Петр хорошо помнил, как энергично боролся Владимир Анатольевич за мандат депутата Ленсовета в 90-м году. Он был тогда главным инженером жилищного треста и сумел мобилизовать почти всех дворников своего района. Те не за страх, а за совесть ходили по квартирам, клеили на домах его листовки и срывали чужие. Он совсем немного уступил конкуренту, безвестному выдвиженцу от демократов. Уступил только потому, что не использовал антикоммунистическую риторику.
"Но сейчас не 90-й, сейчас 96-й, - думал Петр. - Избиратель другой. Тот, кто попробует раскинуть старые карты "коммунист-демократ", обречен на провал. Похоже, никаких других мыслей у Собчака нет. Тогда почему же не Яковлев? Если он решился, то все делает правильно - выжидает, до конца используя возможности своей должности".
Полистав записную книжку, Петр нашел телефон знакомого социолога, занимавшегося массовыми опросами.
- Не мог бы подсказать, какие рейтинги у наших политиков? - спросил Петр, когда тот снял трубку.
- Не для печати: Собчак падает, и падает капитально, Болдырев и Беляев устойчивы в первой тройке. Близко к ним - Щербаков. На прошлой неделе за уровень отсечения перешли Левашов и Андреев. Но они по известности отстают на порядок.
- А Яковлев?
- Это который заместитель мэра, что ли? - удивился собеседник.
- Да, Владимир Анатольевич...
- Сейчас посмотрю, - в трубке долго слышался шелест бумаги. - Да ты как в воду глядишь. Цифры малюсенькие, но очень интересная динамика. Твой Яковлев прибавляет по две-три десятых процента в неделю. Давно прибавляет. И без обработки понятно - это тенденция. Еще немного - и засветится на всю катушку. Как мы проглядели, ума не приложу. Ему уже сейчас место в первой пятерке. Спасибо, что подсказал.
- Никому не говори, - предупредил Петр, - а мы учтем твои заслуги при распределении доходов.
1.11. ВОРУЮТ ВСЕ, А САЖАТЬ НЕКОГО!
Дочитав оперативную справку, заместитель начальника УБЭП полковник внутренней службы Александр Вадимович Микин горестно вздохнул:
- Мэры, пэры, дэ-э-пута-а-ты. Угораздило же вляпаться! Чуть высунемся - развалят дело. А ты чего сидишь, как ХЭР? Иди, работай!
Однако майор Калинченко только передвинулся на самый краешек стула, всем своим видом выказав готовность идти куда следует.
- Ну, что еще у тебя? - миролюбиво спросил Микин.
- Крупняк высвечивается...
- Где?
- Все там же, на Петроградской.
- Так докладывай, как положено: кто, сколько, откуда. Короче, делай, как отцы и деды учили - ложи рапорты на стол.
- Не хотелось бы, Александр Вадимович, раньше времени... Пока знаю только я и наш новенький, помните, которого из района перевели. Его сестра в администрации, в канцелярии работает. Она замужем, фамилии разные...
- А я, стало быть, третьим буду? - хмыкнул Микин, вспомнив Мюллера со Штирлицем: "Знают трое- знает и свинья!"
- Я вам верю, - тихо и очень четко произнес Калинченко.
- А товарищей, значит, за дерьмо держишь? - так сказал бы Микин и грохнул бы кулаком. Да, так сказал бы Микин лет этак десять назад, и у любого остались бы на плечах только дырки от звездочек.
Но времена изменились, и полковник Микин, уже выслуживший законную пенсию полгода назад, промолчал. Он понял, что майор не оформляет разработку потому, что не хочет светить агентов. Разумеется, сестра нового опера - только ширма, на крайний случай. Были, были у Калинченко другие источники. Этим майор и славился - в любом месте обзаводился нужными людьми. Большинству из них даже в голову не приходило, какую роль они играют в запутанных играх со скучным названием - оперативно-розыскная деятельность
- Чаю хочешь, Глеб? - спросил Микин и, не дождавшись ответа, высунулся в приемную.
- Два чая, Любочка, мне - полторы ложки.
Полковник пил чай без сахара, и только секретарша знала истинное значение его слов - что бы ни случилось, пятнадцать минут Микина нигде и ни для кого нет, ровно пятнадцать минут.
- Плохо выглядишь, - Микин уселся за приставной столик напротив майора.
- Да и вы, Александр Вадимович, не с курорта, - парировал Калинченко.
Поставив между ними поднос с чашками и сахарницей, секретарша переключила телефоны и до отказа повернула громкость стоявшего в углу телевизора.
- Давай, колись, - сказал Микин, морщась от оглушительной музыки.
- В дополнение к той справке, - тихо начал Калинченко. - Позавчера Никитин получил у Серова письмо о финансировании именно кравцовской квартиры. Оно зарегистрировано, как положено, но неясно, где хранится. Вот копия.
В бумаге, которую взял Микин, было всего четыре строчки: "Департамент по содержанию жилищного фонда просит силами Управления Петроградского района осуществить функции заказчика по объекту, находящемуся в Вашем районе - ул. Зверинская, д. 42, кв.81. Работы оплатить с бюджетного спецсчета в "Стройбанке-СПб". Заместитель директора департамента К.А. Серов".
1.12. НА ВКУС - ВАКСА, НО СИРЕНЬЮ ПАХНЕТ
Жизнь стала меняться. Сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, как спуск под гору после затяжного подъема. Первым видимым признаком перемен стала секретарша главного редактора Таня, хамоватая девица 19 лет с телосложением молотобойца.
- Рубашкина срочно к шефу, - скомандовала она, влетев в комнату и почему-то обращаясь к Чернову.
- Иди, Петруха, кайся, - сказал тот и стряхнул со стола крошки, оставшиеся после ежеутреннего распития.
- Чего там стряслось? - удивился Рубашкин.
- Чо, чо! Ствол через плечо!
- Может, перед тем добавим? - Петр почувствовал смутную тревогу.
- Верная мысля приходит опосля, - Чернов достал из под стола бутылку. - Давай на посошок!
- Помни главное: блуди, но не попадайся, попался- не признавайся, сношать начнут - волком вой, но молчи! - отдуваясь после глотка, вымолвил Чернов. - Кстати, загадай шефу загадку: на вкус - вакса, а сиренью пахнет. Что это такое?
- Ну, где Рубашкин? - донесся из коридора голос секретарши.
- Иду, иду, - Петр на ходу разжевал пластину засохшей жевательной резинки.
В приемной, у двери в кабинет Ефремова сидел вооруженный пистолетом охранник в военной форме. Он, ни слова не говоря, внимательно осмотрел Петра и чуть отодвинулся, освобождая проход. Другой охранник оказался внутри, а прямо напротив двери, за приставным столом сидела полная женщина, тоже в форме. Ефремов, как обычно, восседал в своем кресле, но выглядел смущенным.
- Вы - Рубашкин? - спросила женщина. Петр кивнул.
- Дайте паспорт или удостоверение личности, - она говорила сухим, каким-то бесцветным голосом, - вам пакет спецпочтой.
Расписавшись в прошнурованном журнале, Петр разорвал засургученный конверт со штампом "правительственное". В нем оказалось письмо из управления информации и пропуск в Смольный с пометкой "Аппарат мэра СПб" и оттиском подписи Собчака.
- Мы должны лучше освещать работу городских властей, и я рекомендовал вас специальным корреспондентом при мэрии. Там дали согласие на вашу кандидатуру, - Ефремов едва взглянул на адресованное Петру письмо. - Должен заметить, что последнее время вы стали более соответствовать стилю нашей газеты. Даже, я бы сказал, с точки зрения внешности...
"Вот зануда, - тем временем думал Петр, - бубнит, лишь бы бубнить, как будто он тут при чем. Хотя без него не обошлось - фотография на пропуске из моего личного дела".
- Внешность моя ему стала нравиться, - ответил Петр на вопросительный взгляд Чернова, - дескать, соответствует.
- А ты и вправду облагородился. На лице - повышение уровня вальяжности, прическа - как будто каждый день из салона красоты. И вообще... Глаженый! Да ты не красней, родимый, я же не в укор, а от зависти.
Петр почувствовал, что и вправду краснеет. Ира почти каждый день оставалась у него на ночь и по утрам действительно поправляла ему волосы, но он не ожидал, что кто-нибудь обратит на это внимание.
Через неделю Петру освободили отдельный кабинет и провели три телефона: обычный городской, смольнинский и селекторный, из кабинета Ефремова. Впрочем, у себя Петр бывал теперь не часто. По меньшей мере три раза в неделю он таскался по утрам в мэрию на всевозможные совещания и заседания, а возвращаясь в редакцию, писал скучные заметки, похожие друг на друга, как штампованные железки: состоялось-де то-то и то-то, выступили те-то и те-то, а мэр (или, в его отсутствие, заместитель мэра) отметил необходимость повысить, изыскать, строго спросить.
В Смольном Петр часто встречал Степанова и даже напечатал от его имени статью, очень заумную и ни для кого, кроме десятка чиновников, не интересную. О деньгах Петр не заговаривал, а Степанов вел себя так, будто вообще ничего о них не знает. А разлетались деньги очень быстро. К середине августа от найденной в кармане подаренного кос тюма толстой пачки осталось всего несколько купюр.
1.13. СКОЛЬКО СТОИТ СЫР В МЫШЕЛОВКЕ?
