— А Алена собиралась с тобой…
— Нет…
— Как же, зачем она хотела «кубок» выиграть, только чтобы ехать за тобой… И что случилось?
— Ты…
— Это я уже поняла, подругу я потеряла с самого начала сезона…
— Нет, не сразу, она хотела в Краков за мной, это я понял и поддерживал ее, я знал, что команда не выиграет, но тут начался ваш конфликт. И Алена слетела, стала такую агрессию тащить, я конечно диву давался, сдуру как-то ляпнул, что ты на мать похожа, но так, без придыханий, вот она и зациклилась на тебе… И я тоже. Случайно! Не хочу, чтобы ты от меня шарахалась как от педофила, поэтому и рассказываю, что все естественно… Когда Вика собралась Алену в поездку отправить, я был дико рад и сам путевку горящую нашел, мы договорились, что встретимся в Москве, я дал бы ей денег, думал, что она успокоится…
— Но ты не собирался никуда ехать… — он сделал глоток, в этот раз я успела ливануть психотропное в его бокал.
— Нет, не собирался… — он еще отпил.
Разговор идет в правильном русле, но меня очень смущает, что он так открыто обо всем говорит, и завернутость на мою персону он открыто признает, это вполне в маньячную тему вписывается. Но и все же, зачем меня надо было убивать? Кажется, что ему никто не отказывает, и он привык соблазнять дубово, и не парясь. Откуда такая извращенность? Ответ может быть один, если он псих, тогда и нормальные объяснения неактуальны. Может он вообще не знает, что косит девиц?
— И где Алена? — пора приступать к новой стадии, вдруг и маньяк выползет?
— Не знаю, я не собирался, но поехал за ней, хотел как-то все утрясти, договориться, чтобы уже точно не возвращаться к разборкам, хотел предложить ей остаться в Москве, но она не приехала в назначенное место и не звонила. И я, знаешь ли, рад, — не врет, гад, ни одним словом. И что это подтверждает?
— Даже не сомневаюсь, сплошные плюсы: и нервы целы, и кошелек… — комментирую я, а он так убирает волосы с лица одним жестом, ему вроде как неловко, но не очень, похотливый гад, но не убийца же!
— Ну да… главное, она от тебя отвязалась, и вот, у тебя все получилось! Так что, встречаемся в Кракове? — поднял свой бокал и выпил все.
— Мне в ванную надо, — не допивая пошла в прихожую и тихонько вышла в холл.
Босиком пробежала до лестницы с фикусом — никого нет, переодела Аленино платье, достаю парик, хочу куда-то пристроить скальпель и краем глаза сквозь лестничный витраж вижу фонтан. И почему он меня смущает? Приладить чехол со скальпелем некуда, если только за резинку трусов, что дико неудобно, но в фонтане явно кто-то лежит и кажется лицом в воду. И до конца не осознавая свои действия, бросив как попало и пакет, и скальпель, и туфли, босиком уже неслась вниз. Выскакиваю из корпуса и прыгаю в фонтан, вытаскиваю обмякшую тушу, тяжесть нереальная, и вода течет, платье стало мокрое, переворачиваю на спину, а Антон уже не дышит. Перегар стоит столбом, но он не дышит… И откуда он тут взялся, если уехал в Москву?! Что он тут делает?! Это я уже ору в каком-то дурмане, ору на него и на всю аллею, но никого нет, вообще никого! Делаю «искусственное дыхание», как нас учили на «зарницах», и даже через рот, придавливаю грудину, и ору на него снова, и бью, такой он придурок! И вот в меня плюется фонтанчик воды, Антон перекуливается чуть набок, заваливая и меня, и снова плюет:
— Малая, я тебя искал, искал…
— На хрена ты так упился? Что ты тут делаешь? Ты же чуть не утонул! В фонтане!
— Правда? Не заметил… Ну, спасибо, буду должен…
Ну вот, сейчас приду, клиент в отключке, а у меня так все гладко шло! Тащу Антона на лавку, что рядом, но подальше от воды, чтобы опять случайно в фонтане не очутился, он завалился на бок и кажется сразу уснул, а я побежала в корпус и наверх, и никого через стеклянные пролеты так и не заметила. Возвращаюсь, дверь прикрыта, парик натягиваю и захожу в комнату в сумерках, Игорь устало поднимает голову, которая уже покоилась на груди сонно. Сидит он лицом к балконной террасе в кресле, на него падает желто-белесая полоса от уличного фонаря, а я встаю напротив в тени тусклого света, чтобы читался образ Алены как можно буквальней. Игорь встрепенулся, махнул на меня рукой:
— Алена, где ты блин была, — говорит замедленно, но настроя не теряет. — Я приезжал в Москву, чтобы ты сюда не возвращалась, а теперь все, уходи, весь вечер о тебе говорю и не хочу больше…
— Где ты меня спрятал, — говорю я тихо, маньяк пока не вылупляется, но с Аленой связь явная, надо дожимать. — Ты меня убил и спрятал. Где? Скажи где, и я отстану, уйду насовсем, а так все время буду приходить…
— Не…
Стояла я спиной к окну между светом и Валевским, слышу хлопок, но падаю на пол чуть раньше, вижу темное пятно на лбу Игоря, а меня словно кто-то невидимый толкнул в плечо и опрокинул, ползком выбралась из комнаты, подталкиваемая чутьем, а не смыслом своих действий. Отползла в коридор и боюсь шевелиться, страшно, я как на ладони тут и такое чувство, что будут стрелять снова и придут за мной сюда, потому что в меня надо было попасть, в меня! Бегу в сторону лестниц, хватаю пакет и наверх по пролету, сижу в углу, прячусь, дрожа, ни хрена не понимая, и через витраж внизу под корпусом вижу Ромку…
И ничего не соображаю — он убил отца? Попал в него? Бегу вниз, не зная «зачем»? Но бегу на улицу за ним, мимо лавки с Антоном. Ромка меня слышит, оборачивается и мне страшно видеть его лицо, оно другое, серое, перекошенное. Ромка резко возвращается ко мне в два прыжка, хватает, трясет, бьет по скуле, швыряет на газон, я падаю и задеваю лавку с Антоном, и так жутко больно и даже не понятно, где сломано, но что-то сломано точно. Ромка убегает, а я не знаю, что делать! Что делать? И бегу через пролесок к дому Наташкиного отца, только Боря Ким может спасти Ромку сейчас, только он… Бегу через лысоватый лес, запинаюсь, падаю и только пакет с париком спас мои глаза от веток, встаю и снова бегу, спотыкаюсь и валюсь на преграду под ногами, руки попадают во что-то липкое, теплое, не понимаю, что это такое? В руках черные как смоль волосы, и знакомая юбка, и… это моя мать? На теле нет лица, каша, месиво, руки мои в крови и запах металла, только горячий запах, душный, преисподний, биологический, живой, юбка Наташкина и… я не могу больше здесь быть, это все.
Глава 11. Закрытие сезона
Было холодно. Не так, как бывает на ветру или на морозе, так холодно бывает не дома, это когда все чужое, равнодушное, казенное, а ты беспомощен, спеленут, как связан путами новой жизни и нужно ждать, когда пройдешь весь путь детства снова. И снова нужно стать взрослой и отрастить сознание заново, и суметь вернуть в него настоящего себя, суметь отличить истину от нажитого, того, что не является тобой вовсе. Неужели все опять начинается? Эти мысли стали прорываться в меня, а секундой раньше это было равнодушное восприятие то ли гусеницы, то ли древесного жука, только что я была на дереве за окном среди уже желтеющих листьев, находилась в полной гармонии с сущим, ничто не беспокоило меня и никаких вопросов к миру не стояло, и вот очнулись восходящие потоки сознания. Там за окном тепло под солнцем и естественно все в жизненном буквальном потоке, а здесь я не могу найти себе место, мне неуютно.
Так же все было, когда я родилась, увидела кафельный пол из грязно-желтой плитки, выложенной буграми со сколами под ногами того, кто вытащил меня на свет, мне не понравились ни резкий, холодом обжигающий луч софита, ни грубость внешнего мира — болезненность его прикосновения ко мне была буквальной. Физическое пространство схватило меня фактичностью, четкостью, плотностью, величиной, гулкостью звуков и шлепком, который мне достался от доктора, и тогда я заорала. Да так, что воздух ворвался в легкие шквалом, и он был вкусный, хотя и не тот, что я помнила по прошлым рождениям, это был воздух советской больницы, так себе воздух, местами мерзкий, почти трупный, забитый хлоркой и сыростью. Вот и сейчас это был тот же воздух, но я явно не младенец, и осознаю, что оттого счастлива, я все еще тут, в этом самом теле, мы с ним близки по-особому, мне было бы жаль терять его, возможно это мое первое тело за все эпохи перерождений, которое так прочно повторяет меня, оно — это я.
Поднялась резко — я в огромном тусклом изоляторе, и мое дерево бьется в окно, лежу на высокой койке-агрегаторе с подключением к сотне проводов, от моего рывка они повыскакивали: и резинки, и иглы из вен, что-то засвистело оглушительно и затихло, когда я нажала на какую-то кнопку, и медоборудование перестало мигать. Есть ощущение, что кровь только вспомнила как течь по венам, все внутри защипало и просочилось мурашками, но восполнилась жизнью в себе я мгновенно, сорвала еще одну иглу из вены на ноге и, спрыгнув с высокой махины, подскочила к окну, к дереву, которое стало приютом моего сознания на какое-то время. Сколько я тут, и вообще, где я?
