В коридоре прокуратуры Пафнутьева ожидал Фырнин. Он загородился от всех газетой, надел на нос очки и углубился в чтение. И только иногда поверх газетного листа бросал настороженные взгляды на каждый хлопок двери. Наконец появился Анцыферов – его тоже не было с самого утра.
– Хорошее же впечатление останется у вас о нашем городе! – воскликнул прокурор с подъемом.
– Да, – согласился Фырнин. – Жарко... Знаете, на юге Таджикистана есть такой городок Курган-Тюбе... Вот там уж жарко по-настоящему. – Он прошел вслед за прокурором в кабинет.
– Надо же! – изумился Анцыферов. – А мне казалось, что такое возможно только у нас!
– Вы, наверно, имеете в виду убийства? – спохватился Фырнин. – Да, многовато. Но когда я был в Нагорном Карабахе в момент вспышки национального достоинства...
Анцыферов про себя выматерился, и, очевидно, этот мысленный посыл был столь мощный, что заставил Фырнина резко изменить тему.
– Скажите, Леонард Леонидович... У вас наверняка есть какие-то объяснения... Почему на одной неделе погиб и водитель, и его шеф? Неужели случайность?
– Да, это печально, – Анцыферов удрученно развел руками. – Что делать?.. Что делать?..
– Я слышал, что Голдобов долгое время пользовался личным покровительством Сысцова, это правда? Мне говорили, что они вместе ездили на охоту, на рыбалку... Наверно, это большой удар для Председателя?
– Это для всех нас удар, – Анцыферов непритворно вздохнул.
– Как? Голдобов – и ваш друг?! Простите, я не знал... Мне казалось, что... Потеря близкого человека... Простите.
– Голдобов не был моим близким другом, – холодно сказал Анцыферов. – Да, мы встречались, по работе находили общий язык... Но дружить... Нет.
– Да? Интересно... Я понимаю, я прекрасно все понимаю. – И Фырнин принялся что-то быстро записывать в свой блокнот. Причем делал он это как-то слишком уж долго, Анцыферов маялся, ерзал на стуле и, не придумав ничего лучшего, в раздражении начал набирать номер телефона. Фырнин тут же перестал записывать и замер, с напряженным любопытством ожидая разговора, который сейчас состоится. Анцыферов в полнейшей растерянности положил трубку.
– Простите, если у вас больше нет вопросов...
– Есть! – радостно воскликнул Фырнин. – Я слышал, что на месте личной дачи Голдобова обнаружены человеческие останки... Кости, черепа... В городе говорят, что в подвалах дачи была маленькая тюрьма... Неужели это правда, Леонард Леонидович?!
– Кто вам сказал такую чушь? Кто вам мог такое сказать?
– А что... Это закрытая информация?
– О боже! – Анцыферов схватился за голову.
– Леонард Леонидович, я понимаю, огласка всегда нежелательна, но вы должны согласиться, что пресса имеет право...
– Тюрьмы не было! – твердо сказал Анцыферов.
– Но там горы скелетов!
– Не знаю. Не видел.
– Скажите, а труп прекрасной девушки... Мне говорили, что ее застрелил генерал Колов? Он признался?
– Как Колов? Почему Колов? – Анцыферов от неожиданности откинулся на спинку стула.
– Случайно, по своим каналам я узнал, что пуля выпущена из его пистолета... Таково заключение экспертизы. И у меня есть ее копия.
– Как она к вам попала?
– Значит, все правильно? Значит, вы подтверждаете? – И Фырнин опять принялся писать в блокнот.
– Что вы там пишете?
– Что вы согласны с заключением экспертизы.
– Я этого не говорил! – заорал Анцыферов.
– Как? Уже отказываетесь?! Но вы же сказали, что пистолет Колова фигурирует в деле... Ведь в деле есть пистолет?
– Пистолет есть, но...
– И прекрасно! – подхватил Фырнин. – Понимаю, вы не можете сказать всего, следствие не закончено, но даже то, что сказали... Очень вам благодарен, очень! Я позвоню из Москвы и зачитаю все места, где приведены ваши слова.
Дверь открылась, и в кабинет заглянул Пафнутьев, озадаченно посмотрел на бледного Анцыферова, возбужденного Фырнина с блокнотом в руке.
– О, Павел Николаевич! Здравствуйте! Заходите, пожалуйста! – закричал Фырнин. – Леонард Леонидович рассказывает потрясающие вещи! Оказывается, все скелеты на даче Голдобова – это не выдумка! Они есть! Оказывается, Сысцов, представляете – личный друг Голдобова и долгие годы покрывал его и покровительствовал ему.
Анцыферов поднялся и, пошатываясь, вышел из кабинета.
– Он, кажется, тронулся умом, – прошептал Фырнин. – Он созрел. Но и для тебя кое-что есть...
– Пройдемся. И по дороге поговорим, голова кругом идет.
Они вышли на улицу, прошлись немного и сели на ту самую скамейку, на которой несколько дней назад Пафнутьев ожидал собственной смерти, сам того не подозревая. Так же толпились люди на остановке, в киосках торговали всякой всячиной, да время от времени душераздирающе скрежетал трамвай.
– Итак, Паша... Докладываю о собственных поисках и находках. – Манера разговора Фырнина изменилась настолько, что, будь при их беседе Анцыферов, он бы ушам своим не поверил. Вместо бестолковых, дурацких вопросов он бы услышал дельные слова. – Я заинтересовался машиной, которая сбила Голдобова.
– А я не успел, – сокрушенно покачал головой Пафнутьев. – Но задание ребятам дал.
– Это хорошо, но вряд ли им повезет так же, как повезло мне. Машина принадлежит третьему автохозяйству. У них все машины во дворе не помещаются. И на ночь многие остаются на соседней улице. Но ключи сдают диспетчеру. Утром берут ключи и едут по своим делам. Дежурил в ту ночь некий дядя Петя...
– Фамилия?
– Подожди, Павел. Есть и фамилия, и показания, и его подпись. Все есть. Ты слушай. Его проведал участковый. Обходил квартал и забрел к нему. Попросил чайком угостить. Покалякали о том о сем, и участковый ушел. Дядя Петя хвать – на доске под стеклом нет ключей. Он к машине – нет и машины. Дядя Петя сделал в журнале запись...
– Участкового упомянул?
– Дописал по моему совету.
– Молодец.
– Я или дядя Петя?
– Вы оба молодцы. Дальше.
– Под утро опять зашел участковый. Чайку выпил, покалякал и ушел. Дядя Петя глядь – ключи на месте. Дядя Петя к машине – машины нет.
– Все ясно. Машина похищена и разбита. И найдена будет лишь с рассветом. Сработано грамотно.
– Рад стараться, – улыбнулся Фырнин. И вынул из кармана маленький сверток, вручил его Пафнутьеву. – Это, Павел, тебе на память о нашей совместной борьбе с преступностью. Магнитофонная кассета. Подробный разговор с дядей Петей и участковым. Конечно, он не сказал, что брал ключи, но что дважды приходил на дежурство, что чай пил, что видел щит с ключами и прочее, и прочее. В умелых руках запись может сработать.
– Сработает, – кивнул Пафнутьев. – Писать будешь?
– Хотелось бы... Но надо поговорить. Насовать в очерк побольше крючков... Авось кто-то клюнет.
– Клюнут. Наши еще не пуганые... И потом, у них полная уверенность, что выкрутились.
– Они ошибаются? – спросил Фырнин.
– Очень.
– Поделишься добычей? Мне ведь для очерка документы нужны.
– Копии тебя устроят?
– Вполне.
– Заметано, – Пафнутьев звонко шлепнул ладонью по тощеватой фырнинской коленке. – Сегодня подведение итогов у Сысцова... Он тебя не приглашал?
– Что ты! Конечно, нет!
– Напросись, – посоветовал Пафнутьев. – Я поддержу. Услышишь много забавного. И увидишь тоже. Для полноты картины тебе только нашего сборища не хватает.
... – Разрешите, Иван Иванович? – Пафнутьев заглянул в дверь и улыбнулся широко, с легким вызовом, но была в его позе и в голосе приличествующая почтительность.
– Да-да, конечно... Ждем, Павел Николаевич... Только о вас и разговоры...
Сысцов с неподдельным интересом рассматривал Пафнутьева. Тот был оживлен и радостно предупредителен. Но не настроение следователя обращало на себя внимание – Сысцов был изумлен прекрасным костюмом Пафнутьева. Благородный серый цвет, почти незаметная красная полоска, светлая рубашка, не белая, нет, чуть затемненная в еле заметную сероватость. Сысцов полагал, что он разбирается в галстуках, и его маленькой слабостью было отмечать бездарность посетителей по этой части туалета. Но тут вынужден был признать – галстук Пафнутьева в сочетании с серым костюмом и рубашкой был безупречен. Глухо-красный, с четкой серой полоской по тону темнее рубашки, но светлее костюма, он был завязан легко, свободно, с почти неуловимой небрежностью.
Пафнутьев увидел за приставным столиком Анцыферова, в кресле у окна расположился Колов, на стуле у стены сидел Фырнин. Хотя место ему предложили не самое почетное, он тем не менее сумел сесть таким образом, что выглядел независимо и даже весьма значительно – расстегнутый пиджак, приспущенный галстук, нога на ногу, рука легко лежит на спинке соседнего стула. Второе место у приставного столика было, очевидно, оставлено для Пафнутьева.
– Садись, Павел Николаевич, – Анцыферов кивнул в сторону свободного стула. – Вместе отдуваться будем.
