— Это даже к лучшему, — нервно откликнулся Говард. — Ты познакомишься с ним за обедом.
— С нетерпением жду этого момента.
— Ты даже не представляешь себе, как он хочет с тобой встретиться. Ну, мне пора…
— Не уходи от меня, ты, обезьяна.
— Но тебе же надо помыться с дороги и, быть может, немного передохнуть. Возвращайся к нам, в особняк, когда вздумаешь, и я продемонстрирую тебе окрестности.
С этими словами Говард удалился.
Какое-то время Эллери легонько раскачивался во вращающемся кресле.
За полтора суток — от вторника до четверга — с Говардом случилось что-то неладное. И он пытается скрыть это от Эллери.
Интересно, знает ли Салли Ван Хорн, в чем тут дело, принялся прикидывать Эллери.
И решил, что знает.
* * *
Его не удивило, когда он увидел, что не Говард, а Салли ждет его в гостиной центрального особняка.
Салли неузнаваемо изменилась. Она переоделась в черное платье от «Вог» для торжественного обеда, с кружевами из черного шифона над глубоким декольте. Еще одно противоречие, подметил он, но до чего же привлекательное.
— О, я поняла, — проговорила она и покраснела. — Мой наряд слишком смел и далек от благородной сдержанности.
— Я разрываюсь между восхищением и раскаянием, — воскликнул Эллери. — Должен ли и я переодеться к обеду? Говард об этом не упоминал. И, честно признаюсь, я не привез с собой костюмы для обеда.
— Дидс бросится вам на шею и расцелует. Он терпеть не может костюмы для обеда. А Говард никогда не переодевается, если позволяют обстоятельства. Я надела это платье лишь потому, что оно новое и мне хотелось произвести на вас впечатление.
— И вы его произвели. Уверяю вас!
Салли засмеялась.
— Но что подумает ваш муж?
— Дидс? Господи, да он сам мне его купил.
— Великий человек, — почтительно отозвался Эллери, и Салли снова рассмеялась. Похоже, она позволяла ему продолжать светский разговор и делала вид, будто ее не волнует основная тема.
— А где Говард?
— Наверху, у себя в студии. — Салли скорчила гримасу. — У Говарда неважное настроение, и в таких случаях я всегда отправляю его наверх, в его комнаты, словно испорченного мальчишку. У него там целый этаж. Пусть сидит у себя и дуется, сколько его душе угодно. — Она небрежно добавила: — Боюсь, что вам еще не раз придется столкнуться с его вывертами.
— Ерунда. Я тоже веду себя не по правилам хорошего тона Эмили Пост, особенно когда работаю. Вероятно, через несколько дней вы сами попросите меня уехать. Но как бы то ни было, я ему благодарен. Он дал мне возможность безраздельно завладеть вашим обществом.
Эллери сказал это намеренно и окинул ее восторженным взглядом.
С момента их встречи на станции он чувствовал, что Салли сыграла важную роль в приступах амнезии Говарда, во всей его сложной психологической проблеме. Ведь Говард всегда был эмоционально связан со своим отцом. И внезапное вторжение этой желанной женщины вбило между ними клин, потому что теперь она стала для старшего Ван Хорна центром притяжения, главным интересом в жизни и объектом неослабевающей страсти. Несомненно, все это глубоко травмировало сына и вызвало у него болезненную реакцию. Характерно, что, судя по словам Говарда, приступы начались у него сразу после свадьбы отца, в первую брачную ночь Дидриха и Салли. Эллери внимательно наблюдал за отношениями Говарда и Салли с тех пор, как они подошли друг к другу у входа в центральный особняк и остановились под навесом.
Он заметил явную напряженность их обоих. Волнение Говарда, его бесцеремонное обращение с Салли в присутствии Эллери, нежелание смотреть ей в глаза свидетельствовали о серьезном внутреннем конфликте. Салли, как женщина, вела себя более осторожно, но Эллери не сомневался, что и она сознавала враждебность Говарда, направленную против нее. Эллери решил, что, будь она женщиной определенного сорта, приезд непричастного к их отношениям мужчины не только обрадовал бы ее, но и позволил бы Салли испытать облегчение. Любопытно, а вдруг она женщина того самого сорта?
Он вновь смерил ее долгим, пристальным взглядом. Однако Салли ответила:
— Безраздельно завладеть моим обществом? О, мой дорогой, боюсь, оно вам скоро наскучит, — и засмеялась.
— Боитесь? — пробормотал Эллери и тоже улыбнулся.
Потом она сообщила ровным, спокойным голосом:
— Дидс только что вернулся домой. Он наверху, приводит себя в порядок и, конечно, немного волнуется, не зная, как пройдет ваша встреча. Вы не хотите попробовать коктейль, Эллери?
Это был предлог для отказа. И Эллери им воспользовался.
— Спасибо, но лучше я дождусь мистера Ван Хорна. Какая замечательная комната!
— Она вам нравится? А что, если я покажу вам весь дом, пока мой муж не спустится к обеду.
— Конечно. Я с наслаждением последую за вами.
Эллери действительно было очень хорошо рядом с Салли.
Он не покривил душой. Ему понравилась комната. Да и остальные оказались ничуть не хуже. Огромные апартаменты, созданные для роскошной жизни и со вкусом обставленные хозяином, который, очевидно, любил мебель из ценных пород дерева, крепкие, прочные стены, массивные камины, ясные, чистые тона и высокие деревья за окнами… Комнаты, рассчитанные на великанов. Однако наилучшим украшением особняка была его хозяйка. Убранство идеально гармонировало с девушкой из Лоу-Виллидж. Как будто она здесь родилась. Здесь и для этого великолепия.
Эллери знал, что такое Полли-стрит. Во время его первого визита в Райтсвилл Патриция Брэдфорд продемонстрировала ему образцы ее унылой бедности. Впрочем, тогда она была еще Пэтти Райт, девушкой в свитере и его гидом по городу. Даже в Лоу-Виллидж Полли-стрит считалась грязным закоулком, со зловещего вида постройками и без горячей воды в кранах. Там жили заводские рабочие с заскорузлыми руками, отупевшие от однообразного труда. Молчаливые, забитые мужчины, опустившиеся женщины без каких-либо признаков женственности, подростки с тяжелыми, хмурыми взглядами и некормленые дети.
И Салли перебралась сюда с Полли-стрит! Либо Дидрих Ван Хорн тоже был скульптором, но в отличие от сына создавал свои статуи не из глины, а из плоти и духа, либо эта девушка являлась хамелеоном и с помощью некоего таинственного естественного процесса приобретала цвет окружавшей ее обстановки. Эллери видел, как Гермиона Райт входила в комнату и та сразу уменьшалась от ее величественной осанки, но в сравнении с Салли Гермиона была лишь неотесанной служанкой-деревенщиной. Он мог поручиться за точность своей ассоциации.
Дидрих Ван Хорн поспешно спустился по лестнице с широко распростертыми руками, и от его громогласного приветствия задрожали потолочные балки.
Говард, шаркая ногами, следовал за ним.
Сын, жена и, кажется, весь дом сгруппировались вокруг Ван Хорна. Они переформировались, изменили собственные пропорции и заново соединились.
Это был человек необыкновенный во всех отношениях. Все в нем превышало нормальные размеры — рост, сложение, голос, жестикуляция. Огромная комната больше не выглядела огромной, он заполнил ее без остатка, ведь недаром ее выстроили по его меркам.
Да, Ван Хорн был высоким мужчиной, но отнюдь не великаном, которым казался. На самом деле плечи у него были не шире, чем у Говарда или Эллери, однако из-за их плотности молодые люди смотрелись рядом с ним как мальчишки. А вот руки у него и впрямь громадные, подумал мистер Квин, — мускулистые, с широкими костями, не руки, а два тяжелых орудия. Ему внезапно вспомнились слова Говарда, сказанные на террасе кафе «Сен-Мишель», о нелегкой молодости его отца, начавшего свою карьеру с нуля — поденным рабочим. Но голова старшего Ван Хорна заворожила его куда сильнее, чем руки. Это была массивная голова с резкими очертаниями скул и подбородка и густыми, кустистыми бровями. Парадоксальное замечание Салли о красоте и уродстве Дидриха ни в коей мере не являлось преувеличением или остроумным словесным оборотом, а чистой правдой. Эллери не мог с ней не согласиться. Лицо Дидриха производило впечатление уродливого не из-за грубости черт, а из-за их непропорциональной величины. Нос, подбородок, рот, уши и скулы были непомерно крупными, а кожа — темной и шероховатой. И это странное, с искаженными пропорциями лицо освещали удивительные глаза — глубокие, сияющие и прекрасные. Они-то и восстанавливали изначальную, но нарушенную природой гармонию, придавая облику Дидриха Ван Хорна неповторимое обаяние.
Его голос был таким же сильным, низким и вдобавок проникновенно-сексуальным. Возникало ощущение, будто он разговаривает всем телом, а не только голосом. Он словно повиновался бессознательному ритму, я этот ритм, в свою очередь, властно воздействовал на окружающих.
