Наконец Франц очнулся.
— Надо все прибрать, — сказал он деловито. — Бритта, останешься здесь и все вымоешь. А мы, Эрик, Аксель и я, уберем тело.
— Куда? — спросил Аксель, рукавом свитера вытирая кровь с лица.
— Вынесем, когда будет темно. А пока нам надо отмыться как следует… Надо его на что-нибудь положить… На клеенку какую-нибудь.
— Но… — Эрик хотел что-то сказать, однако махнул рукой и замолчал.
— Я знаю одно место, — почти весело сказал Франц. — Пусть лежит среди своих…
— Своих? — Аксель начал понемногу приходить в себя, но все еще тупо смотрел на окровавленный набалдашник с прилипшими светлыми волосами.
— Немецкая могила. На кладбище есть могила немцев еще с той войны. — Франц широко улыбнулся. — В этом есть справедливость…
— Ignoto militi… — прошептал Эрик, невидящим взглядом уставившись в какую-то одному ему известную точку. — Неизвестному солдату… Так пишут на могилах безымянных погибших…
— Замечательно! — Франц пронзительно засмеялся.
Никто даже не улыбнулся, но предложение было принято. Эрик принес из подвала большой бумажный мешок, и они переложили на него тело. Аксель достал из чулана швабры и ведра, и Франц с Бриттой долго мыли полы и стены, стараясь, чтобы нигде не осталось следов убийства. Это оказалось не так легко, кровь отмывалась плохо. Бритта начала плакать и плакала, не останавливаясь, все время, пока они работали. Франц постоянно шипел на нее, заставляя продолжать. Сам он вкалывал изо всех сил, до пота. Никаких признаков ужаса происшедшего на его лице прочитать было нельзя. Эрик механически тер пол — он отказался от мысли заявить в полицию, не мог допустить, чтобы Аксель, переживший такое и едва вернувшийся домой, вновь угодил за решетку. Наверное, Франц прав.
Они работали около двух часов. Наконец Франц выпрямился и с довольной улыбкой произнес:
— Все. Никаких следов.
— Сейчас принесу что-нибудь из родительских шмоток, — тихо сказал Эрик, глядя на окровавленную одежду. — Всем надо переодеться.
Он довольно долго искал подходящую одежду, а когда вернулся, его поразил вид брата. Тот сидел в той же позе, как он его оставил, не отводя глаз от окровавленного набалдашника трости. После чудовищного приступа ярости Аксель не произнес почти ни слова, но сейчас поднял голову.
— А как мы донесем его до кладбища? Не проще ли похоронить в лесу?
— У вас же есть мопед с прицепом. — Францу, очевидно, очень нравилась его идея. — В чем проблемы? Закопаем в лесу — обязательно какой-нибудь зверь доберется. А кому придет в голову лезть в старую немецкую могилу? Там уже лежит пара таких, как он. Положим в прицеп, накроем чем-нибудь… Никто ничего не заподозрит.
— Копать могилы — это по моей части… — с отсутствующим видом произнес Аксель, опять уставившись на набалдашник. — Этому-то я научился…
— Мы с Францем все сделаем, — с неожиданной решительностью заявил Эрик. — Ты останешься здесь, Аксель. А ты, Бритта, иди домой. А то они, наверное, заждались тебя к ужину.
Он почему-то говорил очень быстро, не сводя глаз с брата.
— А про меня никто и не спросит, — глухо сказал Франц. — Так что я могу остаться. Подождем до десяти, после десяти на улицах все как вымерло, и уже темно.
— А как быть с Эльси? — медленно и раздельно спросил Эрик. — Она ждет, когда он вернется… Он же отец ее ребенка…
— Вот именно… немецкого ублюдка! Да так ей и надо! Сама кашу заварила, пусть расхлебывает! — с неожиданной яростью прошипел Франц. — Эльси ни слова! Поняли? Пусть думает, что он уехал и слинял. Не он первый, не он последний! Да он так бы наверняка и сделал. У меня лично к ней никакого сочувствия. Есть возражения?
Все угрюмо молчали.
— Значит, решено. Это наша тайна и ничья больше. Иди домой, Бритта, а то тебя с собаками начнут искать.
Бритта встала и, не говоря ни слова, приняла из рук Эрика платье и вышла — умыться и переодеться. Последнее, на что она обратила внимание, — взгляд Эрика. Вся злость, появившаяся было, когда он узнал тайну Ханса, исчезла. Остались боль и стыд.
Через несколько часов они опустили Ханса в могилу, где ему предстояло пролежать шестьдесят лет.
Фьельбака, 1975 год
Эльси аккуратно положила рисунок Эрики в сундучок. Туре с девочками отправились на лодочную прогулку, и на несколько часов дом был в ее полном распоряжении. В такие минуты она приходила сюда, на чердак.
Жизнь сложилась совсем не так, как она ожидала. Эльси достала синие тетради и рассеянно повертела их в руках. Господи, как молода она была тогда… И как наивна! Сколько несчастий можно было бы избежать, если бы она знала тогда все, что знает теперь… Нельзя любить слишком сильно — слишком высокую цену надо за это платить. Она и сейчас продолжает расплачиваться — за то, что позволила себе любить слишком сильно.
Но она выполнила решение, принятое тогда, — никогда больше так не любить.
Ох, как хотелось иногда нарушить это слово, впустить кого-то в сердце… когда она смотрела на двух своих светловолосых девчушек, на их лицах ясно читалось, как не хватает им материнской любви. Особенно старшей, Эрике… Иной раз у Эльси просто разрывалось сердце, когда она ловила на себе ее взгляды, полные невысказанных вопросов. Иногда ей так хотелось схватить девочку на руки, обнять, прижать к себе… Но в последнюю секунду она всегда вспоминала его крошечное теплое тельце. Его глаза, так странно похожие на глаза Ханса… Дитя любви… Она мечтала, как они будут вместе его растить… А родила его среди чужих людей, в чужом доме… Он выскользнул сначала из ее тела, потом из ее рук… навсегда. Ушел к другой матери, о которой она ничего не знала.
Эльси достала из сундука батистовую рубашечку. Пятна крови… ее крови. С годами они выцвели и стали напоминать ржавчину. Она поднесла ткань к лицу и вдохнула запах — ей всегда казалось, что ткань все еще хранит запах его тельца — сладкий, теплый. Но на этот раз она ничего не почувствовала. С годами запах становился все слабее, пока не исчез совсем.
Иногда ей приходила в голову мысль — она могла бы попытаться его найти. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что у него все хорошо. Но точно так же, как и с дочерьми, в последнюю секунду что-то ее останавливало. Она дала себе клятвенное обещание — никого и никогда не впускать в свое сердце.
Эльси достала лежавший на самом дне сундучка орденский знак и взвесила в руке. Она нашла его в комнатке Ханса, перед тем как ехать рожать в Бурленге, — надеялась, что среди вещей найдет хоть что-то, объясняющее его исчезновение. Тогда она еще не потеряла надежду… Но единственное, что ей удалось найти, — этот Железный крест. Она понятия не имела, что это такое, откуда он взялся и какую роль играл в жизни Ханса. Но почему-то показалось важным сохранить его.
Она завернула орден в детскую рубашонку и положила в сундук. Туда же отправились и дневники, и рисунки Эрики.
Это было все, что она могла дать своим девочкам. Она любила их по-настоящему только в такие моменты — наедине с собой и со своими воспоминаниями. Но как только она видела их ждущие глаза, сердце замыкалось от ужаса.
Тому, кто не любит, не грозит боль потерь.
И на этот раз Микке очень помог, поэтому в списке людей, которых мне хочется поблагодарить, его имя стоит первым. Как обычно, моя издательница Карин Линге-Нурд с присущей ей теплотой и тщательностью немало способствовала и тому, чтобы книга получилась лучше, и тому, чтобы я вообще стала лучше писать. И все остальные сотрудники издательства «Форум» постарались создать спокойную и ободряющую атмосферу. Работать с вами огромное удовольствие.
Лучший в мире Бенгт и лучшая в мире Мария (я, конечно, имею в виду Бенгта Нурдина и Марию Энберг из литагентства «Nordin Agency»). Вы так по-детски, так красиво радуетесь моим успехам, что без вас моя жизнь во время этой работы была бы куда более одинокой.
Конечно, при создании текста мне понадобилась помощь профессионалов. Полицейские из Танумсхеде всегда были готовы прийти на помощь; особенно я хочу поблагодарить Петру Виден и Фольке Осберга. Спасибо и вам, Мартин Мелин из стокгольмской полиции, за очень важные соображения по поводу особенностей полицейской работы. А ваш отец, Ян Мелин, очень помог по части исторических деталей, касающихся жизни в Швеции в военные годы.
И снова, как и раньше, Юнас Линдгрен из криминалистической лаборатории в Гётеборге ни разу не отказал мне в исчерпывающих консультациях.
Большое спасибо Андерсу Тореви, он прочитал рукопись и поправил многое, что касается Фьельбаки, — я ведь уже давно покинула эти края. И моя мама, Гуннель Лэкберг, также много рассказывала мне о Фьельбаке, к тому же безотказно играла роль няньки, пока я писала книгу. То же касается и Хассе и Моны Эрикссон, а Мона еще читала рукопись и помогала своими замечаниями.
