— Я не виновата, Максик, не виновата, — сквозь прижатые ладони простонала Маша. — Он познакомился со мной будто случайно, лишь много позже он признался, что встреча была подстроена… Он расспрашивал о тебе, но потом сказал, что это ерунда, я стала нужной ему сама по себе…
Оторвав руки, она плеснула в заплаканное лицо водой, налила в чашку, жадно выпила. Зубы стучали о фарфор.
— Мы собирались пожениться, но тут вернулся ты. И он благородно ушел в сторону, ради меня… Хотя иногда мы и встречались, но между нами ничего не было! Он расспрашивал про тебя, но не для дела, он сказал, что все в прошлом, просто он ревновал и копался в своей ране… Я не рассказала ему ничего особенного: ведь многие знали — куда и насколько ты уезжаешь…
— Не строй из себя целку! — заорал Макс. Чашка упала и разлетелась осколками по полу. — Ты убила Спеца! И чуть не убила меня и Веретнева!
— Что ты, Максик! — слезы снова брызнули из припухших покрасневших глаз. — Как я могла кого-то убить? Даже если я сболтнула что-то лишнее, разве слова убивают? Убивают пули…
— Да? — совершенно спокойно спросил Макс и едва заметно улыбнулся. Это настолько не соответствовало ситуации, что Маша испугалась.
— Прости меня… Прости меня… Я не хотела ничего плохого… Слова не могут убивать…
— Сейчас посмотрим!
Резким движением Макс придвинул к себе телефон, быстро набрал номер. Он сам всплыл в памяти тот номер с оборота чека.
— Алло? — произнес пожилой женский голос.
— У меня сообщение для Рината.
От неожиданности Маша перестала плакать.
— Вы от Геннадия? Это вы привезли тех самых замечательных пиявок? Ринату они очень помогают…
Женщина явно не читала сегодняшних газет и не была в курсе последних новостей.
— Рината и его пацанов убили! — холодно сказал Макс. — А продала их его баба, Машка.
Он положил трубку.
Покрытое красными пятнами лицо Маши на глазах стало гипсово-белым. Неживым.
В Управлении ФСБ свет горит допоздна. Восемь часов, девять… Десять. Московские офисы, заводы, НИИ, даже многие магазины, оттрубив дневную смену, давно погружены во тьму. Рабочий день закончен, всем пора на родные квадратные метры, смотреть телевизор, ужинать, воспитывать детей, ласкать жен, и — спокойной ночи.
Но Лубянка не спит. Желтые прямоугольные глаза смотрят на площадь, наблюдают. Не дремлет враг, и нам дремать некогда.
Четыре окна на первом, шесть на втором. Одно — на третьем. За этим окном меряет шагами тесный кабинет подполковник Фокин. Огромному Фокину здесь явно тесно. Негде развернуться. Два шага, и — стенка. Два шага окно. На подоконнике лежит открытая пачка «Бонда», все двадцать фильтров с белоснежными срезами на месте, один выглядывает наружу. Рядом — перстень. В гладкой квадратной печатке отражается — мелькнет-исчезнет, — беспокойная фигура майора.
Ему нечего делать дома. Он не любит смотреть телевизор, у него не готов ужин, у него нет детей и жена уже три дня, как уехала к матери в Пензу.
Фокин ходит, сунув руки в карманы. Квадратный подбородок и щеки обсыпала рыжеватая щетина. Глаза красные.
Всё. Уехала. Крест-накрест. В конце концов он должен был заплатить за это. Из собственного кармана. За два ребра, за разрыв левого яичника, за небольшое сотрясение, ссадины и гематомы, за чужую сперму, за унижение, боль, страх. За смазливую блондинку Лизу из «Козерога», за Лену, Вику, Илону…
А ведь раньше у них все было хорошо, они с Наташкой любили друг друга, никто на сторону не ходил, даже мыслей таких не было. Почему же так все вышло? Почему пошло наперекосяк?
«Эти подонки, — подумал Сергей с бешенством. — Сволочи, ублюдки. Они все изгадили.»
Или он сам изгадился о них. Татарин, Маз, Лобан, Атаманов… Исполнители, организаторы и даже заказчик — все наказаны. Так очень редко бывает. Но расплатились не только грязные негодяи, он сам тоже расплатился. Превратился в другого человека. Съешь печень врага и сам станешь врагом. Кто на очереди?
На очереди — Макс Карданов. И его дело Ершинский поручил Фокину именно потому, что он стал другим. Его сломали, он многое потерял и боится потерять то, что осталось. Вот почему будет послушно делать то, что ему говорят.
Генерал вызвал его утром и сразу взял быка за рога.
— Звонил Валентин Егорович Шаторин из Администрации Президента. Поручил изъять у тебя особые полномочия и переслать спецпочтой в Кремль.
— А звание они не забирают обратно? — Фокин вынул документ из внутреннего кармана и положил перед начальником.
— Про звание речи не было. Но он выразил недовольство тобой и дал понять, что держать тебя в органах не имеет смысла.
Взгляд Ершинского был достаточно выразительным. Подполковник решил больше не лезть на рожон и его молчание было расценено, как признак покорности.
— От наших коллег из внешней разведки поступили материалы на некоего Карданова. Когда-то он у них работал, но уже давно не имеет никакого отношения к Службе. Они привлекли его для разового мероприятия, а он наломал дров… И попал в центр политического скандала. Надо снять все спекуляции и без всякой шумихи решить вопрос с ним по существу. Он же проходил по делу о взрыве на Ломоносовском? Потом вы почему-то утратили активность… Вот и доведите следствие до конца. Арестуйте, предъявите обвинение и направляйте в суд. Санкция на арест уже получена… Вопросы есть?
Вопросов не было. Только реплика: ведь Фокин утратил активность по прямому указанию Ершинского. А тот, в свою очередь, выполнял просьбу разведки, к которой Карданов, оказывается, не имеет никакого отношения. Но в его положении не до реплик.
Фокин подошел к столу, вздохнул и захлопнул тонкую папку. Конечно, скандал с несанкционированными похождениями Макса за рубежом никому не нужен. Куда удобнее обычная уголовщина: взрыв микроавтобуса. Несколько месяцев назад именно за это он и собирался его арестовать…
Теперь ему не хотелось этого делать. Хотя что изменилось? Появились личные симпатии? Да и спас он его тогда в подъезде…
Фокин вспомнил Клевца? Может и не спас. Может он сам спасся. Каждый баран висит за свою ногу…
Он набрал телефон дежурного.
— Капитан Лунев слушает! — четко отозвался тот.
— Пошлите группу на задержание, — через силу сказал он. — Карданов Макс, адрес…
Диктуя адрес он подумал, что Карданов тоже рассорился с бабой и живет один, как и он сам. У них вообще было немало общего…
Но каждый баран висит за свою ногу…
— Понял, товарищ подполковник.
Фокин задумчиво повертел в руках перстень. По всем правилам, от него следовало избавиться. Бросить в реку? Нельзя… Выбросить в мусорный бак? Тоже. Слишком опасная игрушка. И он положил перстень в ящик стола.
Тренькнул внутренний телефон.
— Группа выехала, — доложил Лунев. — Только что пришло сообщение: наш отставник застрелился. Подполковник Веретнев. У себя в квартире, на кухне. Выпил бутылку водки и пальнул в рот из нетабельного пистолета… Приехали, а на столе перед ним коллекция бриллиантов, словно из Алмазного фонда… Прямо в рыбьей чешуе и картофельных ошурках… Милиция хочет, чтобы наш следователь выехал.
— Нечего нам там делать, — угрюмо ответил подполковник. — Он пенсионер, гражданский человек… Пусть они сами разбираются. А бриллианты окажутся самым обыкновенным стеклом…
Фокин положил трубку, но что-то зацепилось за его память и сидело занозой. Веретнев! Да это же друг Карданова! Вот дела… И Максу тоже конец, из камеры он не выберется. Несчастный случай. Закупорка сосудов, острый коронарный спазм, кровоизлияние в мозг, попытка к бегству. «Консорциум» найдет способ! Сволочи!
Он придвинул городской телефон. Каждый баран висит за свою ногу, это верно. Но не все же бараны!
Фокин достал записную книжку, набрал телефон Карданова. Трубку тут же сняли.
— Алло? — настороженно сказал Макс.
— Слушай внимательно, у меня санкция на твой арест, — быстро сказал подполковник. — Группа за тобой выехала. У тебя есть минут двадцать. Может меньше.
Пауза.
— Я понял, — проговорил Макс. — Спасибо.
Отодвинув от себя аппарат, майор сел в кресло и минуту сидел неподвижно, сцепив пальцы на животе. Потом повернулся и взял с подоконника пачку сигарет. Подцепив фильтр, вытянул одну. Рассмотрел, понюхал. Сунул в рот. Зажигалка лежала в ящике стола. Фокин крутнул большим пальцем колесико, из отверстия высунулся острый язычок огня.
Фокин и его рассмотрел внимательно. Прикурил, держа сигарету высоко над пламенем зажигалки. Небритые щеки майора втянулись, когда он сделал первую глубокую затяжку.
«А застрелиться никогда не поздно», — неожиданно подумал он.
* * *
Макс ещё не представлял, куда ему бежать. Он знал только — откуда. Из этой квартиры, из этого города. А дальше будет видно. Он рассовал по карманам деньги, документы, метнулся по комнатам — не забыл ли чего… Забыл. Забыл узнать у отца, какое же у него настоящее имя… И зачем он вообще появился на свет… А теперь уже никогда и не узнаешь…
