Стараясь не потерять темпа, Фриман устремилась к своему убийственному аргументу:
— Ваша честь, позвольте показать свидетелю документ.
— Пожалуйста. Хотите его обозначить?
— Да, экспонат обвинения номер девять, ваша честь.
Она всем раздала копии. Я наклонился к Аронсон, чтобы мы могли читать одновременно. Это была копия отчета о внутреннем расследовании из АЛОФТа.
— Вы что-нибудь об этом знали? — шепотом спросила она.
— Разумеется, нет, — прошептал я в ответ и демонстративно углубился в чтение — мне не хотелось, чтобы адвокат-первогодок цокал языком над моим чудовищным проколом.
— Что это за документ, мистер Дрисколл? — спросила Фриман.
— Я не знаю, — ответил свидетель. — Никогда прежде его не видел.
— Это отчет о внутреннем расследовании, проведенном в АЛОФТе, не так ли?
— Если вы так говорите…
— Каким числом он датирован?
— Первым февраля.
— Это последний день вашей службы в АЛОФТе?
— Да. В тот день я подал своему начальнику уведомление об увольнении через две недели, после чего они ликвидировали мой логин и уволили меня.
— По причине?
— Без причины. Как вы думаете, почему они на выходе выдали мне чек на такую крупную сумму? Я кое-что знал, и они хотели заткнуть мне рот.
Фриман посмотрела на судью:
— Ваша честь, не могли бы вы велеть свидетелю воздерживаться от того, чтобы отвечать вопросами на вопросы?
Перри кивнул.
— Свидетель, отвечайте на вопросы, а не задавайте их.
Но я подумал, что это уже не важно. Дрисколл вспомнил нужный аргумент.
— Мистер Дрисколл, пожалуйста, прочтите абзац, который я выделила желтым цветом.
Я возразил на том основании, что отчет не был включен в список улик. Судья отклонил протест, разрешив чтение с тем, чтобы позднее документ был включен в доказательную базу.
Дрисколл прочел абзац про себя и покачал головой.
— Вслух, мистер Дрисколл, — поторопил его судья.
— Но все это — чистейшая ложь. Вот как они поступают с теми, кто…
— Мистер Дрисколл, — раздраженно повторил судья, — прошу вас прочесть указанный абзац вслух.
Еще немного поколебавшись, Дрисколл прочел:
— «Служащий признался, что покупал пакеты программного обеспечения, пользуясь реквизитами компании, и копировал лицензионные материалы. Служащий признал, что продавал контрафактные копии программ через Интернет, используя для этого компьютеры компании, чтобы облегчить свой бизнес. Служащий признал, что заработал более ста тысяч долларов…»
Вдруг Дрисколл смял документ и швырнул его через зал.
Прямо в меня.
— Это вы виноваты! — закричал он, указывая на меня пальцем. — У меня все было прекрасно, пока не появились вы!
В этот момент Перри снова пригодился бы судейский молоток. Он призвал свидетеля к порядку и велел увести присяжных в совещательную комнату. Те поспешно гуськом покинули зал, словно сам Дрисколл гнался за ними. Как только дверь закрылась, судья предпринял следующее действие: жестом подозвал судебного пристава.
— Джимми, отведите свидетеля в камеру временного заключения, пока мы с представителями сторон будем совещаться в моем кабинете.
Он встал, вышел из-за стола и быстро шмыгнул в дверь, не дав мне заявить протест против такого обращения с моим свидетелем.
Фриман направилась за ним, а я сначала подошел к свидетельскому боксу.
— Идите, я все улажу. Вы скоро снова будете на свободе.
— Чертов враль! — выпалил он, в его глазах полыхал гнев. — Вы сказали, что все пройдет легко и гладко, что мне ничто не будет грозить, а теперь смотрите, что вышло. Весь мир будет думать, что я мерзавец, ворующий программное обеспечение! Как вы думаете, после этого найду я еще когда-нибудь себе работу?!
— Ну если бы я знал, что вы занимаетесь пиратством, может, и не стал бы вызывать вас в качестве свидетеля.
— Да пошли вы, Холлер! Молитесь, чтобы на этом все кончилось, потому что, если я снова окажусь на этом месте, я такое про вас придумаю!..
Когда пристав вел его в камеру временного заключения, я заметил Аронсон, стоявшую у стола защиты. Все было написано у нее на лице: прекрасная работа, которую она проделала утром, скорее всего пошла насмарку.
— Мистер Холлер? — окликнул меня из-за барьера секретарь суда. — Судья ждет.
— Да, иду, — ответил я и направился к двери.
47
Вечерами по понедельникам «Четыре луга» обычно пустовали. Это был бар, обслуживавший судейскую публику, а потребность заглушить спиртным угрызения совести, как правило, возникала у юристов только к середине недели. Поэтому можно было выбрать любое место, но мы предпочли сесть за стойку: Аронсон между мной и Циско.
Мы заказали пиво и водку с тоником и лаймом. Все еще испытывая горькие страдания по поводу провала Доналда Дрисколла, я созвал после работы это совещание, чтобы решить, что нам делать во вторник. И еще потому, что считал: обоим моим помощникам не помешает выпить.
По телевизору показывали баскетбольный матч, но я не удосужился даже узнать, кто играет и какой счет. Мне было все равно, я не мог думать ни о чем, кроме катастрофы с Дрисколлом, закончившейся его истерикой с указыванием пальцем на меня. Во время совещания в своем кабинете Перри выработал терапевтическую тактику: он обратится к присяжным с сообщением, что обвинение и защита пришли к согласию прекратить заслушивание показаний данного свидетеля. В лучшем случае Дрисколл уйдет в «отходы производства». Его показания при прямом допросе, безусловно, помогли внедрить в присяжных мысль о том, что Луис Оппарицио мог быть причастен к смерти Митчелла Бондуранта. Но во время перекрестного допроса доверие к нему было сильно подорвано, не способствовали, мягко выражаясь, нашему успеху и его неуравновешенное поведение, а также проявленная им по отношению ко мне враждебность. Плюс ко всему судья явно считал меня ответственным за разыгравшийся спектакль, а следовательно, мог затаить зло на защиту.
— Итак, — сказала Аронсон, пригубив свой «Космо», — что будем делать?
— Продолжать бороться, что же еще? Нам попался один плохой свидетель, и мы потерпели одно фиаско. В каждом процессе такое случается. — Я ткнул пальцем в сторону телевизора: — Дженнифер, вы являетесь футбольной болельщицей?
Я знал, что во время учебы она стажировалась в Калифорнийском университете Санта-Барбары и в Юго-Западном — отнюдь не славящихся своими студенческими футбольными достижениями.
— Это не футбол. Это баскетбол, — ответила она.
— Да, я знаю, но вам нравится футбол?
— Мне нравятся мотогонки.
— Вот это по-нашему! — с сияющим видом воскликнул Циско. — Девушка моей мечты.
— Так вот, — продолжил я, — быть адвокатом защиты — то же, что быть крайним правым защитником. Ты знаешь, что время от времени тебя будут сбивать с ног — это часть игры. И когда это случается, ты должен просто встать, отряхнуться и забыть, потому что вот-вот тебя попытаются сбить снова. Сегодня мы позволили им забить гол — я позволил им забить гол. Но игра не окончена, Дженнифер. Далеко не окончена.
— Согласна. Так что будем делать?
— То, что и собирались. Идти по следу Оппарицио. Загонять его. Я должен подвести его к краю. Думаю, Циско вооружил меня для этого, и надеюсь, что бдительность Оппарицио будет притуплена, потому что Дэл внушает ему, что это будет нечто вроде легкой прогулки по парку. Размышляя трезво, я полагаю, что в настоящий момент счет равный. Даже несмотря на провал Дрисколла, я склонен считать, что мы либо на равных, либо обвинение чуть-чуть впереди. Завтра я собираюсь изменить счет. Если мне это не удастся — мы проиграли.
Довольно долго стояла угрюмая тишина, пока Аронсон не задала следующий вопрос:
— А что с Дрисколлом, Микки?
— А что с ним? Для нас он — пройденный этап.
— Да, но вы верите, что он не воровал программное обеспечение? Думаете, Оппарицио все это специально подстроил? Потому что теперь ведь это стало достоянием прессы.
— Не знаю. Фриман поступила умно: она объединила это с тем, что он не хотел и не мог отрицать — с кражей экзаменационных билетов. То и другое соединились в одно целое. В любом случае совершенно не важно, во что верю я. Важно, чему поверит жюри.
— С этим я не согласна. Думаю, всегда важно отдавать себе отчет в том, во что ты веришь.
Я кивнул:
— Может, и так, Дженнифер.
Я отпил большой глоток своего анемичного напитка, а Аронсон сменила тему:
— Почему вы перестали называть меня Баллокс?
Посмотрев на нее, потом на свой стакан, я пожал плечами:
— Потому что вы сегодня отлично сделали свою работу. Ну, вроде как стали взрослой, и прозвище вам теперь не пристало. — Я взглянул поверх ее головы на Циско и добавил: — Вы скажете: а как же с ним? С такой фамилией, как Войцеховский, кличку терпеть приходится всю жизнь. Вот так.
