— Пи-ива… — томно протянул главный режиссер, и сопровождающие его лица согласно закивали. У меня, как у собаки Павлова, немедленно проснулся условный рефлекс, и я сглотнул слюну, что не укрылось от Шилькина, который поманил меня жестом и шепнул:
— Пошли с нами в «Пушкаря». Этот кровавый денек надо запить…
Я мысленно нарисовал себе картину активного сбора информации за кружечкой-другой пивка и остался ей удовлетворен. О том, что завтра утром скажет мне Обнорский, я старался не думать.
В баре на Большой Пушкарской было пустынно. Официанты, похоже, уже привыкли к телевизионщикам и не обращали особого внимания на громогласное обсуждение местных звезд эфира и тонкостей телевизионной технологии.
Сам я после третьей кружки перестал вздрагивать от словосочетаний типа «склейка в стык» и «немонтажный переход». Пора было переходить к делу, пока я еще был в состоянии шевелить мозгами.
Майкл сидел строго напротив и делал вид, что абсолютно не замечает моего присутствия. Зато Шилькин, заметно охмелев, постоянно обращался ко мне, вновь и вновь возвращаясь к утреннему происшествию.
— Макс, да ты пойми, — страдальчески гудел он, — кто-то ведь предал нас, просто предал! А ведь среди наших — некому! А кто-то все-таки предал… И раз уж ты с нами, то…
— Да брось ты, Илья, — перебил я его, опасаясь, что он сболтнет про меня лишнего. — Сколько народу эту пленку видело — соблазн перепродать конкурентам, тем же бандитам, ментам, в конце концов… Думаешь, у вас никто не может быть завербован?
— Никто, — он пристукнул кружкой по столу. — Ручаюсь. За своих ребят — за всех ручаюсь.
— За всех, за всех?
Неожиданно встрепенулся Майкл:
— Точно! Вертелся же этот… Стажер! Коль, ну помнишь, такой худенький!
— А разве он на этой неделе приходил? — с сомнением отозвался Норвежцев, отвлекаясь от пространного объяснения Полтешку, как надо и как не надо монтировать.
— Был, — настаивал Майкл. — Точно был! Возле монтажной крутился…
— Кто такой? — меня очень смущала горячность Майкла.
— А хрен его знает, студент какой-то.
— Их к нам толпами присылают… — неожиданно поддержал его Шилькин. — Да у нас такое творится — себя не помнишь!
— Да уж, у вас шумновато, — согласился я.
— А ты-то где раньше работал? — поинтересовался Норвежцев.
— Я-то? — мне вспомнились последние полчаса перед эфиром. — Практически в самом тихом и спокойном месте на земле.
* * *
Я сидел на любимом диванчике шефа, потирая виски. Обнорский смотрел на меня без сострадания.
— Налаживаешь личные контакты? — язвительно принюхался он. — Молодец…
— Сами просили шифроваться, Андрей Викторович, — буркнул я. — Объявили бы на НТВ честно, так, мол, и так, вот вам великий сыщик Кононов Макс. А то — «новый адми-нистра-а-атор…»
— Ладно, не ной. Есть результаты?
Я многозначительно посмотрел в потолок и поморщился — двигать глазами было больно. «Нет у меня никаких результатов, дорогой шеф», — подумал я. И сказал:
— Есть один след. Стажер. Никто его не запомнил. Возможно, профессионал. Буду разрабатывать. Кассету найду.
— Послушай, великий сыщик, — Обнорский присел передо мной на корточки, как воспитательница в детском саду перед клопом, кидающимся камнями на прогулке. — Ты как думаешь, зачем тебя в эти новости послали?
— Кассету искать, — послушно промямлил я.
Обнорский посмотрел на меня брезгливо.
— Кассету?… И для чего же нам, по-твоему, кассета?
— Так это… Коллегам помогаем. И вообще… — я очень старался на него не дышать.
— Да ты, Кононов, вконец все мозги пропил! — взорвался Обнорский и, встав, шваркнул кулаком по столу. — Ты хоть помнишь, что на кассете этой — убийство! Резонансное, настоящее! Тебе вообще кто-нибудь говорил, чем занимается Агентство, в котором ты работаешь?!
— А… — Плохо мне было, плохо. — Это вы… намекаете, что я должен… То есть, мы убийство раскручиваем… Короче, мне надо…
— Если короче, — процедил шеф, — дело это, Макс, твой последний шанс. Вышибу за пьянку из Агентства к чертовой матери. Пойдешь «администра-а-атором», там такие нужны.
Я собрал последние силы и бодро, как мне показалось, встал.
— Так бы и сказали. Убийство, значит убийство. Формулировать же надо…
Я потихоньку пополз к выходу, но инквизитор не собирался меня отпускать.
— Погоди. Ты этот «первый кадр» внимательно посмотрел?
Я кивнул и поморщился: резких движений моя голова не одобряла.
— Пусто. Козлов и два мужика на общем плане. Ничего не разглядеть. И черный «опель».
— Номер?
— Хрена с два.
— Пустой?
— Номер-то? — не понял я.
— «Опель»!!! — заревел шеф, и я физически почувствовал, как моя бедная голова трещит по швам.
— Вроде пустой…
— Вро-о-оде… — передразнил Обнорский. — Вроде — у бабки на огороде: то ли сморчок, то ли дедок без порток! Катись! И запомни, нам нужна не только кассета, а тот, кому она понадобилась.
Я побрел к дверям, мысленно умоляя кого-нибудь позвонить Обнорскому и отвлечь его от моей жалкой фигуры. С бухлом надо завязывать. Это была моя самая частая мысль за последние несколько лет.
* * *
На НТВ все было так же, как накануне — народ сидел за компьютерами и ожесточенно печатал, Лариса тарахтела по телефонам, Петров ломал принтер. Придумав какую-то дурацкую байку, я осторожно расспросил их о стажере — никто его не вспомнил. При этом оказалось, что в данный момент на студии стажировалось несколько человек. После непродолжительной консультации с Ларисой выяснилось, что все они — студентки журфака.
Я подошел к Шилькину, яростно ругающемуся о чем-то с Махмудом, и, дождавшись бурного финала, поздоровался:
— А, ты… — Илья явно чувствовал себя не лучше меня. — Привет.
— Материал еще нигде не всплывал? Ну у конкурентов каких-нибудь?
— Нет. А у тебя как успехи?
— Пока никак. Илья, что за стажер здесь крутился в день убийства? Вчера был разговор.
— Стажер? Вчера? — Ему не очень хотелось вспоминать про «вчера». — Не помню… А что, напал на след?
— Есть одна версия… — солидно обронил я, хотя все это пока было чепухой.
Я поинтересовался у присутствующих, не нужны ли кому мои услуги, был отпущен до поры до времени и поплелся в видеотеку.
— Помощь не нужна? — спросил я у Воробьевой.
— Угу, — неопределенно отозвалась она, что-то помечая в блокноте…
— «Угу» в смысле «нет» или «угу» в смысле «да»?
— «Угу» в смысле «чего надо»? — Она посмотрела на меня как на кретина.
— Консультация, — мирно сказал я.
— Легко! — Она подошла к компьютеру и, что-то пролистав, нажала на кнопку. Из принтера вылез листок, который она тут же сунула мне.
— Это что? — спросил я.
— Как что? — Она сверилась с информацией на мониторе. — Сюжет «Консультация» Андрея Фурцева. Мастер 311, код 14.35. Что не так?
Мне потребовалось некоторое время, чтобы оценить ее профессионализм и не разоржаться.
— Да нет, я не то имел в виду. У меня пара вопросов.
— А. Ну давай. Только побыстрее.
— Все, работающие тут, могут держать в руках кассету, не вызывая вопросов?
Она немного подумала.
— Да нет. Кассеты в руках может держать либо монтажер, либо оператор, либо корреспондент. Остальным они вроде без надобности. Хотя и редактор может что-то отсмотреть, да и режиссер. С другой стороны — перед самым эфиром? Не знаю. Выходит, что все…
— Может, стажер какой-нибудь? — ужасно мне хотелось, чтобы хоть кто-то вспомнил этого стажера. — Просто я вот думаю: человек взял кассету перед выпуском и пошел с ней в аппаратную, перемонтировать. Туда мог зайти в этот момент кто угодно. И спросить, чего это ты, мол, тут делаешь?
— Если это не монтажер. Или не оператор, который может сказать, что отсматривает снятый материал.
— Значит, все-таки монтажер или оператор… — Понятно, что из двух подозреваемых — Майкла и Дениса — мне меньше нравился Майкл. — А вот стажер, тот, худенький. До меня здесь был…
Воробьева прищурилась.
— Не нравится мне этот разговор. Ты что — сыщик, что ли?
— Я хочу найти кассету. А вы?
— Я тоже, — сказала она, вздохнув.
— Тогда дайте мне еще разок посмотреть то, что осталось на пленке. Ну тот «первый кадр».
Воробьева сняла с полки кассету и протянула мне:
— На, — и убежденно добавила: — Сыщик! По дороге в аппаратную я разыскал Шилькина и заставил его оторваться от увлекательного просмотра выпуска новостей конкурентов. Мне нужен был список всех стажеров, которые могли находиться на студии вчера утром, охранник послал меня куда подальше, и мне уже порядком надоело «работать под прикрытием». Илья долго не мог понять, о чем идет речь, поскольку все время косился на экран и то и дело вскрикивал: «Хрен вам!», «А мы это три дня назад дали!», «Тухляк!» и что-то еще в том же духе. После чего, вникнув, наконец, в суть дела, потащил меня к охраннику и так наорал на бедного старика, что через полминуты у меня на руках был листок с четырьмя фамилиями. Ни одной мужской среди них не было. Нужно было идти к Майклу.
