– Ты сказал о нашем совместном будущем?! – ухмыльнулся Ребров. – А оно у нас могло быть?
– У тебя есть ко мне какие-то претензии? – подозрительно прищурился Алексей.
– Теперь уже нет, теперь мы – квиты…
Виктор хотел еще что-то добавить, но внезапно в голове его сверкнул ослепительный свет. Он четко понял, что ему необходимо делать дальше, чтобы все, абсолютно все, исправить. Так бывает где-нибудь в лесу, в бурю, когда человек не знает, куда идти дальше, но вдруг в длящейся всего доли секунды вспышке молнии замечает спасительный ориентир и в душе у него расцветает надежда.
Даже не признаваясь себе самому, Ребров в течение всего разговора с Большаковым, выслушивая отборную брань в свой адрес, продолжал мысленно искать выход из положения. И когда Алексей сказал одно ключевое слово, множество винтиков, колесиков, передаточных механизмов в голове Виктора вдруг выстроилось во что-то цельное.
Он тут же встал и пошел к выходу. Алексей еще кричал ему в спину, что он уволен, что у него будет масса других неприятностей, однако все угрозы и проклятья мгновенно потеряли для Реброва всякий смысл. Да и сам он мысленно был отсюда уже очень далеко.
Впрочем, он понимал, что очередной спасительный план, родившийся в его горячечном мозгу, был весьма призрачным и мог реализоваться только при стечении громадного количества обстоятельств. Но когда предоставленный судьбой шанс остается единственным, человек начинает в него верить, и верить безоговорочно.
При входе в Государственную думу, с правой стороны, находилась большая комната, где всегда толпилось много людей. Здесь располагалось бюро пропусков нижней палаты российского парламента. Это помещение можно было назвать и своеобразным чистилищем: отсюда посетителей либо отправляли на встречу с думскими небожителями, либо выдворяли назад – в ад расположенной рядом Тверской, где по раскаленному асфальту в несколько рядов сплошным потоком двигались автомобили.
В самом же бюро пропусков с одной стороны шла сплошная высокая стойка с окошечками, а с другой – стояли столы с городскими телефонами. Именно к ним первым делом бросился Ребров – для реализации своего плана ему срочно надо было позвонить.
Он набрал номер, по которому очень давно не звонил, но помнил его наизусть.
– Слушаю вас, – тут же прозвучал в телефонной трубке голос Анны Игнатьевой.
– Пожалуйста, не клади трубку! – скороговоркой произнес Виктор. – У меня опять возникли чрезвычайные обстоятельства. Пожалуй, чрезвычайнее еще и не было. Мне необходимо срочно с тобой встретиться. Немедленно!
Размышляла она всего несколько секунд:
– Хорошо. Где?
Они договорились встретиться в большом, шумном ресторане «Патио-Пицца» в самом начале Тверской. Чтобы попасть туда из Думы, Реброву нужно было всего лишь пересечь улицу, и он пришел первым. Оккупировав столик в самом дальнем углу, он стал следить за входной дверью и, когда появилась Анна, привстал и помахал ей рукой.
Многие из присутствовавших в ресторане мужчин обратили на Игнатьеву внимание. И, пожалуй, это внимание вряд ли оказалось большим, даже если бы она, продвигаясь по проходу, сбрасывала с каждого столика на пол по тарелке.
Виктор сдержанно улыбнулся и поздоровался, ожидая чего-нибудь подобного в ответ. Честно говоря, на многое он не рассчитывал – так, на дежурную вежливость. Однако она с большим запасом продемонстрировала, что ее приход ни в коем случае нельзя рассматривать как готовность идти на компромиссы. Стараясь замять возникшую при этом неловкость, Ребров торопливо отодвинул стул и помог ей сесть.
К ним сразу же подлетел официант с меню и спросил, не принести ли чего-нибудь попить.
– Минеральной воды, – сказала Анна.
– Мне тоже, – добавил Виктор.
Какое-то время сидели молча. Он украдкой разглядывал Анну. За последнее время она немного похудела и хорошо загорела – вероятно, по выходным ездила куда-нибудь за город. И еще он заметил у нее кольцо и серьги, которых раньше не видел. Возможно, эти недорогие украшения она купила себе сама, но все равно: и загар, и серьги говорили о какой-то ее жизни, проходившей без него. И сознавать это было не очень приятно.
– Во-первых, я тебя слушаю, а во-вторых, ты не мог бы снять очки? наконец сказала она.
– Очевидно, у меня очень красивые глаза, – вздохнул Ребров, снимая очки. – За сегодняшнее утро ты – уже третий человек, который хочет их увидеть. Правда, сейчас это не так легко.
Если Рукавишникова вид его подбитого, раздувшегося глаза оставил равнодушным, Большакову доставил удовольствие, то Анну он поверг в состояние шока. Ее внешняя холодность мгновенно рухнула, и она непроизвольно схватила его за руку.
Все это вдруг напомнило Виктору тот вечер в Заборске, когда он принес в гостиничный номер Анны забытую ею в ресторане сумочку. Тогда в ее глазах также вначале были холод и презрение, но потом прорвалась целая буря чувств. Вряд ли что-либо подобное могло повториться сейчас, но даже ощущать тепло ее руки было безумно приятно.
– Кто это тебя так?! – воскликнула она.
Как и Рукавишникову, Ребров в самых общих чертах рассказал ей о визите в его квартиру подручных Кроля и самого начальника службы безопасности «Московского кредита». Еще недавно холодное лицо Анны теперь бурно реагировало буквально на каждое его слово.
– Твои коллеги порылись в моих вещах, немножко поразмялись на мне, а потом Кроль пообещал выбросить меня из окна, если я и дальше буду плохо себя вести, – заключил Виктор эту историю. – И у меня нет оснований полагать, что он шутит.
– Это уже переходит всякие границы! Кроль окончательно зарвался! А Шелест… он и в самом деле потакает этому бандиту! Какие же они подонки! Было видно, что ей нелегко удержаться от более крепких слов. – А что им от тебя было надо?
– Кое-какие документы – я собрал их на Шелеста и хотел передать людям из аппарата премьера.
– Нет, ты все-таки сумасшедший!
Анна никак не могла прийти в себя.
– Кроме бумаг, они забрали у меня еще и одну магнитофонную кассету. Как мне объяснил сегодня утром знакомый следователь, она в сто раз важнее, чем все мои документы, – сказал Ребров.
– А что на ней было записано?
– Весьма любопытный разговор, состоявшийся между Шелестом и Большаковым.
Все эти детали из шпионского романа окончательно доконали Анну. Она сидела с открытым ртом, как ребенок, которому рассказывают истории об оживших скелетах.
– И кто записал этот разговор?
– Большаков. Я дал ему диктофон на встречу с Шелестом, а потом тайком от него переписал кассету. Ее-то у меня и забрал Кроль.
– Вряд ли Шелесту это понравится… – заметила она.
– Ему уже не понравилось, – подтвердил Виктор. – Сегодня утром к нему ездил Большаков. Между ними состоялся крутой разговор. После этого Алексей устроил скандал и мне. Да что там скандал. Он готов был разорвать меня на куски… Но при этом Большаков упомянул одну интересную деталь: перед тем как прокрутить ему ту самую злополучную кассету, Шелест достал ее из верхнего ящика своего стола… И это мой последний шанс…
Анна наморщила лоб.
– Не поняла? Какой шанс?
– Если сегодня утром Шелест достал кассету из верхнего ящика стола, то есть большая вероятность, что он туда же ее и положил… Так обычно делает большинство людей… Машинально…
На лице Анны вначале отразилось недоумение, потом растерянность и наконец негодование.
– Мерзавец!!– произнесла она сквозь зубы, при этом наклонила голову, словно собиралась его боднуть. – Какой же ты мерзавец! Значит, я опять понадобилась тебе только для того, чтобы помочь бороться с Шелестом?! Чтобы украсть у него кассету?!
– Послушай, ты единственная из моих знакомых, кто может попасть в его кабинет, – сказал Виктор и попытался ее успокоить: – У меня нет человека дороже тебя. Клянусь! Ты даже не представляешь, как мне без тебя плохо. Но пойми, сейчас я в безвыходном положении… Я не могу отступить перед Шелестом и Кролем. Ты первая начнешь меня за это презирать, даже не признаваясь себе… В твоих глазах я навсегда, на всю жизнь останусь проигравшим. Ты же сама сказала, что эти подонки перешли все допустимые границы. Их надо остановить…
– Твое проклятое гипертрофированное самолюбие тебе дороже всего! воскликнула Анна. – А ты подумал, что будет, если меня застанут в тот момент, когда я буду рыться в столе Шелеста?! Как я вообще зайду в кабинет без него?!
Она попыталась встать, но он удержал ее за руку:
– Ты можешь сказать его секретарю, когда Шелест куда-нибудь отлучится, что забыла в кабинете начальника какие-то бумаги, очки… да мало ли что еще?
– Пусти! – Она вырвала руку и поднялась, чтобы уйти, но потом задержалась еще на секунду. – Ты даже не подумал, как для меня унизительно сознавать, что ты вспомнил обо мне только в связи с твоим идиотским соперничеством с Шелестом. Я тебе этого никогда не прощу!!