— Что именно? — уточнил Цой.
— Все.
— Да, — задумчиво сказал Цой, — ты все расскажешь президенту, а Ревко все подтвердит. Ревко охотно скажет, что да, он убил бандита, авторитета, державшего в страхе половину российской металлургии, человека, чье имя было вызовом закону и Кремлю. «Ведь менты не могли его посадить, потому что были им куплены», — скажет Ревко, — «а я его убил». А еще ты расскажешь президенту, что полпред Ревко мечтает создать государственную металлургическую компанию, доходы с которой должны поступать не в наш с тобой преступный частный карман, а в государственный оффшор для блага будущей России. А потом он вспомнит, как я утопил твой ГОК, а ты нанял Крамера, чтобы убить меня, и скажет: «вот я и не хотел, чтобы такие люди правили бал в России». И чем ты думаешь, это кончится?
Тем, что президент поскребет лоб да и скажет: «А что, Александр Феликсович прав. Поставьте-ка активы на базу».
В гостиной стало очень тихо. Только шелестели листья пальм, едва колеблемые кондиционером, да в камине гудели березовые полешки, — ровные, идеально наколотые, специально привозимые каждую неделю выделенным для этого человеком. В полутьме на столике поблескивала бутылка дорогого коньяка, который стоил столько же, сколько зарплата рабочего на любом заводе любого из присутствующих, — бутылка была начата и разлита, но никто из четырех человек, сидевших в гостиной, к коньяку и не притронулся.
И вот тут Денис почувствовал холодный пот между лопаток. Цой был прав. В России не было морали, не было права, не было закона, а там, где нет законов, не бывает и преступлений. И точно так же, как Извольский или Цой могли оправдать любое свое беззаконное действие ссылками на обиду, месть и необходимость рассчитаться с врагом, — точно так же любое свое действие мог оправдать и полпред Ревко. Причем ссылался бы он при этом не на личную месть, а на высшие государственные интересы.
— Так что? — резко спросил Извольский. — Сдадим активы на базу? Я-то хоть из России могу уехать, а ты, Костя, куда уедешь? Тебе в шенгенской визе когда отказали?
Цой молчал. Он молчал очень долго.
— Степан был у меня в доле, — сказал Цой, — двадцать процентов. Эти двадцать процентов мы в свое время оценили в шестьдесят миллионов. Теперь оно подросло… У меня есть одна идея. Будет она нам стоить примерно шестьдесят миллионов. На двоих. Если тебе жмется, Слава, я готов одолжить.
— Шестьдесят миллионов? — вскипел Денис, — ты нас за лохов держишь? Да его за двушку хлопнут…
Цой сделал шаг и схватил Дениса за ворот. Его не мигающие голубые зрачки уставились в глаза Дениса.
— Ты думай на три шага вперед, а не на два, мусор! Ты его за двушку хлопнешь, а завтра тебя посадят! А бизнес наш отберут!
— Шестьдесят миллионов за Ревко?
— Шестьдесят миллионов за Степана, — ответил Цой.
— Да ты за завод никогда больше пятерки не платил!
— Дружба дороже завода, — пожал плечами Альбинос.
Они уже прощались, когда Денис сказал.
— Кстати, откровенность за откровенность. Я так понимаю, что вы очень обрадовались, когда Ревко снял меня с «Южсибпрома». А по какой причине вы одобрили кандидатуру Ахрозова?
Цой пошарил у себя за пазухой. На стол шлепнулась видеокассета в белой обложке без надписи.
— Посмотри на досуге, — сказал Цой. Усмехнулся и вышел.
* * *
Спустя час Денис поднялся на третий этаж особнячка. Там, в номере люкс, сидел Сергей Ахрозов. Он сидел и тупо смотрел телевизор. Ничего удивительного в этой картине не было, если не считать того, что Ахрозов смотрел спутниковый французский канал, а французского бывший гендиректор ГОКа не знал.
Денис вошел в гостиную и прикрыл за собой дверь. Ахрозов не шевельнулся.
Денис кинул на тумбочку кассету.
— Тебе следовало все рассказать мне. Или Славе, — сказал Денис.
Ахрозов молчал.
— Ты наверное, хочешь узнать, что с тобой будет? — спросил Денис. — Ты очень много поработал на врагов холдинга, Сережа. Теперь тебе немножко придется поработать на нас.
Ахрозов ничего не ответил, а просто закрыл глаза. Денис встал с кровати и пошел к выходу. У самой двери он обернулся: Ахрозов снова открыл глаза и глядел на него блестящими, суженными зрачками.
— Лучше б ты утонул тогда, Сережа, — тихо сказал Денис и вышел. Это было, наверное, мелко и злобно, — но великодушие Дениса на сегодня было исчерпано.
* * *
Извольский улетел во Францию спустя несколько часов. Там он срочно встретился с Ревко. Извольский выглядел очень напуганным. По его словам, мину на дорожке обнаружили чисто случайно: усиленный наряд службы безопасности осматривал асфальт и заметил под опавшими листями следы свежей работы.
Из Франции Ревко улетел на день в Арабские Эмираты, где в отеле «Хайятт» его ждал Константин Цой. Ревко предложил Цою одну, очень разумную идею. Ревко сказал Цою, что теперь, когда Бельский был мертв, Цою нет смысла работать с очаковскими. Цой поразмыслил и сказал, что он не против передать некоторые свои предприятия в государственный холдинг, если таким путем он выкинет из бизнеса Кирилла.
Денис Черяга по-прежнему находился в федеральном розыске. Положение его ухудшилось еще больше. В гостевом доме в Павлогорске нашли следы замытой крови.
Группа крови была та же, что у Крамера, и какие-то ранние дачники, сшивавшиеся в шесть утра в районе павлогорского железнодорожного вокзала, опознали Крамера в одном из пассажиров, сошедших с шестичасовой электрички.
Следственные эксперименты подтвердили все показания Самарина, кроме показаний по убийству Олжымбаева. Тут показания были несколько туманны, а осмотр места, где Крамер и Самарин якобы испытывали «Метис», дал неожиданный результат. Обгоревшую сосну действительно нашли, но живший неподалеку лесник категорически заявил, что слышал взрыв через два дня после покушения, и как его ни допрашивали, все стоял на своем. Кроме того, снаряд, убивший Олжымбаева, был изготовлен в 1989-м году, а осколки снаряда, испытанного в болотах на севере области, уверенно датировались 1997-м годом.
Висягин и Крупцов показали, что Самарин появился в Черловске через два дня после покушения на Цоя. Это как будто полностью согласовалось с версией Самарина о том, что он обратился к прежним подельникам только после того, как убедился в смерти Крамера и понял, что его ожидает та же участь. Однако оставалась одна странность. Если Денис Черяга был заказчиком убийства Панасоника, то он не мог не понимать, что сотрудники «наружки» так или иначе были в нем замешаны. Почему же тогда Черяга не ликвидировал опасных свидетелей?
Самарин на это, впрочем, убедительно отвечал, что опасными они стали только тогда, когда в Павлогорске сменилась власть, а после этого Черяге было не до того, чтобы прочесывать с автоматом окрестные леса.
В том же, что касается убийств Панасоника и Горного, в показаниях Самарина не было ни щелочки лишней. Автомат, использованный при убийстве Горного, выловили из реки в указанном Самариным месте. В заначке на даче обнаружили более сорока тысяч долларов, которые Самарин назвал платой за убийство. Висягин и Крупцов полностью признавали свою вину и подробно, на месте, показали, как убивали Панасоника и как страховали Самарина в универмаге.
* * *
Сообщение легло на стол президента в одиннадцать утра, как только он приехал на работу.
Сообщение было взято из «Рейтера» и гласило:
"Трейдерские компании, зарегестированные в Америке и связанные с Ахтарским металлургическим комбинатом, подали в суде Washington DC иск против российской группы «Сибирь».
Американские трейдеры АМК обвиняет группу «Сибирь» в организации ряда убийств с целью завладения промышленными активами АМК в России, а также в подкупе руководящих российских чиновников. В частности, АМК отмечает, что десять дней назад группа «Сибирь» перевела на счет 83655-альдо в Republican National Bank сорок восемь миллионов долларов. По словам адвокатов АМК, этот счет принадлежит крупному российскому чиновнику, представителю президента России по Южносибирскому федеральному округу Александру Ревко, и у АМК есть аудио-и видеодоказательства того, что деньги были уплачены за полное уничтожение бизнеса АМК в Сибири".
Президент внимательно ознакомился с текстом, поднял глаза на часы. Часы показывали половину двенадцатого.
— Витя, — сказал президент, сообщи пожалуйста Извольскому, что я жду его в час. С аудио-и видеодоказательствами.
— А если он не в Москве? — резонно спросил чиновник, — если он за границей?
— Пусть закажет себе «Шаттл», — сквозь зубы сказал президент.
* * *
Чиновник, принесший президенту листок с «Рейтером», вышел из кабинета и в предбаннике столкнулся с другим чиновником. Оба они кивнули друг другу и вышли в туалет.
