На банкете магаданские чиновники пили много, плясали, братались и пели песни — словом, гуляли, будто в ожидании скорого конца света. Надо признать, с учетом их долгов перед энергетиками у них были к тому основания. Нагрузились все, включая магаданского губернатора. Когда раздались первые залпы праздничного фейерверка, толпа с криками высыпала на улицу и на балконы. Магаданский губернатор обнял Лисецкого за шею и удержал за столом.
— Мы с тобой, Егорка, завтра на минеральные источники съездим, — пообещал он, дыша луком в красивое лицо Лисецкого. — Там купели такие оборудованы, специальные, в каждой свой источник, а температура у всех разная: где тридцать градусов, где сорок, где шестьдесят. От многих неизлечимых болезней помогает, научно доказано. Люди к нам со всего света приезжают, особенно японцы. Мы с тобой тоже полечимся... от похмелья, ха-ха! Крабов свежих поедим. Ты, небось, забыл, когда дальневосточных крабов ел? А «пятиминутку» пробовал? Знаешь, как ее готовят? Живой рыбе брюхо вспарывают, икру достают и — в рассол. Через пять минут — готово. Потому и называется «пятиминутка». А рыбу выбрасывают. А чего с ней делать? У нас икры девать некуда, а тут еще рыба!
Икры на столах действительно было больше, чем хлеба.
Лисецкий старался улыбаться и вообще сдерживался изо всех сил. В другое время магаданский губернатор ни за что не позволил бы себе такого тона. Но сейчас он чувствовал себя хозяином положения, поскольку Лисецкий приехал к нему в роли просителя.
— Икра — это хорошо, но мне бы с людьми пообщаться, — возразил Лисецкий, — про их проблемы послушать...
— Зачем тебе их проблемы? — удивился магаданский губернатор. — Своих, что ли, нету?
Он налил им обоим коньяка, чокнулся и выпил первым.
— Не тем ты, Егор, занялся, — вздохнул он. — Ничего из твоей затеи не выйдет, не сковырнешь ты Бориса. Крепко он сидит, да и все рычаги у него. Зачем на рожон переть? Плохо тебе при нем живется? Нам, губернаторам, он не мешает, отдал, как говорится, вотчины на кормление да еще из федерального бюджета нет-нет да подкинет. Где ты еще так развернешься, в какой стране? Уж на что у меня регион депрессивный, а возможности находим! И неплохие, знаешь, возможности! — Губернатор подмигнул.
Лисецкий криво усмехнулся.
— А ты не боишься, что, когда стану президентом, я тебе твои слова припомню?
Он хотел чуть припугнуть своего собеседника, надавить на него, но тот лишь осклабился, показав в глубине рта золотые зубы.
— А ты не станешь, — убежденно заявил он. — Бесполезно.
— Это почему же? — вскинулся Лисецкий.
— Во-первых, имя у тебя неподходящее. Был бы ты Николай там, или Александр, или Владимир — куда ни шло. А тут — Егор. Какой такой Егорка? С какой горки? Народ не поймет. И Россию ты не знаешь. Ну что ты заладил: демократия, демократия! Нам царь нужен, а не демократия. Эх, Егорий, не на тот кусок ты рот открыл. Гляди, подавишься! — И, поднявшись на нетвердых ногах, он направился смотреть фейерверк.
...Губернаторские жены любовались фейерверком с балкона. Елена Лисецкая сильно замерзла: ей было холодно и скучно, хотелось домой, а еще лучше — в Москву, которая здесь, на краю света, казалась нереальной и сказочной.
— Может быть, вернемся? — предложила она.
Магаданская губернаторша сделала вид, что не слышит.
Она не собиралась уходить, — в отличие от Лисецкой, она была на седьмом небе от счастья. В шубе из соболя, широко расставив короткие толстые ноги и опершись о перила, она демонстрировала твердую решимость насладиться каждой секундой праздничного зрелища.
— Красивая шуба, — похвалила Лисецкая, осознав тщетность своих усилий.
— Ничего, — отозвалась та, оглаживая мех. — Но я больше другую люблю, из белой норки. Мне у той цвет нравится, идет он мне. Полнит конечно, зато смотрится богато.
— Это у вас настоящие камни? — поинтересовалась Лисецкая, рассматривая сережки в ушах собеседницы.
— Конечно, настоящие! — та слегка надулась. — Чай, не цирконий. В Амстердаме покупали. Пять карат каждый. Чистота идеальная. А носить некуда, — вздохнула она. — Первый раз надела.
От зависти Лисецкой сделалось нехорошо.
— Видно, большие деньги вы тут зарабатываете, — не стерпела она.
Магаданская губернаторша не поняла сарказма. Она по-хозяйски оглядела чиновных мужчин, толпившихся вокруг, и пожевала губами.
— Да какие тут заработки, — отмахнулась она. — Воровство одно. Все воруют. Просто другие мужики на любовниц тратят, а мой — в дом тащит.
— Повезло, — кисло улыбнулась Лисецкая.
— Ну, должно же хоть в чем-то повезти, — философски заметила магаданская губернаторша, — а то живем в дыре, никакой культуры.
***— У вас в номере гости, — строго сообщила Плохи-шу администраторша. — Ваш товарищ привел.
— Да ну? — притворно удивился Плохиш. — Опять депутаты из Госдумы!
— Никакие не депутаты, — возразила администраторша. — Даже не похожи! И вообще после двенадцати посторонним нельзя здесь находиться.
— Мы тихонько, — заверил Плохиш, всовывая ей в руку купюру. — Как мышки. Перетрем по-быстрому за мировую политику и по койкам.
— Только не шумите, — уступила администраторша, пряча купюру в карман.
Плохиш, предвкушая потеху, поднялся на свой этаж, открыл дверь ключом, и улыбка медленно сползла с его лица. В номере царил бардак. В постели Плохиша похрапывал пьяный Топорков, а рядом на спине, закинув руки за голову, лежала толстая немолодая баба, с короткими пегими волосами и дряблой грудью, свисавшей, как желе. Едва прикрытая одеялом, она зевала и лениво переговаривалась с мужеподобной подругой, тоже немолодой и толстой, с фигурой бывшего штангиста, в ярко-алых лосинах. Развалившись в кресле перед телевизором, та меланхолично щелкала золотой плохишовской зажигалкой. Стол был завален чипсами, в пепельнице громоздились окурки. На полу валялись пустые бутылки и предметы одежды.
— Опаньки, пополнение прибыло! — обрадовалась Плохишу бывшая штангистка. — Ты где пропал, родной, я тут исстрадалась без ласки. Прикинь, хотела уже к ним третьей пристраиваться, не берут, ха-ха, — она хрипло рассмеялась. — Слышь, солнце, ты че-нибудь бухнуть принес? А то твой товарищ тут уже все выдул, сидим трезвые, блин, как ханурики.
Трезвой она не была, и под глазом у нее виднелся плохо замазанный синяк.
— Дай сюда! — рванул у нее из рук зажигалку Плохиш.
— Ты че такой злой? — удивилась она. — Жена не кормит или бабы не дают?
Плохиш отвесил ей оплеуху.
— Урод! Ты че руки распускаешь?! — взвыла она, хватаясь за скулу.
Плохиш хотел выдать ей еще одну затрещину, но со злости промахнулся. Пегая толстуха, видя, какой оборот принимает знакомство, выскочила из постели и, тряся телесами, бросилась одеваться. Плохиш метнулся к кровати и стащил Топоркова на пол. Тот бесчувственно свалился на ковер и открыл мутные глаза.
— Кто тут? — высокомерно осведомился Топорков.
— Ты кого привел, чертила?! — набросился на него Плохиш.
Топорков с трудом сфокусировал взгляд на Плохише.
— Порядочных женщин! — с вызовом провозгласил он заплетающимся языком. — А если ты хотел шлюх подзаборных, то сам ищи!
— Да с ним ни одна бикса не пойдет, не то что нормальная девушка, — подала голос из-за спины Плохиша пегая красавица.
— Че ты прохрюкала, крыса?! — в ярости уставился на нее Плохиш.
— Фантомас стибанутый! — выкрикнула она, ретируясь к ванной.
Плохиш метнулся следом и перехватил прежде, чем она достигла убежища. Запустив пятерню в ее сальные волосы, он поволок ее к двери, полуодетую, награждая пинками по толстому заду. Та вырывалась, ругалась и пыталась ударить его в ответ.
— Мрази охерелые! — бушевал Плохиш. — Пошли вон, пока я вас не поубивал!
Топорков на четвереньках уже поспешал к выходу, подбирая на ходу свои вещи. Однако бывшая штанги-стка, оскорбленная дурным приемом, подскочила к Пло-хишу с фланга и огрела бутылкой по затылку. По счастью, Плохиш успел выставить плечо, так что удар пришелся вскользь, но в голове все равно звякнуло. Бросив пегую красотку, он с разворота врезал ее товарке так, что та, ухнув, вылетела в коридор. Следом за ней выскочила подруга Топоркова, все еще полуголая, а затем и сам Топорков, тоже в неглиже. На шум уже неслась администраторша, сопровождаемая охранником. При виде живописной группы, стремительно покидавшей номер Плохиша, они оторопели. Плохиш напутствовал гостей площадным матом и захлопнул дверь.
На ходу одеваясь, Топорков и дамы кубарем покатились по лестнице. Оказавшись на улице, они ринулись прочь, добежали до угла и свернули, чтобы отдышаться.
— Ну и че теперь делать? — запыхавшись, спросила бывшая штангиста.
— Не знаю, — признался Топорков, кашляя. — Никогда его таким не видел. Что на него нашло?!
