человек умный, умеющий слушать и понимать. Но что сказать об этом втором, о писателе, который мечется среди иллюзий? Или, быть может, я должна заботиться только о пасторе?
– Она восхищается вами, – сказала я. – Она боится, что после спектакля вы больше не захотите ее видеть. Она очень надеется, что вы подпишете для нее экземпляр «Алисы».
– Обязательно. Передайте мне книгу при первой возможности.
– Она хочет подойти сама.
– Хорошо. После спектакля я… поблагодарю ее за… И подпишу ей книгу.
Я испытывала странную смесь отвращения и сострадания к этому человеку. Но его признание показалось мне искренним. И я хотела ответить с такой же искренностью.
– Ваше преподобие, меня назначили вашим вергилием. Я буду вас сопровождать. Все будет хорошо. Я зайду за вами незадолго до шести.
Кэрролл посмотрел мне прямо в глаза. Это было странно. Впервые за это утро он смотрел на меня, как будто его слова были лишь прологом для его прямого взгляда.
Заговорил он не сразу. Просто смотрел на меня с печалью и страхом.
– Да… Приятно слышать… Спасибо, мисс Мак-Кари.
– Спасибо вам, ваше преподобие, за этот искренний разговор, – вот как я решила ответить. – Я знаю, что такое вина, я знаю, как она заставляет нас молчать и какими одинокими нас делает. – В эту минуту я думала о себе, а еще о мистере Арбунтоте и даже о несчастной Мэри. – Но я уверена, что ментальный театр значительно облегчит ваше чувство вины.
Кэрролл снова опустил глаза, а когда он посмотрел на меня, увидел слабую улыбку на моих губах.
– Вы не представляете, насколько для меня дороги… ваши слова и то, что вы меня выслушали, мисс Мак-Кари. – Прежде чем я успела ответить, Кэрролл объявил: – А теперь, с вашего разрешения, я хотел бы безотлагательно встретиться с мистером Икс. – И он поспешно вышел.
Из соседней комнаты послышалось ворчание Понс.
7
Остаток дня прошел в томительном ожидании; отвлекаться мне удавалось только на обязательные дела. В полшестого миссис Гиллеспи и служанки очистили кухню. Примерно тогда же, механически помахивая тростью, явился и Дойл с каменной решимостью на лице. Психиатры и актеры спустились гораздо раньше. Мистер Уидон остался возле подвальной двери с плакатом в руке. Я закончила наряжать напряженное тело моего пациента: костюм, туфли, галстук, маленькая трость. Без четверти шесть явился Джимми Пиггот и подкатил мистера Икс к двери. Дойл выхватил свою записную книжку точно револьвер.
– Что-нибудь скажете для истории, мистер Икс?
– Берегитесь собаки.
Доктор озадаченно посмотрел на меня:
– Вижу, он сегодня не в настроении.
Собачку взялась окружить заботой и любовью Гетти Уолтерс, обожавшая животных. Через пару минут я постучалась в дверь к Кэрроллу. Он был совершенно готов: темный сюртук, накрахмаленный воротничок, элегантный черный галстук-бабочка, волосы с проседью аккуратно причесаны.
Вот только теперь он был еще бледнее, чем утром. Лоб его блестел от пота. Кэрролл взирал на меня расширенными от страха глазами.
– М-мисс Мак-Кари. – Он поклонился.
– Ваше преподобие, что-то случилось? – Он покачал головой. – Я пришла отвести вас вниз.
– Тогда пойдемте вниз, – отозвался Кэрролл. – Вниз, в самую глубину.
И все мы двинулись по коридору. Этого шествия мне никогда не позабыть. Я шла впереди, сопровождая Кэрролла. За нами следовал оснащенный колесами стул моего пациента; Джимми толкал его сзади. Дойл держался чуть сбоку, выполняя роль военного эскорта. Встреченные на пути медсестры уступали дорогу и – я никогда не сумею отблагодарить их по достоинству! – дарили мне улыбки поддержки. Я была воодушевлена предстоящим делом, но меня не покидало дурное предчувствие.
Кэрролл дважды останавливался. Клянусь вам, мне даже в какой-то момент показалось, что у него случился сердечный приступ. Но это была именно нервозность: Кэрролл глубоко дышал, закрывал глаза и бормотал слова, которые я поначалу приняла за молитвы, но, наклонившись поближе, разобрала, что это формулы уравнений: икс в квадрате плюс игрек в квадрате равно зет в квадрате…
Когда мы добрались до двери в подвал, которую сторожил мистер Уидон, Кэрролл впервые обернулся ко мне:
– С-спасибо, что вы со мной, мисс Мак-Кари.
– Спасибо, что позволяете быть с вами, ваше преподобие.
Мы вошли. Уидон повесил плакат с надписью «ВХОД ЗАПРЕЩЕН» и закрыл за собой дверь. Уже когда мы оказались внутри могилы, я подумала: «Эта могила – рассудок Чарльза Доджсона, он же Льюис Кэрролл».
8
Даже наш спуск показался мне исследованием древней крипты. Но настоящие странности ждали нас внизу.
Декорации не изменились со времени моей беседы с Квикерингом: белые панели, черная ткань, горящие лампы по бокам. Но теперь на этих декорациях появилась печать готовности, знак начала: здесь царила та плотная театральная атмосфера, которая сама по себе есть театр.
Все детали обстановки вымыли и вновь водрузили на место; центральный вход был темен и непреложен. Исчезли каморки для актеров: на их месте установили стулья для зрителей и поднос с чаем и пирожками; подозреваю, что не одна я обратила внимание на этот поднос: нервозность не только не перебивает аппетит, но даже частенько и возбуждает. На центральный стул Джимми, как куклу, водрузил мистера Икс, сбоку сели мы с Кэрроллом. Дойл, Джимми и Уидон сели по другую сторону от мистера Икс; еще два стула предназначались для Понсонби и сэра Оуэна: в этот момент они стояли между нами и лабиринтом вместе с Квикерингом. Трое психиатров были одеты в мрачные черные сюртуки, а Квикеринг еще и дополнил этот траур черной сорочкой до самого горла и черным плащом с капюшоном. Перчатки того же цвета довершали его наряд. Он выглядел как персонаж готического представления, но я помнила эту фигуру еще по эшертонскому театру: драматург иногда одевался во все черное, чтобы иметь возможность передвигать декорации в темноте и при этом оставаться незамеченным. В капюшоне, пока еще не надетом на голову, имелись прорези для глаз, прикрытые прозрачной черной тканью, поэтому в сумраке лабиринта Квикеринг будет почти что невидим.
Обстановка в подвале навеяла мне мысли о шабаше, который пророчила миссис Мюррей; распорядителем, разумеется, будет сэр Оуэн. По крайней мере, воздуха тут хватит на всех: наш угольный подвал был оборудован специальными отдушинами.
– Перед началом я хочу сказать вам несколько слов, – объявил сэр Оуэн.
Я видела, что, невзирая на все обстоятельства, психиатр наслаждался этим моментом. Какая энергия! Всякий на моем месте воскликнул бы то же самое, даже принимая в расчет его худобу – со спины сэр Оуэн был превосходной иллюстрацией для учебника анатомии, его лопатки выпирали из-под сюртука – и малый рост, уменьшенный прожитыми годами. Но в критические моменты этот человек вырастал. Он поднимался
