– Я дома, – робко сообщаю я.
Как-то странно произносить это. В квартире пахнет клубникой и кофе. Сесилия сидит на тахте в окружении четырех коробок спелых красных ягод. Она поднимает голову и широко улыбается мне. Кажется, будто я никуда и не уезжала.
– Хэзер, – ласково произносит она, почти убеждая меня в том, что все в порядке. Молюсь, чтобы у нее был сегодня хороший день. Нам нужно кое-что обсудить.
– Сисси, – сразу перехожу я к делу. – Я много думала. Скоро все наладится.
Я стою, ощущая, как испаряется сковавший меня мороз. Снимаю с себя куртку.
Сесилия не реагирует. Вместо ответа, она кладет самую большую клубнику, которую мне только доводилось видеть, себе в рот. Сестра выглядит мечтательной, витающей в облаках.
«Позаботься о своей сестре, Хэзер, – сказала как-то мама. – Ты будешь нужна ей всю ее оставшуюся жизнь. Пообещай мне, что будешь заботиться о ней, несмотря ни на что».
– Послушай, не могу понять, я чуть не потеряла работу из-за тебя или сохранила ее благодаря тебе. – Это начало того, что я должна сказать ей, того, что я решила по дороге домой, хотя думала об этом целую вечность. – Я хочу заботиться о тебе, Сисси, честно, очень хочу, но многое должно измениться. Ты должна измениться.
Мне явно удалось привлечь ее внимание, и я продолжаю:
– Я – сотрудница полиции, и это по-настоящему тяжелая работа. Мне нужна твоя помощь.
По глазам Сесилии невозможно понять, знала ли она о моей работе все это время и просто забыла, или для нее мои слова – сенсация века. Так или иначе, она сидит совершенно неподвижно.
– Мы должны кое о чем договориться.
Сесилия понятия не имела о моей работе под прикрытием, и я не собираюсь ей об этом рассказывать. Она помнит, как в придурковатые восемнадцать лет я в приступе паники поступила на работу в полицию. То гда я совершенно не понимала, что делать со своей жизнью. В школе я была неуклюжей посредственной ученицей, тогда как Сесилия всегда претендовала на тонкий художественный вкус, креативность и живое воображение. Сестра постоянно была в центре внимания и даже не догадывалась, что я тенью следовала за ней, отгоняя школьных хулиганов. Я была ее тайным охранником. Заботиться о ней всегда было моей главной задачей.
Сейчас, в моменты просветления она сердится и дерзит, когда я пожимаю плечами и сообщаю, что у меня перерыв в работе, что я оставила службу в полиции и устроилась в бар, что я – уборщица или коммивояжер. Это объясняет мой ненормированный график работы, мою временами странную одежду и нередко соответствует действительности, в зависимости от расследования, которым я занимаюсь. Но испорченная сторона Сисси никак не может успокоиться, прорабатывая меня. Сестра чувствует, что я становлюсь изворотливой, и ощущает угрозу. Хотя в том, что касается нее, я твердо стою на своем: я живу исключительно ради того, чтобы заботиться о ней. И главным образом этим и занимаюсь.
Но за прошедшие год-другой Сесилия стала постепенно терять ощущение реальности, и центр ее внимания сдвинулся с зацикленности на моей работе к желанию иметь ребенка. Врач сказал, что перепробовал все способы лечения. Найти единственно верный ему, похоже, не удается.
– Я долго и тягостно размышляла о нескольких вещах. – Я сажусь рядом с Сесилией. Тахта стонет под весом нас обеих. – О нас, Сисси.
– Хочешь клубнику? – предлагает Сесилия, протягивая мне ягоду. – Я хочу создать съедобные украшения, – сообщает она и уже держит клубнику на весу у моей шеи.
– Для начала мы переедем в новую квартиру, – сообщаю я ей. Это будет необычайное облегчение – выбраться из этой крошечной халупы.
Сесилия опускает руку и, внимательно рассмотрев клубнику, принимается лизать ее. Создается ощущение, будто она меня не слышала или переваривает смысл сказанного.
– Мы можем затеять старую добрую уборку, выкинуть кучу хлама и быстро смотаться отсюда. Переехать туда, где будет намного лучше, где найдется множество места, чтобы ты смогла делать свои украшения.
В периоды творчества Сесилия на высоте. Конечно, она становится более непредсказуемой и капризной, зато кажется более энергичной, живой. Мне нравится, когда она такая, какой и должна быть.
«Сесилия переняла характер вашей матери, – однажды сказал мне папа. – Когда мы умрем, тебе придется как-то гасить эти безумные вспышки».
Он засмеялся и закурил, а через несколько месяцев его не стало. Ответственность за сестру перешла мне по наследству. Иногда кажется, будто у нас вовсе не было детства и все это происходило с кем-то еще.
Сесилия смеется и засовывает клубнику в рот. Когда сестра вгрызается в сочную мякоть, сок начинает сочиться между ее губами.
– Куда это мы снимемся? – недоверчиво интересуется Сесилия. – Мы ни за что не переедем.
– Еще как переедем, – мягко возражаю я. – Давно пора.
Я вижу, как Сесилия пробегает глазами по обстановке квартиры, мысленно собирая все это и явно рассчитывая позаботиться о том, чтобы я не выбросила дорогое ее сердцу барахло.
– Мне удалось накопить немного денег, – объясняю я ей. – Я могу положить их в банк. И тогда совсем скоро смогу рассчитывать на проценты.
Она едва реагирует на мои хорошие новости, но в этом – вся Сисси. Мой босс прислал мне по электронной почте письмо, сообщая, что приглашает меня на встречу на следующей неделе. Он хочет, чтобы я заняла неплохую должность в нашем отделе.
– Мы можем устроить вечеринку, – предлагает Сесилия. – И завести кота. А еще, возможно, я смогла бы снова открыть маленький магазинчик.
Я вздыхаю. Мне лучше вывалить все, что я горю желанием ей сказать, до того, как она начнет слишком тщательно обдумывать мой план.
– Помнишь тех маленьких мальчиков-близнецов, о которых я тебе рассказывала? – С силой вонзаю ногти в мякоть ладоней, надеясь, что она послушается меня.
Сесилия пытается казаться равнодушной, но все равно невольно кивает. Помимо всего прочего, я хочу, чтобы хоть кто-нибудь знал, что судьба близнецов мне далеко не безразлична.
– Их отправят в приемную семью. Не знаю, что станет с ними потом. Это зависит от того, как сложится судьба их отца. И, говоря о детях… о младенцах… – Я запинаюсь.
Она не слушает меня.
– Сесилия, – произношу я, взяв обе ее руки в свои ладони. Ее помутненные глаза пытаются сфокусироваться. – Ты должна кое-что зарубить у себя на носу. У тебя не будет ребенка. Ты меня понимаешь?
Ее бессмысленный взгляд не выражает вообще ни чего.
– Знаю, у тебя в голове засели подобные идеи, и это кажется волнующим и чудесным, но, поверь мне, тебе лучше сосредоточиться на своих украшениях. Бросить на это все свои силы, понимаешь?
– Понимаю, – ровно, безучастно отвечает она. А я вижу, как эмоциональная вспышка уже начинает подниматься от ее ног. Сесилия сжимает колени вместе и крепко обхватывает их руками, с вызовом обнимая собственное тело. Потом она вдыхает – так глубоко, что, кажется, хочет всосать в себя всю комнату. Щеки Сесилии вспыхивают, челюсть сжимается, а взгляд становится резким. И – тишина. Затишье перед бурей. Кому это знать, как не мне.
– Я не шучу, Сисси. Я основательно измучена тем, через что ты заставила меня пройти. Я думала, что поступаю правильно, стараясь потакать твоим требованиям, но это уже ни в какие ворота не лезет. Если честно, я виновата не меньше тебя, потому что мне стоило ответить твердое «нет» еще в самом начале.
Ну вот. Все сказано. Я позволила увлечь себя в темные уголки сознания Сесилии, меня подхватил поток ее безудержного желания. Она никогда не смогла бы заботиться о ребенке, хотя одно время мне казалось, что именно это ей и нужно. И точно так же я никогда не хотела забеременеть. Если бы это произошло, мне пришлось бы бросить работу и лично заботиться о бедном малыше. А это никогда не входило в мои жизненные планы.
– Я хочу, чтобы мы дружно выбросили все это из головы, Сисси, и притворились, будто этого никогда не происходило. Мне нечем гордиться, но я больше не хочу слышать о детях, ладно? – Я беру ее за плечи и заставляю посмотреть мне в глаза.
– Ты понятия не имеешь, как я хочу ребенка, – шепчет она так, что меня бросает в дрожь. Впервые за долгие годы Сесилия кажется… нормальной, искренней, словно ее мысли вдруг обрели разумный источник. – Я всегда хотела ребенка.
– О, бедненькая… – жалею я ее и не могу не вспомнить на мгновение о Клаудии.
– С тех пор как я была маленькой девочкой, во мне жило это огромное желание заботиться о ребенке. Любить его, кормить его, согревать его и наблюдать, как он растет.
Повисает пауза. Сесилия погружается в воспоминания.
– У меня была та кукла, – продолжает она со слезами на глазах. – И я молилась, чтобы она ожила. Я перепробовала все волшебные способы, чтобы сделать ее настоящей, но она так и осталась холодным куском пластмассы.
– Сисси, – потерянно вырывается у меня, – я и понятия не имела…
Подумать только – я провела все свое детство, не зная об этом!
