Ященко, потерянно сидевший на диване, поднял голову.
— Денис, — сказал он, — что вы тут делаете?
Черяга усмехнулся.
— Ну Степан же сказал, что я следователь? Вот я и выполняю свои непосредственные обязанности.
Глаза Ященко задумчиво сощурились. Он был коммерсант, а не юрист, он был трус, и он ожидал от Черяги и Ревко чего угодно. Кажется, только сейчас он сообразил, что ни при каких условиях объявленный в федеральный розыск Денис Черяга не может лично проводить обыск по факту хищения средств с ЧАЗа, — особенно если у него нет ордера. Особенно, если с ним не милиция, а частный ЧОП. Особенно, если этот обыск происходит на квартире шеф-пилота завода, а не в офисе КБ «Русское небо».
Денис подошел к тумбочке в прихожей, выдернул из розетки телефонный шнур и оборвал с него разъем. В руках Дениса был небольшой, порыжевший от старости фотоснимок.
— Степан погиб из-за такого же снимка, — сказал Денис, обращаясь исключительно к Рубцову. — Можешь звонить и доносить на меня кому угодно. Но если ты хочешь, чтобы Степан погиб не зря, не говори, что я что-то забрал из квартиры.
* * *
Полпред Ревко переночевал в рублевском особняке АМК. В девять он должен был улетать в Париж в свите президента, и, пока Ревко, морщась, прихлебывал в столовой черный прогорклый кофе, к нему спустился зевающий Извольский в спортивных штанах и рубашке.
Голова Извольского раскалывалась. Он лег в пять утра, и это были не самые легкие пять утра в его жизни. Извольский с завистью оглядел подтянутого и благоухающего одеколоном Ревко.
— Кстати, — сказал Ревко. — Я тебя поздравляю. Денис улетел в Черловск.
— Почему в Черловск?
Ревко пожал плечами.
— Трудно понять. Человека прямо обвиняют в трех убийствах, убийства совершены в Черловске, черловский купленный следователь объявляет его в федеральный розыск. И куда ж он улетает? В Черловск.
— Трудно поверить, — пробормотал Извольский. — Ты не представляешь, как он мне был предан. Он спас меня. Мог убить. Взять себе комбинат.
— Это жизнь, Слава. Люди часто делают прекрасные поступки, а потом в них раскаиваются. Я думаю, что он ждал большой награды. Наверное, надеялся, что ты сделаешь его партнером. А что он получил? Пару каких-то фирмочек? Так он тебе завидовал больше, чем Фаттах Цою. Я не думаю, что он предавал тебя, Слава. Просто хотел показать свою важность.
Ревко помолчал.
— Проблема в том, Слава, что Дениса объявили в розыск не после показаний Самарина. Его объявили в розыск после того, как нашли труп Крамера. В Акантуйских болотах. А ты знаешь, что случилось в утро покушения? В это утро Гриша Епишкин поехал на охоту. Накануне арбитражного суда! Накануне захвата ГОКа! Начальник службы безопасности ГОКа поехал охотиться, и знаешь куда?
Правильно, на Акантуйские болота. Я совершенно точно знаю, что Денис и Крамер встречались. И после этой встречи у Крамера появились деньги. Слава, ты давал Денису указание разобраться с Цоем?
Извольский помолчал.
— Нет. Не давал. Никогда. Даже косвенно.
— Слава, ты понимаешь, почему они не арестовали Дениса? Им не нужен Денис, им нужен ты. Ты понимаешь, что будет с твоей компанией, когда ты окажешься за решеткой по обвинению в нескольких убийствах? Тебе было непонятно, как Цой хочет отобрать у тебя твой комбинат? Ты думал, для этого он будет скупать все ГОКи России?
Извольский молчал.
— Ты же сам говорил, что если у тебя не будет Павлогорского окатыша, ты просто заплатишь дикую цену за окатыш с Михайловки! Это отвлекающий маневр, Слава! Цой никогда не наносит удара по одному направлению, его главный удар — это уголовное дело!
— Останови это дело.
— Слава, это же не липовое дело. Это реальные показания, реальные трупы.
Я могу его здесь остановить, в Черловске его как остановишь?!
— Тогда что мне — уезжать из страны?
— Из страны тебе не поможет. Ты не Гусинский. Тебя не по политике будут искать, по уголовке. Слава, я еще раз повторяю: отдай комбинат федеральному холдингу! Никакой Цой его тогда у тебя не заберет!
— Нет.
— Слава, ты понимаешь, что ты сядешь в тюрьму и сделаешь это же самое в тюрьме, потому что у тебя будет выход: либо Цою продать за полкопейки, либо отдать государству. Только у меня будут уже слабые позиции в разговоре с президентом. Раньше у меня были сильные позиции. Я неделю назад пришел бы и сказал: вот Извольский все добровольно отдает государству, и поэтому он всем этим должен управлять. С ним — можно работать. Сегодня позиция слабая. А завтра, после твоего ареста, она станет еще слабее.
— Хорошо. АМК я отдаю в управление. А что взамен?
— Взамен я уже говорил: ты становишься гендиректором всего холдинга.
Вместо Ахрозова. Пожалуйста, ты можешь стать совладельцем учрежденных холдингом сбытовых компаний. Все. Считай, что президент гарантировал тебе полный иммунитет. Я хотел бы посмотреть на следователя, который заведет дело против олигарха, отдавшего Кремлю свои заводы. А если что, так этому следователю голову оторвут, вместе с Цоем.
— Хорошо. Пусть юристы подготовят документы, — приказал Извольский.
* * *
Вечером в «Кремлевскую», где за ужином сидели Цой и несколько его менеджеров, заехал Кирилл. Прошло всего два дня после смерти Степана, но по лицу Цоя никто не сказал бы, что он лишился своего близкого партнера и друга.
Цой улыбался за ужином и шутил, и самое удивительное было, что он не притворялся. Да, Степан погиб. Да, за него надо было мстить, и Цой знал, как будет мстить он сам и догадывался, как будет мстить Кирилл. Степан был для Цоя не просто партнером — а другом, одним из немногих друзей, с которыми можно было говорить почти откровенно. Если бы Цою сказали, «отдай твою правую руку, и Степан воскреснет», — Цой, не раздумывая ни мгновения, руку бы отдал.
Но правой руки никто не просил, и Степан был мертв. А раз так, совершенно не стоило думать об этом. Прошедшее сослагательное для олигархов не существует. Стоит ли вспоминать то, что нельзя переделать? Это неконструктивно, а Цой всю жизнь был очень конструктивным человеком.
Кирилл обнялся с Цоем, а потом взял в руки стакан с водкой и встал.
— Ребята, — сказал Кирилл, — у меня для вас новость.
— Какая? Что Черяга в розыске? Кирилл рассмеялся.
— Нет. Мы сегодня справляем поминки по Степану. Такие, как подобает. Так выпьем же все за то, чтобы поминки прошли успешно.
Все выпили. Кирилл взглянул на часы, извинился и уехал. Цой остался в «Кремлевской», постепенно напиваясь. Он был сильно рассержен словами Кирилла насчет поминок. Степан бы никогда так не сказал. Степан вообще сначала делал, а потом хвастался.
В этом была разница между Кириллом и Степаном, и Цою было ясно, что с Кириллом ему будет гораздо труднее. Проще будет выкупить у Кирилла долю. Можно будет даже сказать, что в некоторых бизнесах эта доля уже выкуплена, и деньги переведены на счета Степана. А где счета? А кто знает? Только Степан знал. А второго раза платить никто не будет.
— Ну что, — сказал кто-то из замов Цоя, сидевший рядом, — за Степана! Пусть земля ему будет пухом!
Через толпу к Цою пробрался начальник его охраны — бывший сотрудник ФСО Борсков.
— Константин Кимович, — сказал Борсков, — там к вам один человек приехал. В машине ждет.
— Чего он ждет? Пусть заходит.
— Константин Кимович, вам лучше выйти.
Цой пожал плечами и спустился по широкой мраморной лестнице, окаймленной бронзовыми копиями античных скульптур. Его «чайка» стояла у входа, негромко урча и светясь красными габаритами. Борсков отворил дверцу машины, и Цой нырнул внутрь. На заднем сиденье, откинувшись на подушки, курил человек.
— Ну у тебя и нервы, Денис Федорович, — промолвил Цой. — Приехать ко мне. И сюда.
— Разговор есть, — ответил Черяга.
* * *
Спустя полчаса Денис и Цой вместе поднялись по широкой мраморной лестнице на третий этаж арбатского особняка, принадлежавшего группе «Сибирь».
Весь этаж полностью принадлежал Цою: сразу за мраморной лестницей начинался изрядный холл, метров на пятьдесят, с огромным аквариумом посередине и двумя рабочими столами для секретарш. Справа был кабинет Цоя и переговорная.
Слева белая дверь вела в столовую, где Цой обедал один или с гостями.
Денис заметил, что секретарш в предбаннике не было. Вместо них за одним из компьютеров сидел Саша Борсков.
В кабинете Цой нажал громкую связь, снял трубку с телефона и набрал номер. Денис с удивлением заметил, что номер Цою подсказывать не пришлось.
— Слава, — сказал Цой, — я тут подумал и решил, что мы должны с тобой переговорить.
— О чем речь. Конечно. Как насчет следующей пятницы?
— Сегодня. Сейчас.
— А в чем дело?
— У тебя под рукой факс есть? Я сейчас пришлю факс.
На том конце трубки озадаченно молчали.
