Я пережила страшное разочарование, поскольку ожидала обнаружить за этой стеной по меньшей мере потайную комнату. Да и мистер Джемисон, думаю, вообразил, что нашел, наконец, ключ к разгадке тайны. Дальнейшие поиски никаких открытий не сулили. Лидди доложила, что среди слуг никакого волнения не наблюдается и никакого шума никто из них ночью не слышал. Одно обстоятельство, однако, страшно обеспокоило нас: ночной посетитель явно владел более чем одним способом проникновения в дом, и мы с удвоенным усердием заперли на ночь все окна и двери.
Хэлси отнесся к происшествию довольно пренебрежительно. Он сказал, что пролом в штукатурке мог появиться несколько месяцев назад и остаться незамеченным, а пыль, вероятно, поднялась с пола накануне, когда садовник втаскивал сундук в кладовую. В конце концов нам пришлось согласиться с такой версией, но мы провели тревожное воскресенье.
Гертруда ушла в церковь, а Хэлси отправился утром на долгую прогулку. Луиза уже могла сидеть, и ближе к вечеру она позволила Хэлси и Лидди отвести ее вниз. На тенистой увитой плющом восточной террасе стояли разноцветные шезлонги. В один из них мы усадили девушку, и она сидела там с довольно безучастным видом, сложив руки на коленях.
Все молчали. Хэлси с трубкой сидел на перилах и не отрывал взгляда от девушки, которая печально созерцала холмы по ту сторону долины. Во взгляде ее таилось что-то непостижимое — и постепенно Хэлси перестал сиять от радости, что вновь видит любимую; черты его мальчишеского лица затвердели и посуровели. Он стал очень похож на своего покойного отца.
Мы сидели на террасе допоздна, и Хэлси мрачнел все больше. Незадолго до шести часов он поднялся с места и скрылся в доме, а через несколько минут вышел и позвал меня к телефону. Звонила Анна Уиткомб из города, которая двадцать минут рассказывала мне о гландах своих внуков и о том, как мадам Суини испортила ее новый пеньюар.
Когда я повесила трубку, Лидди стояла за моей спиной, сжав губы в ниточку.
— Хоть бы ты постаралась выглядеть повеселей, Лидди, — простонала я. — От твоего кислого вида молоко сворачивается.
Но Лидди редко реагирует на мои колкости. Она сжала губы еще крепче.
— Он ей позвонил, — тоном оракула возвестила она. — Позвонил и попросил подержать вас у телефона подольше, чтобы он мог поговорить тем временем с мисс Луизой. Неблагодарное дитя язвит больней змеи!
— Чепуха! — отрезала я. — Мне следовало бы самой догадаться и оставить их наедине. Прошло слишком много времени с тех пор, как мы с тобой были влюблены, Лидди, — и мы все забыли.
Лидди фыркнула.
— Ни одному мужчине никогда не удавалось сделать из меня дуру.
— Но кому-то все-таки удалось, — отпарировала я.
— Мистер Джемисон, — сказала я, когда мы со следователем остались одни после обеда в тот вечер. — Вчерашнее дознание произвело на меня впечатление простого перечисления уже известных фактов. В ходе его не выяснилось ничего нового, за исключением истории доктора Стюарта — и ту он рассказал по собственной инициативе.
— Дознание — это всего лишь необходимая формальность, мисс Иннес, — ответил мистер Джемисон. — Если преступление не раскрыто, дознание занимается лишь сбором свидетельских показаний, не вникая глубоко в суть событий. Полиция берется за дело позже. И вы, и я прекрасно понимаем, как много важных деталей не получают объяснения. Например, у убитого при осмотре тела ключа не обнаружили. И все же мисс Гертруда утверждает, что слышала звук поворачиваемого в замке ключа, а затем скрип открываемой двери. К упомянутой же вами истории доктора Стюарта следует относиться с осторожностью. К доктору приходит пациентка, вся в черном и с лицом, закрытым вуалью. Но позвольте! Это же типичная таинственная незнакомка! Потом наш добрый доктор натыкается на труп мистера Армстронга, слывшего отменным негодяем, — и что делает? — сразу же вспоминает, как покойный незадолго до смерти ссорился с дамой в черном. «Внимание! — говорит себе доктор. — Это была одна и та же женщина!»
— Почему мистер Бэйли не присутствовал на дознании?
На лице следователя появилось странное выражение.
— Потому что его врач утверждает, что молодой человек болен и не в состоянии вставать с постели.
— Болен! — воскликнула я. — Странно, ни Хэлси, ни Гертруда не говорили мне об этом.
— Существуют обстоятельства еще более странные, мисс Иннес. Бэйли представляет дело таким образом, будто он узнал о крахе банка только из вечерних газет, после чего незамедлительно вернулся в город и отдал себя в руки правосудия. Я не верю этому. Джонас, сторож Торгового банка, рассказывает другую историю. Он утверждает, что поздно вечером предыдущего четверга Бэйли вернулся в банк. Джонас впустил его. По словам сторожа, кассир был в полуобморочном состоянии. Бэйли работал в банке до полуночи, потом закрыл хранилище и ушел. Случай этот настолько выходил за рамки общепринятого, что сторож размышлял над ним до самого утра. И что же делал Бэйли, вернувшись в ту ночь в свою квартиру в апартаментах Никербокера? Упаковал чемодан для срочного отъезда. Но он мешкал, очевидно, ожидая чего-то. По моему личному мнению, мистер Бэйли хотел увидеться с мисс Гертрудой перед побегом из страны. Позже, когда он застрелил Арнольда Армстронга, ему пришлось выбирать из двух зол меньшее. Он совершил поступок, который мгновенно настроил общественное мнение в его пользу: сдался властям как невинный человек. Самой сильной уликой против него, является подготовка к побегу и решение возвратиться в город после убийства Арнольда Армстронга. Молодой человек оказался достаточно умен, чтобы отвести от себя подозрения.
Вечер тянулся медленно. Я уже собиралась ложиться, когда в спальню заглянула миссис Уотсон и спросила, нет ли у меня арники. Домоправительница показала мне страшно распухшую руку с багровыми полосами от кисти до локтя и сказала, что поранилась неделю назад, в ночь убийства, и с тех пор ни разу не спала спокойно. Рана показалась мне серьезной, и я велела миссис Уотсон обязательно обратиться к доктору Стюарту.
На следующее утро миссис Уотсон отправилась в город одиннадцатичасовым поездом, и ее положили в госпиталь для неимущих, обнаружив заражение крови. Я хотела непременно навестить больную, но потом другие заботы совершенно вытеснили мысль о ней. Однако в тот день я позвонила в госпиталь и попросила отвести миссис Уотсон отдельную палату и обеспечить ей самый лучший уход.
Миссис Армстронг с телом мужа прибыла с Запада в понедельник вечером. Отпевание было назначено на следующий день. Городской дом Армстронгов на Каштановой улице снова открыл свои двери, и во вторник утром Луиза покинула Саннисайд. Перед отъездом девушка послала за мной, и по ее лицу я догадалась, что она плакала.
— Как мне благодарить вас, мисс Иннес? — сказала Луиза. — Вы приняли все мои слова на веру и не задавали мне никаких вопросов. Когда-нибудь, наверное, я все смогу рассказать вам — и тогда все вы будете презирать меня… И Хэлси тоже.
Я попыталась сказать Луизе, как рада была я принять ее здесь, но девушка слушала невнимательно, явно встревоженная какой-то мыслью. После натянутого прощания с Хэлси, когда машина уже ждала у дверей, она заговорила наконец.
— Мисс Иннес, — тихо произнесла Луиза. — Если они… если вас попросят освободить Саннисайд… пожалуйста, сделайте это, если можете… Мне страшно за вас… не оставайтесь здесь.
Вот и все. Гертруда поехала с Луизой в город и проводила ее до самого дома. По возвращении она рассказала, что встреча дочери с матерью прошла довольно прохладно и что в доме находится доктор Уокер, занимающийся, очевидно, организацией похорон. Хэлси исчез из дома вскоре после отъезда Луизы и вернулся только около девяти часов вечера, грязный и усталый. Что же до Томаса, то он бродил по дому подавленный и печальный, и я заметила, что следователь пристально наблюдал за стариком во время обеда. До сих пор я продолжаю задавать себе вопрос: что же знал Томас? О чем подозревал?
В десять часов вечера все домашние разошлись по спальням. Лидди, заступившая теперь на место миссис Уотсон, кончила пересчитывать полотенца и чайные ложки и отправилась на боковую.
Алекс, садовник, тяжело ступая, поднялся по винтовой лестнице, а мистер Джемисон проверял запоры на оконных рамах. Хэлси упал в кресло в гостиной и уныло уставился перед собой невидящим взглядом. Один раз он встрепенулся.
— Каков на вид этот Уокер, Гертруда? — спросил он.
— Довольно высокий, черноволосый, гладко выбритый. Отнюдь не безобразный, — ответила Гертруда, опуская книгу, которую тщетно пыталась читать. Хэлси яростно пнул табурет.
— Веселенькое местечко эта деревня зимой, — ни к селу ни к городу сказал он. — Девушка будет здесь похоронена заживо.
