И девчонка закатывала такие истерики, что Петю оставляли дома. А вместе с ним оставалась и Надя.
Хотя и бабушка, и дядя с тетей, и двоюродные братья, если честно, с гораздо большим удовольствием приняли бы у себя добрую и милую Надюшку, так похожую на маму в детстве, а не плохонькую внешне и внутренне Любу, вредную, капризную, ленивую. К тому же жестокую, как отец. Еще во время первого гостевания девочки таинственным образом начали пропадать цыплята. Бабушка Фрося грешила на соседского кота, пока Ванька, один из двоюродных братьев, не увидел, как маленькая Любашенька сворачивает пискле шейку. И личико ее, и без того не блещущее красотой, было при этом такое страшное, что мальчик в слезах кинулся к бабушке.
Любу наказали, цыплята пропадать перестали. Но у соседей то котенок исчезнет, то утят не досчитаются. Любашу больше на месте преступления не заставали, так что родня могла только догадываться, чьих рук это дело.
А Ванька, кстати, в то лето больше месяца пропрыгал с гипсом на ноге – с лестницы упал, когда в построенную вместе с братьями халабуду на старой яблоне лез. Это был их мальчишечий штаб, куда Любаше вход был категорически воспрещен. Правда, когда в свое время у них гостила Надя, ее кузены с удовольствием брали в свои игры.
В общем, где-то дня через три после того, как Любу взгрели за цыплят, Ваня полез в свой штаб, а одна из перекладин под ним возьми и проломись. Мальчик упал и сломал ногу.
Место пролома было подозрительно ровным, словно кто-то подпилил перекладину, но бабушка и мамка с папкой детям не поверили – да ну, глупости какие, Люба слишком мала для подобной пакости, ей всего шесть лет!
Мала – не мала, но играть с ней братья отказались.
И очень просили, чтобы на будущий год приехали все, и больной Петечка тоже. Но снова явилась одна Любка, отвоевавшая ревом и скандалами свое единоличное право гостить у моря.
Так продолжалось четыре года, пока Паша не решилась отправить сына в деревню подальше от органов соцопеки.
Люба снова попыталась пойти проверенным путем – закатить истерику, но на этот раз ничего не вышло. В ответ на злобное:
– Я не поеду с этим крабом! Мне стыдно! Или я, или он!
Мать, с трудом сдерживая возмущение, почти спокойно ответила:
– Хорошо. Выбрала. Поедет Петя. Теперь его очередь, ты достаточно отдыхала у моря.
– А… – Люба, привыкшая, что ее ультиматум обычно срабатывал безотказно, от неожиданности смогла только булькнуть.
– Не лопни от злости, сестричка, – усмехнулся читавший книгу Петя. – Ты сейчас на сдохшую неделю назад крысу похожа – так же раздуло.
Не по годам взрослый, мальчик давно уже разобрался в семейных отношениях. И платил отцу и средней сестре той же монетой – гнутой и потемневшей от ненависти.
Люба мгновенно полыхнула красным, задохнувшись от злости:
– Ах ты… ах ты, сволочь криворукая! Ты как меня назвал?!
– Повторить? Тебе что-то непонятно? Крысой – потому что похожа на крысу своим длинным носом, а сдохшей – потому что раздуло тебя от злости и тупости.
– Ненавижу! Чтоб ты сдох! Правильно папка хотел тебя удавить! – перешла на ультразвук девочка, топая от злости ногами.
– Люба! – ужаснулась мать. – Что ты такое говоришь? Как тебе не стыдно, это же твой брат! Побойся Бога!
– А чего его бояться, – прошипела девочка, сейчас действительно жутко похожая на крысу, – его нет! Нет твоего Бога, поняла! И вообще, я вот поеду к тебе на работу и расскажу там, что ты в Бога веришь! И тебя уволят!
– Ага, и нашей крысе жрать будет нечего, – процедил мальчик, медленно, с трудом поднимаясь из-за стола. – Потому как твой разлюбезный папочка ни фига не зарабатывает, а пьет и жрет за счет мамы. Сдохнете с голоду оба. А если ты еще раз гавкнешь что-то в адрес мамы, я тебе косы повыдергиваю!
– Ой-ой, испугалась! – начала кривляться Люба, но, встретившись с взглядом глубоко сидящих глаз брата, действительно испугалась – ей на мгновение показалось, что это отец смотрит на нее с такой брезгливой ненавистью.
Потому что Петя был удивительно похож на своего отца – такой же носатый, с узкими губами и скошенными книзу глазами. Правда, ростом повыше должен был быть, если бы не болезнь, и волосы у него были материнские – густые и светлые.
Но если присмотреться, сходство с отцом становилось не таким очевидным: нос у Пети не висел дулей, а имел четкий орлиный изгиб. Глаза были побольше, а уши имели вполне нормальный размер и не торчали лопухами. И подбородок волевой намечался.
Однако в целом сразу было ясно, чей он сын.
Чему сам Петя был совсем не рад. Больше всего на свете мальчик хотел, чтобы эти двое – отец и средняя сестра – навсегда ушли из их жизни. Как было бы славно жить вместе с мамой и Надей! И никогда-никогда не видеть рожу вечно пьяного папашки и крысиную мордочку Любки.
Но, каждый раз, когда Петя смотрелся в зеркало, он видел там отражение отца.
Мальчик ненавидел себя – свое лицо, свое немощное тело, свои скрюченные постоянным тонусом руки и ноги. Лицо – ладно, его никуда не денешь, а вот уродство свое, болезнь и немощь…
Если бы он был здоров! Над ним перестали бы насмехаться соседские дети, мальчишки начали бы принимать в свои игры, он смог бы пойти в школу, стать там отличником, потом поступить в институт, выучиться на инженера, переехать в Москву и забрать с собой маму и Надю. А вонючего папашу и мерзкую сестричку оставить гнить здесь, в этом убогом поселке!
Но самое главное – он бы смог защищать маму и Надю, когда эта пьянь начинала скандалить и драться. Пока же единственное, что мог мальчик, – закрыть своих женщин скрюченным тельцем, подставив его под кулаки отца.
В общем, в жизни семилетнего Пети было совсем мало светлого и радостного. И поэтому грядущая поездка к морю стала для мальчика настоящим событием.
Море! Он никогда не видел его своими глазами, только на картинке. Из-за Любки к бабушке его не отправляли, да он и не особо рвался – если не знаешь чего-то, то и не скучаешь.
Бабушку Фросю Петя видел всего один раз в жизни – когда та приезжала навестить внучат. Мальчику тогда было два года, и лица бабули он не запомнил. А вот мягкие теплые руки, ласковый воркующий голос, рассказывающий ему на ночь сказку о репке, сладкий запах пирожков с жерделой (дикими абрикосами) запомнил.
И очень скучал, постоянно спрашивая маму: когда же снова баба Фрося приедет?
Но мама лишь тяжело вздыхала и отводила глаза – вряд ли баба Фрося вообще приедет, пока папа живет с ними. Не смогла пожилая женщина сдержаться, когда Никодим устроил очередной пьяный скандал с побоями, вмешалась, попыталась защитить дочку и внучат.
И получила свою порцию люлей.
А потом зять взашей выгнал ее из дома, проорав вслед, чтобы духу той больше здесь не было!
И не было. Бабушка Фрося зареклась гостить у дочери, а вот к себе в гости… звала. И ждала внучат, и любила, и жалела.
И очень обрадовалась, когда узнала, что к ней наконец приедут Надюша и Петечка. А Люба не приедет (эта новость вызвала радостное ликование кузенов и облегченный вздох старшего поколения).
Хотя хитрая девчонка, сообразив во время скандала, что наговорила лишнего, попыталась исправить ситуацию, подбежав к матери и умильно заглянув в глаза:
– Мамочка, прости, я не хотела! Я больше не буду! Я на самом деле очень-очень люблю Петечку, просто я разозлилась, вот и наговорила лишнего. Я поеду вместе с ним и Надечкой, буду помогать им!
– Тогда я не поеду, – угрюмо процедил Петя, исподлобья глядя на сестру. – Мам, не верь ей. Она все врет.
– И ничего не вру! – недобро зыркнула на него девочка, но тут же нацепила на лицо фальшивую улыбку: – Я тебя действительно люблю, ты же мой братик!
– Мам, я серьезно, – упрямо поджал губы мальчик. – Если Любка поедет к бабушке, я не поеду.
– Ну зачем ты так, Петюшка, – расстроенно покачала головой мать, – не надо отвечать на зло злом, обиду таить, надо…
– Да кто тебя спрашивать-то будет! – вмешалась Люба, решив, что мать на ее стороне. – Ты ж почти как чемодан – куда поставят, там и стоять будешь. И никуда на своих кривых ножках не убежишь, понял!
– Люба, ты никуда не едешь. – Голос матери вдруг стал таким холодным, словно кто-то заморозил ее горло.
– Но как же? – взвизгнула девочка. – Ты же сама сказала…
– Разговор окончен.
– И что мне, все лето торчать в поселке?!
– Я тебя в пионерский лагерь отправлю, на три смены.
– Не хочу!
– Да кто тебя спрашивать-то будет! – насмешливо повторил Петя слова сестры.
– Чтоб ты сдох!
В деревню их с сестрой отвезла мать, она взяла на работе три дня отгула.
Люба, накануне отправленная в пионерский лагерь, от всей души пожелала братику утонуть или шею сломать и отбыла, переполненная злобой и ненавистью.
Отец, пребывая в очередной алкогольной коме, отъезда жены и детей не заметил. Что, собственно, только обрадовало Прасковью – Никодим вряд ли согласился бы с решением жены отправить Любочку в не самый лучший пионерлагерь (куда дали бесплатные путевки, туда и поехала – «Орленков» и «Артеков» на всех не хватит), а Надьку с Петькой – к морю.
