Реку с обеих сторон окружали пологие, в самый раз для гольфа, холмы, перемежаемые темными перелесками. Ниже по течению долину пересекал огромный каменный мост. Взглянув вниз, Эдвард увидел собственные ноги в черных башмаках и коричневых саржевых брюках. На самом краю утеса торчал одинокий обветренный столб с прибитым к нему почтовым ящиком. В ящике виднелись предметы: простой белый конверт, пистолет и лежащие на боку серебряные песочные часы, Эдвард инстинктивно понимал, что все это оставлено здесь не для кого-то, а именно для него.
Он двинулся к ящику, но что-то на краю экрана отвлекло его. Он повернулся в ту сторону и сорвался с утеса.
Все завертелось колесом: голубое небо, серебристая река, красная стена утеса и снова небо. Он падал. Игра так захватила Эдварда, что его внутреннее ухо отреагировало на это панически. Он увидел последнюю вспышку солнца перед тем, как врезаться в воду, затем освещение изменилось, став слабым, мутным, серо-буро-зеленым. Его тело медленно опускалось на дно, вихляясь, как опавший лист, а потом он лег на спину, глядя на блестящую, колышущуюся речную поверхность.
Он надавил несколько клавиш без всякого результата. Угол его зрения слегка сместился, и он, помимо поверхности, видел теперь кусочек песчаного дна с какими-то водорослями. Пресноводная рыба вроде форели проплыла высоко над ним, затмив на миг водянистое солнце, и он понял, что умер.
В квартире стояла тишина. Он нажал наугад еще одну клавишу и снова очутился в лесу, вернувшись к началу игры. Дул легкий ветерок, небо голубело. Он был жив.
Утром он проснулся поздно, с головной болью. В памяти сохранилось хождение по лугам и лесам, щелканье клавиш и поиски ключей. В какой-то момент он допил вино и стал наливать себе понемножку из бутылки с граппой, которую привезли ему Зеф и Кэролайн с прошлогодней флорентийской конференции — по принципу, что напитки на основе винограда, даже смешанные, похмельем его не наградят. Теперь он пересматривал этот принцип в свете нового опыта.
Когда же он лег-то? Господи, да он ничем не лучше Стюарта с его «Геймбоем». В квартире духота, солнце бьет в закрытые окна. Спустив ноги на пол, он ощутил испарину на голой спине и распахнул все окна, какие попались под руку.
Часы показывали два. Он потряс головой. Стрессы и недосыпание наконец взяли свое. Сегодня как будто пятница? В обычный свой день он к этому времени отработал бы уже шесть часов. В кухне он налил себе большой стакан воды из-под крана и выпил его одним духом. На стойке лежало здоровенное зеленое яблоко. Он отрезал ломтик и съел прямо с ножа. От кислого сока заныли зубы.
На автоответчике имелось одно сообщение — оно поступило, наверно, ночью, когда он лег спать.
— Эдвард, это Зеф. — На фоне — шум веселого сборища. — Тут все говорят по мобильникам, и мы с Кэролайн тоже решили кому-нибудь позвонить. — Кэролайн промолвила что-то рядом. — Я не ору, я так говорю. Это мой нормальный голос. Мы все здорово на тебя обозлились, — продолжал поддатый Зеф. — Фабрикант обозлился, что ты не пришел, и мы тоже, в общем, все, хотя тут еще много народу — может, они тоже обозлились, не знаю. Неохота спрашивать. Мы уже наладились уходить. Ну их на фиг, эти светские разговоры. О, гляди-ка, Артист! Вот это да! Как это его угораздило? Ходит тут и пугает народ. А вон классная шлюшка…
— Ничего себе каблуки, — промолвила Кэролайн. — Лучше б сразу ходули надела.
— Я сейчас… — Конец сообщения.
Эдвард пошел в ванную и умылся холодной водой. Уже пару дней он не брился. Распускаешься, сказал он себе. Непонятно на что потратил всю ночь и сегодня уже полдня потерял. Давай соберись, засранец. Надо позвонить наконец в офис и распутать неразбериху с библиотекой Уэнтов, подумал он, глядя на себя в зеркало. Хотя нет, сегодня для этого уже поздно. Придется поехать прямо туда, его определенно уже ждут. Он представил себе прохладу, полумрак и покой чердачной библиотеки.
На лбу уже проступал свежий слой пота. Эдвард принял душ, оделся, положил в сумку записную книжку и старый свитер. Ни к чему торчать тут весь день. В квартире Уэнтов хотя бы кондиционеры работают. По дороге к выходу он задержался у компьютера. Запыленный монитор, который он так и не выключил, слабо светился на солнце — на экране вырастали фрагментами и тут же пропадали снова горные хребты. Он даже игру не остановил, и она шла без него всю ночь, пока он спал.
Эдвард убрал с экрана заставку и увидел, что все еще жив. Он нахмурился. Кому-нибудь вроде космического пришельца давно полагалось бы явиться и прикончить его. А может, уже и прикончили — может, его за эту ночь тысячу раз убивали и тысячу раз возвращали к жизни. Откуда ему знать?
На улице день, но в игре, согласно крохотному часовому табло в нижнем углу экрана, было семь часов вечера. За деревьями сквозила узкая, меркнущая полоска заката в красных, золотых и зеленых тонах. Эдвард вышел к утесу. На реке дробились и переливались последние отблески солнца. Некоторое время он просто стоял, глядя на воду.
Не все вокруг было таким, как минувшей ночью. Письмо и пистолет исчезли из почтового ящика. Эдвард вспомнил битловскую песню про листья, шуршащие в таком вот ящике. На земле в самом деле лежали листья — пейзаж сделался более осенним. Серебряные песочные часы тоже валялись на земле, разбитые, бледный песок высыпался на пожухлую, поредевшую траву. Здесь явно прошло какое-то время. Эдвард, занервничав, стал оглядываться по сторонам.
Мост через реку лежал в руинах. Настил обвалился, одна из двух каменных опор пропала начисто, другая сильно разрушилась. Эдвард стал на утесе так, чтобы лучше видеть. В игре он передвигался плавно и быстро, скользя над самой землей недоступным в реальной жизни манером. Дело выглядело так, будто мост обрушился сам по себе, от древности. Сколько же лет должно было пройти, чтобы это случилось? Пена, вскипая у подножия уцелевшей опоры, плыла вниз по течению. До Эдварда долетел слабый шум, производимый водоворотом. Там, внизу, еще сохранилась часть туловища каменного льва.
Как мог этот мост так состариться за одну ночь? И что ему, Эдварду, теперь делать? Он слетел на дорогу к тому месту, где она обрывалась в реку. Завитки воды у останков моста выглядели плотными и тяжелыми, как стекло. В полной тишине журчала река, и сверчки повторяли вкруговую один и тот же мотив. Нарисованная парусная лодочка, продвигаясь вверх по реке, оставляла на темно-синей воде белый след в виде правильной буквы V. На лодке звонили в серебряный колокол.
Эдвард нажат Esc, пытаясь выйти из игры, но никакого результата не последовало. Он попробовал Ctrl-Q, потом Alt-F4, потом Ctrl-Alt-Delete. Ничего, но процесс игры он в итоге скопировал.
— Мать твою, — вслух сказал он.
Возможно, новое самоубийство поможет делу? Он подошел к самому краю белой немощеной дороги с полоской зеленой травы между колеями. Он чувствовал себя не совсем ловко, вот так сознательно кончая с собой, но все-таки разбежался и прыгнул вниз. На этот раз он не кувыркался, а просто упал — повис на миг в вечернем воздухе и ушел с головой в темную воду.
Погрузившись, он не потонул и тут же выскочил на поверхность. Ракурс перемещался вверх-вниз, его несло по течению. Он хотел нырнуть вглубь, но не сумел. Упорно отказываясь тонуть, он качался на воде, как пробка.
— Тони давай, — прошипел он. — Сдохни, поганец.
Вскоре ему надоело топиться. Вокруг темнело. Он подплыл к одинокой опоре и взобрался на нее. Вдали маячила парусная лодка. На корме виднелись неразличимые теперь буквы — он предполагал, что там написано МОМУС.
Узкую улицу, на которой жили Уэнты, загораживал мусоровоз, поэтому таксист высадил его за углом. Женщина с суровым лицом продавала с раскладного столика старые номера «Пентхауса» и «Уи», покоробившиеся от воды и солнца. Жара превратила город в цементную печь. Солнце резало глаза, отражаясь от окон и автомобильных зеркал, — на тротуар и то было больно смотреть. Эдвард прошел мимо швейцара, даже не взглянув на него.
— Идите, идите, — лениво произнес тот ему вслед.
В темном вестибюле после солнечной улицы Эдвард сразу ослеп и ушиб ногу о кофейный столик. Его охватил аромат кожи и сухих лепестков. Впотьмах он добрался до лифта и вынул из кармана ключ, который дала ему Лора. Тот без труда вошел в гнездо рядом с кнопкой семнадцатого этажа. Двери с рокотом закрылись.
Эдвард надеялся, что дома никого не окажется и он проскользнет наверх, не вступая ни с кем в разговоры. Ушибленная голень болела. На девятом в лифт сел пожилой еврей-хасид, пахнущий потом под черным сюртуком, а на десятом он вышел. На подходе к нужному этажу у Эдварда возникло странное ощущение, что дверцы сейчас откроются в никуда, в глухую стену или в пропасть, однако его встретила все та же прихожая с зеркалом, и та же уборщица энергично пылесосила ковер в первой комнате.
