Дарзак, как они себя чувствуют. Не изменились ли их лица за прошлую ночь? Честное слово, держались они хорошо. Выражение отчужденности исчезло. Что же собирается сообщить Рультабийль? Поскорее бы! Но вот он попросил усесться тех из нас, кто еще стоял, и начал. Обратился он к миссис Эдит:
– Прежде всего позвольте сообщить вам, сударыня, что я решил снять охрану, окружавшую форт Геркулес, словно вторая стена. Я считал ее необходимой для обеспечения безопасности господина и госпожи Дарзак, и вы позволили мне ее организовать по моему усмотрению и, несмотря на то что она вам мешала, отнеслись к моей затее великодушно и, если можно так выразиться, не теряя хорошего настроения.
Этот прозрачный намек на шутки, которые отпускала по нашему адресу миссис Эдит, когда мы организовывали охрану, заставил улыбнуться Артура Ранса и ее саму. Однако ни супруги Дарзак, ни я не улыбнулись: со все возрастающей тревогой мы спрашивали себя, к чему клонит наш друг.
– В самом деле? Вы снимаете охрану с замка, господин Рультабийль? Вы и в самом деле меня порадовали, хотя она мне нисколько не мешала! – воскликнула миссис Эдит с напускной веселостью (напускной испуг, напускная веселость – я находил, что в миссис Эдит вообще много напускного, но – странное дело! – это мне в ней нравилось). – Напротив, – продолжала она, – все это в какой-то мере удовлетворяло мои романтические наклонности. А снятию охраны я радуюсь потому, что, значит, господину и госпоже Дарзак больше не угрожает никакая опасность.
– После сегодняшней ночи это действительно так, – отозвался Рультабийль.
Госпожа Дарзак не сдержала резкого движения, но заметил его лишь я.
– Тем лучше! – вскричала миссис Эдит. – Слава богу! Но почему мой муж и я последними узнаем подобную новость? Ведь этой ночью произошло нечто любопытное? Речь идет, конечно, о путешествии господина Дарзака? Он ведь ездил в Кастеллар.
Господин и госпожа Дарзак выказывали явные признаки смущения. Взглянув на жену, господин Дарзак хотел было что-то сказать, но Рультабийль помешал ему.
– Сударыня, я понятия не имею, куда ездил этой ночью господин Дарзак, однако считаю нужным, просто необходимым, сказать вам одно: именно благодаря этой поездке ему и его жене никакая опасность больше не угрожает. Ваш муж, сударыня, рассказывал вам о страшной драме в Гландье и о преступной роли, которую в ней сыграл…
– Фредерик Ларсан. Да, сударь, мне все это известно.
– В таком случае вам должно быть также известно, что мы приняли меры по охране господина и госпожи Дарзак только потому, что снова видели этого человека.
– Совершенно верно.
– Ну так вот, господину и госпоже Дарзак никакая опасность больше не угрожает, потому что этот человек больше не появится.
– А что с ним стало?
– Он умер.
– Когда?
– Этой ночью.
– А каким образом он умер?
– Его убили, сударыня.
– Где же?
– В Квадратной башне.
При этих словах все вскочили; наше волнение было вполне объяснимо: супруги Ранс были ошеломлены известием, супруги Дарзак и я – тем, что Рультабийль не побоялся рассказать об убийстве.
– В Квадратной башне?! – вскричала миссис Эдит. – Но кто же его убил?
– Господин Робер Дарзак, – ответил Рультабийль и попросил всех занять свои места.
Удивительное дело, но все покорно расселись, словно в такой момент нам больше было нечего делать, кроме как слушаться этого мальчишки. Однако миссис Эдит почти сразу же встала опять и, взяв господина Дарзака за руки, воскликнула с неподдельной силой и восторгом (нет, я был решительно не прав, когда говорил, что в ней много напускного):
– Браво, господин Робер! All right! You are a gentleman! [11] – Затем, повернувшись к мужу, заметила: – Вот настоящий мужчина! Он достоин любви.
После этого она рассыпалась перед госпожой Дарзак в комплиментах (все-таки ей было свойственно все преувеличивать), принялась клясться ей в вечной дружбе и заявила, что в столь непростых обстоятельствах она и господин Дарзак могут рассчитывать на нее и ее мужа, что они готовы показать следователю все, что будет нужно.
– В том-то и дело, сударыня, – прервал излияния Рультабийль, – что ни о каких следователях и речи нет. Нам они не нужны. Мы не желаем, чтобы они вмешивались. Ларсан умер для всех раньше, задолго до того, как его убили этой ночью; вот и пускай продолжает оставаться мертвым. Мы решили, что ни к чему снова затевать скандал – господин и госпожа Дарзак, а также профессор Стейнджерсон и без того много пережили, – и надеемся, что вы нам поможете. Новая драма разыгралась при столь таинственных обстоятельствах, что, если бы мы о ней не рассказали, вам и в голову не пришло бы что-либо заподозрить. Однако господин и госпожа Дарзак слишком хорошо воспитаны, чтобы забыть, как в таких обстоятельствах вести себя с хозяевами. Простая вежливость заставляет их сообщить вам, что этой ночью они убили у вас в замке человека. Но как бы там ни было, несмотря на уверенность, что мы сможем скрыть эту досадную историю от итальянского правосудия, нам нужно иметь в виду: она может всплыть наружу из-за какого-нибудь непредвиденного случая, и поэтому господин и госпожа Дарзак не хотят, чтобы вы рисковали, – вдруг в один прекрасный день в окрестностях поползут слухи о том, что произошло под вашей крышей, или даже нагрянет полиция?
Молчавший до этих пор Артур Ранс встал и заговорил; лицо его было бледно.
– Фредерик Ларсан мертв. Что ж, тем лучше. Я рад этому больше, чем кто-либо, и если его настигло возмездие в лице господина Дарзака, то я первый поздравлю господина Дарзака. Но я полагаю, что господин Дарзак не прав, скрывая этот славный поступок. Лучше всего сообщить о нем в полицию, и как можно скорее. Если полиция узнает об этом деле из другого источника, представляете, в каком положении мы окажемся? Если мы сознаемся, то будем чисты перед правосудием; если нет – сделаемся злоумышленниками. О нас могут подумать все, что угодно…
Мистер Ранс был весьма взволнован трагическим происшествием, говорил заикаясь, словно сам убил Фредерика Ларсана, словно его уже обвинили в этом и тащат в тюрьму.
– Нужно все рассказать. Господа, нужно все рассказать!
– Я думаю, мой муж прав, – добавила миссис Эдит. – Но прежде чем принять какое-либо решение, хотелось бы знать, как все случилось.
Она обращалась непосредственно к господину и госпоже Дарзак. Но они никак не могли оправиться от удивления, вызванного словами Рультабийля – Рультабийля, который еще утром, в моем присутствии, пообещал им молчать и сам призывал нас к молчанию; супруги были связаны словом и сидели словно окаменев. Артур Ранс повторил:
– Зачем скрывать? Нужно во всем признаться!
И тут мне показалось, что репортер внезапно принял решение: глаза его сверкнули, как будто в голове у него мелькнула важная мысль. Он наклонился над Артуром Рансом, который сидел, опираясь правой рукой о трость с загнутой ручкой, затейливо вырезанной из слоновой кости знаменитым мастером из Дьепа. Взяв у Ранса трость, Рультабийль заговорил:
– Вы позволите? Я очень люблю слоновую кость, а мой друг Сенклер рассказывал мне о вашей трости. Я только сейчас ее заметил. Очень красиво. Это работа Ламбеса – он лучший мастер на нормандском побережье.
Молодой человек разглядывал трость и, казалось, был поглощен только этим. Он вертел ее до тех пор, пока она не выскользнула у него из рук и не упала перед госпожой Дарзак. Я поспешил ее поднять и протянул Артуру Рансу. Рультабийль поблагодарил меня грозным взглядом. В этом испепеляющем взгляде я прочитал, что вел себя как дурак.
Раздраженная несносным самодовольством Рультабийля и молчанием супругов Дарзак, миссис Эдит встала.
– Душенька, – сказала она, обращаясь к госпоже Дарзак, – я вижу, вы очень устали. Переживания этой ужасной ночи вконец вас измотали. Прошу вас, пойдемте к нам в комнаты, там вы сможете отдохнуть.
– Прошу прощения, но я еще ненадолго задержу вас, миссис Эдит, – вмешался Рультабийль. – То, что мне осталось сообщить, касается лично вас.
– Так говорите же, сударь, не тяните.
Она была права. Интересно, понял ли это Рультабийль? Во всяком случае, неторопливость своих предварительных рассуждений он с лихвою искупил краткостью и точностью, с какою рассказал о событиях прошлой ночи. Никогда еще вопрос о «лишнем трупе» в Квадратной башне не представал перед нами в столь таинственном и ужасном свете. Миссис Эдит вся дрожала (в самом деле дрожала, честное слово). Что же до мистера Ранса, то он покусывал ручку трости с поистине американской флегмой и весьма убежденно повторял:
– Просто дьявольская история, просто
