Мария Жукова-Гладкова - Звезда среди ясного неба

— В общем, я придумал все это дело с маленьким узбеком, — продолжал Петр Аркадьевич. — Аглая вначале встала на дыбы, но я сумел ее убедить. Она, кстати, не знала, что это на самом деле мой ребенок.

— Но вы не состоите в браке, то есть не состояли, а для усыновления, если не ошибаюсь, нужно представить свидетельство о браке и…

— Мы — известный продюсер и известная певица. Это помогло. Да, пришлось кое-кому кое-что заплатить. И лапши на уши навешать можно было, что мы по определенным причинам не можем расписаться — из соображений бизнеса. Организовать усыновление было не так сложно, честно вам скажу.

Я же знала, что люди, которые хотят взять ребенка из детского дома, сталкиваются со множеством проблем. Им приходится собрать кучу документов, пройти через массу инстанций. Но в данном случае организацией процесса занимался обеспеченный и известный человек, к тому же обладающий великолепными организаторскими способностями. В любом случае главное — чтобы ребенку было хорошо, а за Никиту, по-моему, можно было не волноваться.

— И что вы думали делать с этим ребенком дальше? — спросил Николай, по-моему, просто из любопытства. — Он не похож на узбека. Через некоторое время это заметили бы журналисты.

— Признаться, пока я об этом не думал, — сказал Петр Аркадьевич. — Вскоре после того, как ребенок появился в этой квартире, у меня умерла жена. Похороны, все такое… Я часто приезжал сюда, мы с Ниной Степановной даже гуляли вместе с Никитой.

— Все так, — кивнула няня. — Петр Аркадьевич — великолепный отец.

— Аглае ребенок был не нужен. Никакой. Она бы на него не претендовала, — продолжал Бергман. — Наверное, я бы представил версию о тайне личной жизни, о том, что даже самый известный человек не хочет показывать публике и выносить на всеобщее обозрение и обсуждение какие-то части своей жизни. Я что-нибудь придумал бы. Просто пока не было необходимости. Всех все устраивало.

— А теперь?

— Я же сказал: заберу Никиту с Ниной Степановной к себе.

— Что вы скажете СМИ?

— А ничего не скажу. Я же продюсер, а не звезда эстрады.

— Но ребенок-то — Аглаи! — напомнил следователь. — Усыновленный маленький узбек. Кстати, фамилия у него ваша?

— Нет, ее. Дубов. Даже в наше время в этой стране лучше быть Дубовым, чем Бергманом.

— Что же вы не взяли фамилию матери? — спросил Николай. — Она же вроде бы украинка?

— У нее была фамилия Бормотуха.

Не сговариваясь, мы со следователем и Николаем прыснули.

— У двоих моих незаконных детей тоже фамилии их матерей. И вообще, не буду я ничего прессе объяснять! Перевез и перевез ребенка к себе. Чувствую за него ответственность, так как с рождения принимал участие в его судьбе. Уверяю вас: про Аглаю и уж тем более про ребенка скоро все забудут. Пройдет год — никто не вспомнит, что была такая певица-актриса и светская львица. Поэтому я и говорю, Наташа, что срочно нужно книгу заканчивать. Выжмем сейчас все, что только можно, из этого проекта. Через год никакие диски Аглаи продаваться не будут.

— Кстати, что в книге писать про ребенка и писать ли вообще? — уточнила я у продюсера.

— Наташа, я подумаю и скажу тебе. Может, правда, стоит эту тему вообще опустить. Или сказать, что это очень личное, а книга посвящена тусовкам, нарядам, бриллиантам и мужикам и ребенок туда никак не влезает. Читать-то будут из-за другого. Из-за советов Аглаи по стратегическому размещению бриллиантов на полуголом теле.

— Но ведь у биологической матери ребенка мог проснуться материнский инстинкт, — заметил следователь. — Поэтому я попрошу вас дать ее координаты.

— Вы считаете, что она ночью могла прийти убивать Аглаю?! — Такого удивления на лице Петра Аркадьевича я не видела никогда в жизни.

— Мы всех должны проверить.

— Никаких баб здесь не бывало не только по ночам, но и днем, — подала голос Нина Степановна. — Исключения — я, Наташа и Нюра, домработница. К Аглае даже подруги не приходили из-за их отсутствия. На массаж, маникюр, в парикмахерскую Аглая куда-то ездила. Сюда мастерицы не являлись никогда. Собаку тоже куда-то возила на окраску. С мамочками во дворе не общалась. Да и тут по большей части не мамочки, а няни. Никита еще очень маленький для того, чтобы приглашать его друзей. И вчера здесь только мужики были, как и всегда.

Петр Аркадьевич тем не менее достал из кармана трубку, запустил какой-то номер, когда на другом конце ответили, спросил:

— Анечка, ты сейчас где? Из университета возвращаешься? И как погодка в Лондоне? Уже неделю каждый день дождь, ни одного солнечного лучика? Да я просто так позвонил, узнать, как ты.

Петр Аркадьевич отключил связь и посмотрел на следователя.

— Хорошо, я вам продиктую ее координаты, но, как вы слышали, она просто физически не могла тут побывать. Только очень прошу: ее парень не должен ничего узнать. Не портите ей жизнь.

— Ладно, координаты вашей Ани я возьму как-нибудь в другой раз, если потребуется, — смилостивился следователь. Да и он, конечно, понимал, что дело сделано совсем не Аней, которая сейчас учится в Лондоне.

Внезапно в коридоре послышался шум, потом вроде бы знакомый хриплый голос громогласно и очень витиевато выругался, заговорили чуть ли не все сотрудники органов одновременно, хриплоголосая личность опять выругалась, потом заорала. Следователь и Николай бросились в коридор. Петр Аркадьевич несколько раз моргнул, потом вручил недовольного Никиту Нине Степановне и тоже побежал в коридор. Джулия у меня на руках опять задрожала, но молча.

— Это Юркин голос, — спокойно сообщила мне Нина Степановна.

— Какого Юрки? — не поняла я.

— Твердохлебова. Он к Аглае часто приходил и денег на выпивку или на опохмелку просил.

— Ему что, денег на выпивку не хватало?! С его-то количеством концертов? Да он же у нас, наверное, самый популярный певец в стране!

Нина Степановна пожала плечами и сообщила:

— Я только знаю, что он часто к Аглае заявлялся.

— Между ними…

— Ничего такого не было. Вроде бы вообще никогда не было. Но имела место какая-то странная дружба. Она же ему в дочери годилась. Ладно бы женщина его возраста, бывшая одноклассница, соседка — это было бы понятно, а он к Аглае плакаться ходил. Я, признаться, удивлялась. Но у нее, как вы понимаете, Наташа, я спросить ничего не могла. А в разговорах с Петром Аркадьевичем как-то к слову не пришлось. Мы с ним всегда про ребенка говорили, про ту же Аглаю, про других ее мужиков, которые сюда косяком шли. А этого Юрия мне, откровенно сказать, жалко. Такой талантливый человек и спивается. Хотя сколько талантов на Руси спилось… Моя бы воля, так уговорила бы его лечиться. На месте Аглаи нормальная женщина бы уговорила. Ее бы наверное послушал. Может быть.

Наш разговор прервал вопль раненого зверя. Иначе я не могу описать звук, который разнесся по всей квартире Аглаи. От него задрожали стены, задребезжали окна. Это был крик боли, вырвавшийся из горла знаменитого певца. Джулия у меня на руках задрожала еще сильнее и тихонечко заскулила. Никитка заплакал.

— Знаете, Наташа, я, пожалуй, пойду с ребенком в нашу комнату. Если понадоблюсь, пусть позовут. Хотя сейчас, наверное, тут не до меня будет.

Я кивнула. Нина Степановна с Никиткой быстро ушла, что-то нашептывая мальчику в ушко.

А в кухню привели совсем расклеившегося Юрия Твердохлебова, которого я вблизи видела впервые. Аглая при мне его упоминала, но про «тактико-технические характеристики», как в случае с другими мужиками, не говорила никогда. Значит, на самом деле между ними ничего такого не было? Она не упоминала его и в своих воспоминаниях о прошедших мероприятиях, вероятно, потому что он там просто не бывал. Но я вспомнила, как отмечала про себя ее уважительное отношение к Твердохлебову. Я тогда подумала, что Аглая все-таки способна оценить настоящий талант. А оказывается, они еще и дружили.

— Водки! Дайте мне водки! Я должен выпить! Я не могу! Мне тошно! Нет! Не верю! Этого не может быть!

— Юра, поплачь, — мягко сказал Петр Аркадьевич.

— Слезами горю не поможешь, — ответил известный певец. — Надо бухать.

Но слезы все равно текли по обветренным щекам Твердохлебова. Этот человек, в отличие от многих коллег по цеху, явно не делал никаких пластических операций, и такая мысль просто не могла прийти ему в голову. На лбу уже пролегли глубокие морщины, множество «гусиных лапок» окружали глаза, носогубные складки были ярко выраженными. Лицо сразу же выдавало дружбу с зеленым змием. Сколько еще он сможет продержаться? Ведь пьет, курит, хотя дурь никогда не нюхал, не курил, не колол, наоборот, участвовал в акциях против наркотиков. Вероятно, обладает феноменальным здоровьем, раз до сих пор не спился. Старая гвардия.

Я встретилась глазами со следователем поверх головы Юрия, которого усадили на один из красных пластиковых стульчиков. Юрий тут же навалился телом на красный столик, положил голову на довольно крупные руки с выступающими венами и зарыдал. Он не играл, его на самом деле сотрясали настоящие рыдания, перемежающиеся повторяемой фразой «Не может быть! Не верю!».