты бросив дубинки на цементный пол и поднимая до потолка пыль принялись избивать Белого ногами, и так продолжалось до тех пор, пока несчастный заключённый не перестал дышать.
Семён Абрамович торопился на встречу с Протасовым. Он заранее с ним созвонился и сейчас ждал на остановке автобус, нервно поглядывая на старенькие советские часы «Луч» на руке. Ночью шёл дождь, погода испортилась буквально за один день и старческий радикулит давал о себе знать. Старик скривился и посмотрел по сторонам. Никого рядом не было, и он принялся растирать пальцами поясницу. В кармане куртки у него лежали фотографии, которые он периодически трогал руками дабы убедится в том, что не забыл их дома и не потерял по пути. От предложения встретиться на свежем воздухе в парке Протасов не отказался и Семён Абрамович в десятый раз подходил к дороге и выглядывал, выбившийся из расписания автобус. И вот, наконец, из – за поворота показалась практически пустая машина. Не скрывая своих чувств Семён Абрамович уселся в мягкое кресло автобуса и по прежней одесской привычке с молодецким задором шутил с водителем. Парень лет двадцати пяти ответил добродушному пассажиру и с иронией на лице улыбнулся. Автобус был практически пустой и редкие пассажиры таращились в окна не обращая внимания на вновь входящих. Семён Абрамович рассматривал неприветливый, унылый город после дождя и в глубине души в сотый раз жалел о том, что пришлось покинуть горячо любимую Одессу. Зрение у него, не смотря на возраст, было отменным, читал газеты и журналы без очков и редко когда пользовался дополнительными «фарами», так он любил называть навязанные окулистом очки. Протасов уже стоял и ждал у входа в парк и Семён Абрамович помахал ему рукой. Тот издалека заметил своего нового клиента и направился на остановку.
– Рад вас видеть в добром здравии, Семён Абрамович, – сказал Сергей улыбаясь и протягивая руку.
– Да какое там, уважаемый Сергей Иванович, доброе здравие? Жив и слава Богу, и имею вам что – то сказать.
Он улыбнулся и прищурился, не опуская глаз с коренастой фигуры Протасова.
– Вы видите какая погода? Ещё вчера светило солнце и было всё хорошо. И на тебе, этот дождь нарушил все планы. Внуки так расчесали мне нервы, что я почти всю ночь не спал.
Он взял Протасова под локоть и они медленно направились к парку. Прохлада и лёгкий ветерок трепал волосы Сергея, и он не успевал их правой рукой улаживать обратно.
– Не бережёте вы себя, Сергей Иванович. Но разве можно ходить без головного убора в сырую и ветреную погоду.
Он натянул на лоб кепку, чтобы козырёк прикрыл глаза от ветра.
– Мне не холодно, уверяю вас, Семён Абрамович.
Протасову нравился этот душевный старик, и он в который раз согласился в глубине души с тем, что поступил правильно, не отказав ему при первой встрече. Не всегда Сергей брался за работу хоть и предлагали хорошие деньги. Если Протасову клиент не внушал доверия, тогда никакая, пусть даже астрономическая сумма денег не могла заставить его взяться за работу. У него существовали свои принципы и взгляды на жизнь, и он не собирался их нарушать. Когда они подошли к одинокой облезлой скамейке Семён Абрамович вытащил из внутреннего кармана куртки газету и бережно, как обычно делают пенсионеры, расстелил её.
– Так будет лучше, – сказал он и первым уселся. – Гляньте, я принёс фотографии.
