долго связана и потому, что они меня побили, когда поймали в лесу и закинули в фургон. Я не могу понять, как долго я спала. Я понимаю, что точно проснулась, когда слышу новые голосса. Другие. Англичане. И я очень тщательно вслушиваюсь – может, это женщина? Это моя мама? Полиция? Кто-то меня нашел? Надежда улетучивается практически в то же мгновение, когда она расцвела. Голоса остаются вне сарая, никто не приходит мне на помощь. Кто бы это ни был, они злятся, ссорятся.
Я снова закрываю глаза, слишком ослабленная, чтобы сопротивляться сну. Кто-то поднимает мне голову. Грубые руки, быстрые и небрежные, поддерживают мою голову и держат тряпку у меня под носом. Я снова ощущаю странный запах. Как у стоматолога. Я понимаю, что меня одурманивают, и я в каком-то смысле рада, потому что без сознания я не могу ни беспокоиться, ни ощущать боль.
Когда я просыпаюсь, ко мне прикасаются гораздо более мягкие руки. Женские? Если да, мне интересно, принадлежит ли ей голос, который я слышала раньше. Я не знаю, потому что она не разговаривает. Она вынимает кляп у меня изо рта, осторожно подносит пластмассовую бутылку к моим губам, и я отпиваю. Вода холодная и свежая. Потом она засовывает немного шоколада мне в рот. Я думаю, что снова сплю, но на этот раз это не так. Да, я сплю, потому что я чувствую запах ее духов и слышу голос Меган. Она ругается, она расстроена, как когда ее мама не пускает ее на вечеринку или вроде того. Я бы хотела, чтобы ко мне во снах пришел Ридли. Я хотела бы увидеть маму, папу. Они мне нужны. Где они? Где полиция? Я заставляю себя оставаться во сне, но мне кажется, что я снова писаюсь, и это меня будит. Липкая влага между моих ног.
41
Лекси
Воскресенье, 26-е мая
Мы больше не получали известий от похитителей. Я смотрю, как по черному небу разливается розовое раннее утро, обещающее теплый день. Свет пульсирует, проникая на кухню, но не приносит радости. Блестящее, идеальное пространство предстает в своем настоящем облике: резкое, холодное и безликое, а не успокаивающе дорогое. Кругом беспорядочно расставлены чашки чая и кофе, наполовину наполненные склизкими напитками, которые не могут согреть или утешить. Джейк включает свет, но он не отгоняет мрачные тени. Ноутбук Логана тихо жужжит. Я не знаю, что еще погуглить. Я не знаю, где найти ответы.
В семь утра спавшие Хиткоты просыпаются, потому что теперь солнце ярко сияет сквозь окна во всю стену. Это одна из особенностей, на которую указала нам агент по недвижимости – она сказала, что это «очень в стиле Лос-Анджелеса». Здесь чертовски жарко, и это, в сочетании со всем остальным, делает меня сонной, неустойчивой, растерянной. Мне нужно сосредоточиться. Мне нужно вернуть мою малышку домой. Мою беременную малышку. Не то чтобы это мой дом. Этот дом – нечто другое. Без Эмили мой дом не в каком-то здании – он нигде. Я смотрю на улицу: трава мокрая от вчерашнего ливня, и в свете ранних солнечных лучей она выглядит так, словно усеяна бриллиантами. Это красиво, но я не могу прочувствовать красоту. Пока я не верну Эмили, я не могу чувствовать красоту, вкус или запах. Я онемело сижу в стеклянном доме, ожидая, что люди начнут бросаться камнями.
Ридли и Логан оба воплощают архетип мальчиков-подростков и спят, как убитые. Я рада, что мне наконец-то удалось убедить Ридли поспать после того, как он рассказал мне все о беременности. Я не хочу, чтобы он был рядом, когда я скажу Джейку. Мы находимся в экстремальных и странных обстоятельствах, но эти новости стары как мир, и ни один отец никогда не пожмет руку пятнадцатилетнему мальчику, оплодотворившему его дочь.
Я всю ночь возилась с чашками кофе, заваривая одну за другой. Если не пила, то хотя бы делала, чтобы чем-то себя занять – и поскольку мы признались себе, что не сможем спать, нам нужно было что-то делать. Я делала кофе, Джейк всю ночь провел в телефоне. Когда я спросила, с кем он переписывается, он сказал, что отправляет сообщения друзьям и родственникам. Поддерживает иллюзию, что самой большой новостью в нашей жизни была вечеринка. Ему не стоит тратить время на распространение ложных новостей. Ему лучше бы заняться чем-то настоящим, хотя я не знаю, чем. Точно не попытками меня успокоить – я не думаю, что он на это способен. Я думаю о Джиллиан и Тома, мне не хватает их благоразумия, их твердого сочувствия, но я знаю, что они оба настояли бы, чтобы мы позвонили в полицию, и поэтому я не смогу связаться с ними.
Полагаю, я могла бы рассказать Джейку о беременности, когда первые лучи просочились на кухню, когда мы были только вдвоем. Я могла бы сделать это нашим делом, относящимся к нашей дочери, но я знаю, что он теперь по-другому нас воспринимает, потому что в противном случае Хиткотов здесь не было бы. Дженнифер много для него значит. Она не просто увлечение, интрижка. Теперь я это вижу. Я расскажу им о беременности одновременно – не потому, что уважаю ее положение в его жизни, а потому, что не вынесла бы боли и унижения, когда его первой реакцией было бы найти ее, стремясь поделиться этой новостью с ней. Так я смогу добиться большего равновесия. В любом случае эта беременность технически так же относится к ней, как и к нему.
Хиткоты и Джейк принимают душ и одеваются. После того, как меня несколько раз попросили сделать то же самое – «Ради бога, Лекси, ты все еще в костюме!», – я тащусь наверх. Я не принимаю душ – не хочу тратить время на случай, если похитители позвонят снова. Я вытаскиваю первое, что попадается под руку – вещи, в которых я была до вечеринки, так и не оказавшиеся в корзине для стирки. Они не слишком чистые. Возможно, пахнут. У меня нет сил об этом беспокоиться.
Дженнифер, Фред и Джейк завтракают. Я могу лишь заставить себя проглотить еще крепкого черного кофе, чтобы приободриться. Мне нужно пробраться сквозь этот туман страха. Я смотрю, как Джейк жует; его волевая, уверенная челюсть сосредоточенно движется. Я едва перебарываю желание плеснуть ему в лицо обжигающим кофе. Меня бесит его способность продолжать, словно все нормально. Раньше меня возбуждало смотреть, как он откусывает тост, его аппетит казался мне сексуальным, но теперь меня это отвращает. Я
