— Что поделать! — Настала очередь следующей ириски «Думле».
— Я слышал, что взяли убийцу… Это правда, что им оказался его родной брат?
— Да. Он сидел и ждал в аэропорту, — кивнул Патрик. — Странно, он мог бы уже двадцать раз улететь, и мы бы его никогда не нашли. Но ребята говорят, что он словно бы только их и дожидался.
— Но почему? Братоубийство, знаете ли… — Дан положил руку на плечи Анны.
— Я точно не знаю… Сейчас они его допрашивают. — Патрик протянул Майе кусочек шоколада — та сидела на полу и играла с полученной от матери Йорана куклой.
— Да… Понять такое трудно, — сказал Йоран. — И почему он, убитый то есть, выплачивал отцу деньги на мое содержание, если на самом деле был мне вовсе не отец? Отцом был какой-то норвежец, если я правильно все понял.
— Да, ты понял все правильно. Твоего отца звали Ханс Улавсен… или, вернее, Ханс Вольф. У Эрика с мамой никогда не было ничего похожего на роман. Так что я тоже не совсем понимаю… — Эрика пожевала губами. — Может быть, допрос Акселя что-нибудь прояснит.
— Наверняка, — согласился Патрик.
Дан многозначительно прокашлялся, и все посмотрели на него. Он переглянулся с Анной, прося помощи, и та пришла на выручку.
— У нас тоже есть кое-какие новости.
— Это еще что за новости? — пошутила Эрика и отправила в рот третью ириску.
— Как бы сказать… В общем, у нас к весне будет ребенок.
— Вот это да! Вот это здорово! — взвизгнула Эрика и обежала стол, чтобы обнять сестру. — И как ты? Все нормально? Как себя чувствуешь?
— Спасибо, все хуже и хуже, — засмеялась Анна, отбиваясь. — Отвратительно себя чувствую. Но ведь, если помнишь, так же было с Адрианом. Скоро меня потянет на дешевые леденцы.
— Как же, помню. Ничего, кроме леденцов. — Эрика тоже засмеялась. — А я как подсела на эти чертовы «Думле», когда была беременна, так и продолжаю… — Вдруг она осеклась и уставилась на вазочку с ирисками.
Перевела взгляд на Патрика и поняла, что он думает о том же. Эрика начала лихорадочно вспоминать — когда же у нее должны быть месячные? Она так увлеклась историей матери, что совсем об этом не думала… Точно! Две недели назад. Месячные должны были прийти две недели назад.
Она вновь обескураженно посмотрела на вазочку и услышала хохот Анны.
Фьельбака, 1945 год
Услышав голоса внизу, Аксель с трудом поднялся с кровати. Это вопрос многих месяцев, сказал ему врач, а может быть, и лет, прежде чем он окончательно придет в себя. И отец, когда он вчера появился, сказал то же самое. Но какое это было блаженство — вернуться домой. На какое-то мгновение ему показалось, что все те ужасы, которые он пережил, ему просто-напросто приснились. Но мать, увидев его, заплакала, и плач перешел в рыдания, когда она обняла его и сообразила, что этим причиняет ему боль. И это были не слезы радости — она поняла, что того смешливого, смелого до безрассудства Акселя больше нет и не будет никогда. И в глазах ее он увидел, что она оплакивает того, прежнего Акселя, но, конечно, счастлива, что хотя бы тень его опять с ней, под ее крылом.
Она не хотела ехать с отцом в гости, да еще с ночевкой, хотя это было запланировано давным-давно. Но отец понимал, что Акселю нужен покой, и настоял на своем.
— Сын уже дома, — сказал он. — У вас теперь сколько угодно времени. Пусть он отдохнет. Эрик же здесь, если что-то понадобится.
И она наконец сдалась. Аксель был рад остаться один. Ему требовалось привыкнуть к мысли, что он — это он, Аксель Франкель, а не заключенный номер такой-то.
Он повернулся правым ухом к двери и прислушался. Левое ухо не восстановится никогда, сказал отоларинголог. Собственно, это не было для Акселя новостью. В ту же секунду, как на него обрушился приклад винтовки, он почувствовал — что-то сломалось. И это поврежденное ухо, и эта глухота будут всегда напоминать ему об аде, через который он прошел.
Медленно, держась за перила, Аксель спустился в холл. Ноги были еще очень слабы, поэтому отец дал ему дедовскую трость — тяжелую, устойчивую трость с серебряным набалдашником. Странно — он был уверен, что хочет побыть в одиночестве, но вдруг его потянуло в общество.
Франц и Бритта сидели в креслах. Он удивился — они так и сидят, будто за это время ничего не произошло. Точно так же, как сидели, когда он в последний раз ушел из дома. Для них жизнь текла обычным порядком. Они не видели сложенных штабелями трупов, не видели, как твой товарищ, с которым ты только что разговаривал, валится на землю с пулей в затылке. Его разозлила эта несправедливость, но потом он вспомнил, что сам выбрал свой путь — никто не заставлял его подвергать себя опасности. Но все равно — в этом было что-то оскорбительное.
— Аксель! Как здорово, что ты встал! — Эрик просиял.
Для Акселя это было самой большой радостью после приезда — видеть улыбающееся лицо брата.
— Да… Сухой, жилистый старик лет двадцати собрался с силами, взял тросточку и спустился с лестницы. — Аксель бледно улыбнулся в ответ и погрозил им тростью.
— Я хочу тебя познакомить с одним парнем, — торопливо сказал Эрик. — Он из норвежского Сопротивления, бежал в Швецию на барже Элуфа. Немцы его выследили. Ханс, познакомься, это мой брат Аксель.
Только сейчас Аксель заметил, что у стены кто-то стоит. Стройная фигура, светлые вьющиеся волосы. Аксель сделал шаг, чтобы подойти поздороваться, и в этот момент гость повернулся.
Мир остановился. Он увидел перед самыми глазами приклад винтовки, почувствовал жуткую боль… услышал хруст костей. Более страшного предательства он не испытал никогда в жизни. Это было хуже всех мучений в лагере — доверять кому-то, считать за человека — и получить страшный удар прикладом. Он немедленно узнал этого мальчишку. Не сознавая толком, что делает, Аксель поднял палку и со всей силы ударил Ханса по лицу. Тот упал.
— Ты с ума сошел! — завопил Эрик и бросился к Хансу.
Обхватив голову руками, тот лежал на полу, между пальцами его сочилась кровь. Франц и Бритта вскочили и ошалело уставились на Акселя.
Он показал палкой на Ханса и тихо, дрожащим от ненависти голосом сказал:
— Он вам солгал. Он никакого отношения к Сопротивлению не имеет. Он был охранником в Грини… Это он ударил меня прикладом… Это из-за него я лишился слуха.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
— Это правда? — Эрик сел на пол рядом со стонущим от боли Хансом. — Это правда, то, что сказал мой брат? Ты сотрудничал с немцами?
— В Грини говорили, что он сын крупного эсэсовца. — Аксель никак не мог унять дрожь.
— И от такого гада у Эльси будет ребенок… — Эрик с ненавистью посмотрел на Ханса.
— Что ты сказал? — Франц побелел. — Что ты сказал? Он сделал Эльси ребенка?
— Он за этим меня и вызывал… И у него хватило наглости просить, чтобы я присматривал за Эльси! У него, видите ли, дела в Норвегии…
Эрик страшно разозлился. Он сжимал и разжимал кулаки, в то время как Ханс безуспешно пытался подняться с пола.
— Дела! Могу себе представить. У него там дела… Папашу выручать. — Аксель поднял палку и снова ударил Ханса.
Тот со стоном опрокинулся на пол.
— Моя мать… — прошептал он, умоляюще глядя на них.
— С-сука… — Франц изо всех сил ударил его ногой в живот.
— Как ты мог? Лгать нам прямо в глаза… Когда ты знал, что мой брат… — Голос Эрика прервался, и из глаз брызнули слезы.
— Не знал… твой брат… — невнятно прошептал Ханс и снова попытался встать.
— Улизнуть хотел, а? Сделал Эльси ребенка — и в кусты? — заорал Франц. — Ну и сволочь! Да кто угодно, любая девка… но Эльси! Теперь она должна рожать немецкого выродка! — Голос его сорвался на фальцет.
Бритта в отчаянии смотрела на него. Похоже было, она только сейчас поняла, до какой степени Францу была дорога Эльси. Бритта всхлипнула и опустилась на пол.
Франц посмотрел на нее невидящими глазами и, прежде чем кто-то успел среагировать, схватил со стола большой нож для разрезания бумаги и всадил его в грудь Ханса.
Эрик и Бритта застыли, парализованные ужасом. Вид крови словно наэлектризовал Акселя и Франца, и они, рыча что-то нечленораздельное, начали бить и пинать неподвижное тело. Это продолжалось несколько секунд, и когда они наконец оторвались от своей жертвы, уже никто не мог бы узнать в окровавленном мешке с костями на полу Ханса Улавсена. Франц и Аксель посмотрели друг на друга: на их лицах читался страх, смешанный с торжеством и даже с восторгом от выпущенной на волю звериной ненависти.
Так они и стояли довольно долго, стараясь отдышаться — с ног до головы забрызганные кровью Ханса. На полу под убитым медленно расплывалась лужа крови. Эрик, на которого тоже попало несколько капель, стоял неподвижно, с белым как мел лицом. Его била крупная дрожь. Он с полуоткрытым ртом уставился на брата. Бритта сидела на полу и рассматривала запачканные кровью руки. Взгляд ее ничего не выражал, как у сумасшедшей.
