— Тобиас Сарториус ночью звонил отцу. Он лежит в больнице, в Швейцарии, — доложил Остерманн. — По Амели, Тису и Даниэле Лаутербах по-прежнему ничего нового.
Вошли Катрин Фахингер, за ней Николь Энгель и Свен Янсен.
— Доброе утро, — поздоровалась криминальрат Энгель. — Вот вам обещанное подкрепление. Боденштайн, комиссар Янсен пока поработает в вашем отделе, если вы не возражаете.
— Нет, я не возражаю. — Боденштайн кивнул коллеге, который вчера ездил с Пией к Терлиндену, и сел за стол.
Остальные последовали его примеру, только Николь Энгель извинилась и пошла к двери. На пороге она обернулась и сказала:
— Боденштайн, можно вас на минутку?
Тот встал, вышел за ней в коридор и закрыл за собой дверь.
— Бенке добился приостановки действия приказа о его увольнении и сразу же оформил больничный… — сообщила Николь Энгель, понизив голос. — А его адвокат — один из конторы доктора Андерса. Интересно, откуда у него такие деньги, чтобы оплачивать их услуги?
— Андерс иногда оказывает их и бесплатно, — ответил Боденштайн. — Ему главное — попасть на первые страницы газет.
— Ну ладно, посмотрим, кто кого. — Николь Энгель посмотрела на Боденштайна. — Я тут только что узнала одну новость… Хотела сообщить ее тебе в более подходящей обстановке, но поскольку она в любой момент может просочиться к тебе, так сказать, по неофициальным каналам…
Он внимательно слушал ее. За этой странной прелюдией могло последовать что угодно — от увольнения до назначения на должность главы федерального ведомства уголовной полиции. Это тоже было одной из характерных черт Николь — никогда не раскрывать свои карты.
— Поздравляю с повышением, первый старший комиссар Оливер фон Боденштайн! — вдруг произнесла она. — И с соответствующим увеличением денежного довольствия. Что ты на это скажешь?
Она с улыбкой выжидающе смотрела на него.
— Это что же, плод моих альковных приключений?..
Криминальрат Энгель ухмыльнулась, но тут же сделала серьезное лицо.
— Ты жалеешь о сегодняшней ночи? — спросила она.
Боденштайн склонил голову набок.
— Я бы не стал это утверждать. А ты?
— Я тоже. Хотя вообще-то я не большой любитель перечитывать старые романы.
Он, в свою очередь, тоже ухмыльнулся, и она уже повернулась, чтобы уйти.
— Да, кстати, фрау криминальрат!
Она остановилась.
— Может, мы… как-нибудь повторим этот опыт?
Она улыбнулась.
— Я подумаю, господин старший комиссар. Пока!
Он смотрел ей вслед, пока она не повернула за угол, потом взялся за ручку двери. В эту секунду его совершенно неожиданно захлестнуло почти болезненное ощущение счастья. Не потому, что он отомстил Козиме, в свою очередь изменив ей — к тому же же со своей начальницей, которую та терпеть не могла, — а потому, что вдруг почувствовал себя свободным, как никогда в жизни. Этой ночью его будущее предстало перед ним с захватывающей дух отчетливостью, суля ему невиданные возможности, — и это после того, как он столько дней ползал по «юдоли скорби», упиваясь своей обидой и жалостью к самому себе. Не то чтобы он чувствовал себя рядом с Козимой как в клетке — нет, просто до него вдруг дошло, что конец брака еще совсем не означает конец жизни. Наоборот. Не каждому в без малого пятьдесят лет выпадает шанс начать все сначала.
* * *
Ноги Амели уже превратились в ледышки, а сама она при этом обливалась потом. Она изо всех сил старалась держать голову Тиса над водой. Только благодаря подступившей воде, которая поднялась уже сантиметров на сорок над верхом стеллажа, ей удалось привести его тело в сидячее положение. К счастью, стеллаж был крепко привинчен к стене, иначе бы он давно уже опрокинулся. Амели глубоко вдохнула, пытаясь расслабить судорожно напряженные мышцы. Держа правой рукой Тиса, она левой коснулась потолка. До него оставалось еще полметра, не больше.
— Тис!.. — прошептала она и легонько его потрясла. — Просыпайся, слышишь! Тис!
Он не реагировал. Поднять его еще выше она уже не могла, у нее не хватало сил. Через пару часов его голова окажется под водой. Амели уже готова была сдаться, махнуть на все рукой. Было так холодно! И смерть от удушья вселяла в нее такой ужас! Ей все время лезли в голову картины из фильма «Титаник». Она видела его раз шесть и каждый раз ревела как белуга, когда Леонардо Ди Каприо, соскользнув с доски, погружался в ледяную пучину. Вода в Северной Атлантике была, наверное, не намного холоднее, чем эта вонючая жижа!
Она дрожащими губами то и дело говорила с Тисом, трясла его, щипала за руку. Должен же он наконец когда-нибудь проснуться!
— Блин!.. Я не хочу умирать!.. — всхлипнула она и в изнеможении прислонилась головой к стене. — Не хочу!..
Холод сковывал ее движения и мысли. Она уже с трудом болтала ногами в воде. Но скоро у нее и на это не останется сил. Только бы не уснуть! Если она отпустит Тиса, он захлебнется, и она вместе с ним.
* * *
Клаудиус Терлинден недовольно поднял голову от бумаг, лежавших на его столе, когда секретарша ввела в кабинет Боденштайна и Пию Кирххоф.
— Вы нашли моего сына?
Он даже не встал и не пытался скрывать свое раздражение. Подойдя ближе, Пия увидела, что события последних дней не прошли для него бесследно, хотя внешне он казался невозмутимым. Он был бледен, под глазами темнели круги. Судя по всему, он искал прибежище в работе, стараясь заглушить свои заботы и тревоги.
— К сожалению, пока нет, — ответил Боденштайн. — Но мы знаем, кто похитил его из клиники.
Терлинден вопросительно посмотрел на него.
— Грегор Лаутербах признался в убийстве Штефани Шнеебергер, — продолжал Боденштайн. — Его жена сделала все, чтобы скрыть следы преступления и спасти его карьеру. Она знала, что Тис стал свидетелем убийства, и оказывала на него мощное давление, грозила ему и много лет пичкала его фармакологическими средствами, в которых он совершенно не нуждался. Почувствовав, что Амели и ваш сын представляют реальную угрозу для ее мужа и ее самой, она перешла к решительным действиям. Мы всерьез опасаемся, что она могла с ними что-нибудь сделать.
Терлинден неотрывно смотрел на него. Его лицо словно окаменело.
— А вы на кого все это время думали, кого считали убийцей Штефани? — поинтересовалась Пия.
— Я действительно думал, что это сделал Тобиас, — ответил он, помедлив. — Я думал, что он увидел Штефани с Лаутербахом и от ревности сорвался с катушек. Я догадывался, что мой сын Тис что-то знает об этом, но, поскольку он не говорит, я так и не узнал, что именно. Теперь, конечно, многое становится понятным. Вот, значит, почему Даниэла проявляла о нем такую заботу. И почему Тис так жутко ее боялся…
— Она грозила упрятать его в сумасшедший дом, если он когда-нибудь скажет хоть слово о том, что видел, — пояснила Пия. — Но по-видимому, даже она не знала, что Тис хранит в подвале оранжереи мумию Штефани. Ей, наверное, сообщила об этом Амели. Поэтому фрау доктор Лаутербах и подожгла оранжерею. Она хотела уничтожить не столько картины, сколько труп Белоснежки.
— Боже мой!.. — Терлинден встал и подошел к окну.
Чувствовал ли он, по какому тонкому льду он ходит? Боденштайн и Пия переглянулись за его спиной. Его в скором времени привлекут к ответственности за бесчисленные нарушения закона, и не в последнюю очередь за крупномасштабную коррупционную деятельность, о которой рассказал Грегор Лаутербах, трусливо спасая собственную шкуру. Об этом Клаудиус Терлинден пока ничего не знал, но он наверняка постепенно начинал осознавать, какая вина лежит на нем и сколько несчастий произошло в результате его преступного молчания и лукавства.
— Лютц Рихтер вчера пытался покончить с собой, когда наши коллеги арестовали его сына, — первым нарушил тишину Боденштайн. — Одиннадцать лет назад он организовал что-то вроде заговора с круговой порукой, чтобы скрыть истинную картину преступления. Лаура Вагнер была еще жива, когда его сын со своими друзьями бросил ее в подземный топливный бак на аэродроме в Эшборне. Рихтер знал это и засыпал люк бака землей.
— А когда Тобиас вернулся из заключения, он опять взял руководство в свои руки и организовал нападение на него, — прибавила Пия. — Это была ваша инициатива?
Терлинден повернулся.
— Нет. Я, наоборот, строго-настрого запретил им это делать, — ответил он хриплым голосом.
— Манфред Вагнер сбросил мать Тобиаса с моста, — продолжала Пия. — Если бы вы не заставили своего сына Ларса молчать, ничего бы этого не случилось. Ваш сын, скорее всего, был бы жив, семья Сарториус не разорилась бы и не распалась. Вагнеры когда-нибудь оправились бы от своего горя и смогли начать новую жизнь. Вы хоть понимаете, что именно по вашей вине эти семьи перенесли столько горя? Не говоря уже о вашей собственной семье, которая из-за вашей трусости прошла через ад!
