— Что у нас есть еще? — спросил Барнеби.
Был дикий канадский рис и салат из зеленых листьев незнакомого Барнеби растения. Заправленный горчицей, ореховым маслом и белым винным соусом. Джойс открыла третью бутылку «Просекко», и вскоре дружелюбная атмосфера восстановилась.
— Это диетическое блюдо, — сказал Николас. — Такое можно попробовать только в рыбном ресторане Камдена [130].
— Но не за такую цену, — ответила Джойс.
— Он прав. — Барнеби поддел вилкой большой кусок окуня, который буквально таял во рту. — Рыба очень нежная.
— Папа, как продвигается дело?
— Ох, только не о работе! — воскликнула Джойс.
— Увы, плохо. Мы узнали, где Ава оставляла машину в вечер своей смерти. Вот и все.
— А чего-нибудь странного и удивительного, которое годилось бы для нас, ты не обнаружил?
— Вы похожи на пару каннибалов, которые высасывают из людей все, что им нужно, а потом уходят, — проворчала Джойс.
— А что еще мы должны делать?
— Люди — сырье для актеров.
— Они не были бы сырьем, если бы знали, что их используют.
У Барнеби возник соблазн рассказать дочери о Футскреях. Калли и Николас изрядно повеселились бы. Бедный Джордж в свои пятьдесят с лишним еще не успел выйти из подросткового возраста. Его чокнутая мать теперь казалась Барнеби скорее жалкой, чем комичной. Главный инспектор решил, что отдать их на посмешище будет жестоко. Даже если они об этом не узнают.
— Похоже, знакомство с этой Гаррет ничего тебе не дало, — сказала Джойс Калли. — Твоя Аркати совсем другая.
— Ты права. Но она — хороший типаж. Это мне пригодится.
— Она очень убедительна.
— Брось, Нико.
— Посуди сама. Она описала машину, которая его убила, помещение, форму окон, цвет стен…
— Должно быть, кто-то рассказал ей об этом.
Барнеби издал горлом странный звук.
— Том… — Джойс обошла стол. — В чем дело?
— Извини… поперхнулся.
— Выпей воды.
— Стукни его по спине.
— Спасибо. Уже все в порядке, дорогая. Не волнуйся.
На десерт были клементины, сложенные правильной пирамидой на белом фарфоровом блюде. И булочки с орехами, марципаном и кусочками темного шоколада.
— Фрукты — это органическая пища, — сказала Калли, из уголка пухлого рта которой вытекала струйка сладкого сока.
— Не думай, что такая диета сделает тебя бессмертной, — огрызнулась Джойс. Она была по горло сыта советами дочери сменить образ жизни. Каждый звонок Калли превращался в лекцию. От головной боли массируй затылок имбирем; при приступах раздражительности прижимай к мочкам ушей хрусталь; если забываешь, куда положила очки, пей чай с сушеными лепестками хризантемы.
— В следующий раз это будет фэн-шуй [131]. — Джойс начала собирать тарелки.
— Теперь доказано, что китайцы правы, — стояла на своем Калли.
— Попробуйте, — предложил Николас.
— Но передвигать пианино будешь ты. — Барнеби хладнокровно принялся за бисквиты.
— Вообще-то довольно странно приходить на обед со своей едой, — сказала Джойс.
— Пока мы не в состоянии пригласить вас к себе, — ответил Николас. — Дом еще не готов.
— Но когда все будет закончено, — подхватила Калли, — вы сможете приехать и остаться ночевать.
Вскоре после этого они расстались. В десять утра у Калли была репетиция, перед которой ей предстояло около часа заниматься йогой и полчаса — медитацией. Булочки с марципаном они оставили, но котел для рыбы забрали. Барнеби сам положил его в багажник машины.
— Черт побери, зачем вам нужна штуковина такого размера?
— Мы всегда окружены людьми, — объяснил Николас.
— Перед переездом у нас ужинали шестнадцать человек. — Калли поцеловала мать. — Увидимся первого вечером, если я не смогу заскочить раньше.
Вернувшись в дом, Джойс начала загружать посудомоечную машину. Барнеби думал о рыбном котле и ужине на шестнадцать персон. Представлял себе кухню их нового дома, битком набитую актерами. Они смеются, пьют, сплетничают. Жадно едят. Внезапно он ощутил себя оторванным от жизни дочери. Это было смешно, потому что пять минут назад он сам сидел с ней за столом, смеялся, пил, сплетничал. И жадно ел.
— Некоторые люди никогда не бывают довольны.
— Что ты там бормочешь?
— Ох… — Он и не заметил, что говорил вслух.
— Послушай, Том. — Жена подошла к нему и обняла за талию. — Часто ли мы приглашали твоих родителей, когда у нас собирались друзья?
— Это совсем другое дело.
— Нет, не другое. Помнишь, как Калли пригласила нас на вечеринку в честь последнего представления «Сурового испытания»?
— Не помню.
— Ты сказал, что еще никогда не встречал такого количества позеров и дураков.
— Ах, ты об этом…
— Том, они пригласили нас с ночевкой. Думай об этом.
— Угу.
— Но до того счастливого дня тебе придется ночевать со мной. — Она поцеловала мужа.
— Раз так, стели постель, — промолвил Барнеби. И ответил на ее поцелуй.
Шел восьмой час вечера, а Мэллори еще не вернулся. За это время Кейт успела испытать все чувства, на которые она была способна, и несколько новых, о существовании которых не догадывалась.
Когда машина вылетела со двора, гнев заставил ее выбежать на крыльцо и крикнуть вслед Мэллори все, что она о нем думала. Потом она вернулась в дом, устремилась к телефону и набрала номер Полли. Конечно, это было как-то связано с их дочерью. Ничто другое не заставило бы его пулей выскочить из дома. На лице мужа были написаны боль и страх. Да, страх. «Ты мог бы сказать мне хоть что-нибудь», — твердила Кейт, но про себя, потому что уже сорвала голос, крича на Мэллори. Телефон звонил, звонил, звонил, пока она не сдалась.
Ни у нее, ни у Мэллори номера мобильника Полли не было. Дочь отказывалась давать его, заявляя, что иначе она будет чувствовать себя малолетним правонарушителем, которого держат на коротком поводке. Кейт знала одно: в машину Мэллори звонить нельзя. Он гнал как сумасшедший. Кейт пыталась не думать о том, что муж может попасть в аварию.
Мучительное ожидание продолжалось больше шести часов. Устав рвать и метать, Кейт опустошила бельевой шкаф, заново свернула все простыни, полотенца и наволочки и тщательно положила обратно. О чтении не могло быть и речи. Телевизор оккупировали идиоты, визгливо смеявшиеся и хлопавшие самим себе и друг другу. Сад тоже не был выходом из положения. Бенни почти наверняка пришла бы ей помогать, а Кейт была не в состоянии скрывать свою тоску и отчаяние.
Потом она почувствовала тошноту и приготовилась к худшему. Что бы ни случилось с Полли, виновата в этом была она, Кейт. Нужно было убедить Мэллори съездить к Полли накануне их переезда. Почему она поверила Бенни, предположившей, что Полли улетела на Крит? Раньше она никогда не уезжала на каникулы, не предупредив их. «Честно говоря, — со стыдом призналась себе Кейт, — я почувствовала облегчение. Была счастлива, что пару недель мы сможем побыть вдвоем. А тем временем…»
Когда в девять вечера машина свернула в ворота, Кейт была близка к истерике. Она не позволила себе выбежать на крыльцо. Стояла на кухне и вытирала уже досуха вытертые чашки и тарелки. Когда открылась передняя дверь, она услышала голоса. Он привез ее.
Полли была жива. Не умерла от какого-то жестокого вируса, удара электрического тока, не попала под машину, не стала жертвой взломщика, ревнивого любовника или сумасшедшего, сбежавшего из клиники. Она была в порядке. У Кейт закружилась голова от облегчения. Она сделала несколько глубоких и тщательных вдохов, а затем вышла в холл.
Мэллори стоял, повернувшись к ней спиной, и обнимал Полли. Приветливая улыбка Кейт тут же увяла. Испуг лишил ее дара речи.
Полли едва держалась на ногах и походила на привидение. Ее лицо было бесцветным, с синяками под глазами. Волосы, всегда пышные и блестящие, висели жирными клочьями. Одежда была грязной. Она плакала; слезы падали на пол у ее ног.
