ошарашенным, но тему не развивал. Я ожидала, что он будет более придирчивым. Меня беспокоит его пассивное принятие, потому что оно едва отличается от безразличия.
– Ладно, что ж, у нас четыре миллиона, Лекси. Нам не нужно паниковать. Это внушительная сумма денег, просто она кажется менее внушительной, потому что не так давно у нас было почти восемнадцать миллионов.
Он прав, четыре миллиона – это огромная сумма, но он еще не знает, что я обещала Фреду три, когда он разведется с Джен. Это не тот разговор, который я могу начать.
Между нами все не слишком хорошо. Я не знаю, сообщила ли ему Дженнифер о том, что я сказала ей на вечеринке. Знает ли он, что я в курсе их романа? Нам, наверное, нужно все вытащить на свет. Поссориться, наговорить друг другу ужасных вещей, выплеснуть боль и оскорбления, а потом двигаться дальше. Или, по крайней мере, обойти эту ситуацию. Но могли бы мы так поступить? Я не знаю. Вытаскивать проблему на свет кажется слишком рискованным. Я чудовищно остро осознаю, что как только это выскочит из мешка, я никогда не смогу засунуть все обратно. Я навечно стану женщиной, принявшей его измену, и хоть поначалу он, возможно, будет за это благодарен, когда-нибудь в будущем он может почувствовать себя самодовольным, неуязвимым. Он может изменить еще раз, решив, что это я тоже выдержу. Или, хуже того, когда это станет признанной проблемой, он может признаться, что любит Дженнифер. Он может просто уйти. Пока что мы окутаны тончайшим лоском обычной семейной жизни. Дети столько всего пережили в последнее время. Я не могу вынести мысли взвалить на них еще что-то. Нам просто нужно немного времени, чтобы все улеглось. Мы все еще семья.
Хотя я не уверена, что мы все еще пара.
Мы спим в одной кровати, но разошлись по обоюдному согласию – как любят говорить звезды кино. Мы с невероятной осторожностью избегаем прикосновений, даже случайных столкновений ногами. Мы цепляемся каждый за свою сторону кровати, словно мы – две книжные подставки с невидимыми толстыми томами между ними. Мы даем друг другу пространство, и в этом пространстве мне удается спрятать подаренные Тома три миллиона фунтов.
К счастью, полиция более упорна в расследовании похищения и попытках вернуть наш десятимиллионный выкуп, чем Джейк в попытках понять, как наш баланс счета оказался таким. Насколько я поняла, полиция обыскала место, где нашли Эмили, и близлежащие окрестности. Преступники, как оказалось, не были такими уж профессионалами, как мы сначала решили: они оставили уйму улик. Отпечатки пальцев на небрежно выброшенных упаковках от еды и банках из-под воды, следы шин, которые помогут полиции идентифицировать тип автомобиля, и даже куртку, с которой можно собрать ДНК. Полиция также приставила специалистов по мошенничеству, чтобы расследовать бумажный след. Они забрали у нас телефоны, и я предполагаю, что у них есть такие способы отследить звонки, которые мы считали невозможными. Нам вернули телефоны только сегодня. Я справлялась без него – это, на самом деле, очень освобождает. Пока мои дети были рядом со мной, я чувствовала умиротворение, будучи недоступной, исчезнувшей с радаров. Это дало мне время на размышления. Джейк не был согласен, он очень не хотел расставаться со своим телефоном. Видите ли, он не может прожить без телефона даже пару часов, не говоря уже о днях, поэтому он пошел и купил себе дорогущую новейшую модель.
Нас всех долго допрашивали. Эмили была очень смелой, пересказав все события как можно лучше. Ее медицинское обследование подтвердило, что ее усыпили, а также что ее били, связывали, морили голодом и довели до сильного обезвоживания, поэтому неудивительно, что у нее такие отрывистые воспоминания. Полиция ее поддержала: они сказали, что любые воспоминания, даже самые незначительные детали, им помогут. Мы с Джейком присутствовали на ее допросе. Было мучительно слушать, что именно она пережила. Джейк плакал. Я гладила Эмили по спине, держала ее за руку. Шептала, что мне жаль. Я чувствую, что подвела ее. Как я могла такое допустить? Мне стоило быть более бдительной. Я должна была предвидеть эту угрозу и оградить ее. Пока ее не было, я представляла себе каждое унижение и пытку, которой она могла подвергнуться, но это все равно не подготовило меня к тому, чтобы услышать, как мой ребенок говорит о случившемся, о ее необъятном страхе, боли, унижении. Когда Джейк заплакал, Эмили взяла его за руку и сказала: «Не плачь, пап. Все могло быть хуже». Это только заставило его плечи трястись сильнее, потому что ни один взрослый мужчина не может себе представить, что однажды его маленькая девочка будет утешать его из-за своего же страдания. Это противоестественное нарушение порядка. И все же я рада знать, что конкретно она пережила – мы не должны быть защищены от этой информации, и, может, я более эффективно смогу ее поддержать, зная все это.
Допрос Джейка занял много времени, потому что он потенциально может быть очень полезен, так как больше всех контактировал с преступниками и нашел Эмили. Мой допрос был для меня пыткой, особенно когда меня спросили:
– Почему вы не вызвали полицию сразу, миссис Гринвуд?
– Я хотела. Я думала, что мы должны это сделать, но была слишком напугана. Они сказали, что сделают ей больно.
– Они все равно сделали ей больно, – отметил детектив-инспектор Оуэнс. Я не могу злиться на него за правду. Ее пинали и били в живот. Скорее всего, именно так она потеряла ребенка.
Полиция, кажется, уверена, что они найдут зацепку. Вернем ли мы деньги, которые Джейк перевел на оффшорный счет, следуя инструкциям, или нет, я не знаю, но я хочу, чтобы эти чудовища, навредившие Эмили, понесли наказание. Я хочу, чтобы они годами гнили в тюремной камере.
Эмили постоянно уверяет меня, что она в порядке. Она правда хорошо держится, но зачастую это не то же самое, что быть в порядке. Она пролежала в больнице три дня и уже неделю провела дома. В основном она остается у себя в комнате. Она еще не начала ходить в новую школу, она еще к этому не готова. Логан воспользовался ее отсутствием там в этом семестре как доводом в пользу того, чтобы самому вернуться в старую школу. Мы все согласились, что можем во время летних каникул обсудить, кто в какую школу будет ходить, и тогда принять окончательное решение. Я выдвинула вопрос их возвращения в старую школу на обсуждение, потому что, прежде всего, считаю, что им
