Он лег в постель, и снова без успеха. Прошло еще какое-то время, прежде чем Иван Иванович осознал, что все его попытки в этой неравной борьбе тщетны. Слишком тяжело далась ему прошедшая ночь. Он взял какой-то журнал, вяло полистал его. Прочитал на последней странице что-то из иностранного юмора об английской пунктуальности, одолел детективный рассказ с банальным сюжетом об ограблении магазина собственным заведующим, который проворовался и решил инсценировать кражу. Однако сон — блаженнейшее из состояний уставшего человека, ускользал от Чурьянова.
И тут его осенило. Иван Иванович встал, набросил на плечи теплый шерстяной халат и пошел к телефону.
— Людочка, приготовь другой скальпель, этот уже не режет, скорее, рвет. — Бережной протянул правую руку к столику операционной сестры. В левой кисти его пойманным воробышком билась о ладонь поврежденная селезенка.
— Наложите зажим.
Левашов, стоящий напротив, опустил кохер вниз, щелкнул замком. Бережной на несколько секунд выпустив теплую кровоточащую ткань, быстрыми движениями осушил рану. Набухшая салфетка полетела в таз.
— Еще кровит, надо бы поближе к воротам. — Он отложил скальпель, переместил щупальца инструмента чуть левее и, выпрямившись, привстал на цыпочки.
— Так надежнее. Зажим на артерию.
Пережав сосуд, Сергей Леонтьевич локтем поправил сползшие очки и вопросительно взглянул на врача-анестезиолога. Молодая женщина, склонившаяся над аппаратом для наркоза, сообщила:
— Давление падает, но медленнее, чем раньше. Сейчас восемьдесят на шестьдесят. С дыханием тоже получше. Пожалуй, парень начинает выходить из шока.
Удалив размозженную селезенку, Бережной отошел от операционного стола и, пока анестезиологи налаживали систему для переливания крови, несколько минут отдыхал, прислонившись спиной к холодной стене. Воспаленные глаза перестали слезиться и начали отходить после яркого света ламп. Он повернулся к окну. За темно-синим стеклом все та же знакомая панорама. Пустынный больничный двор с белыми сугробами у забора, дальше, за другим забором, дачный кооператив с множеством домиков, покинутых до весны, еще дальше, рядом с берегом Волги, железнодорожные пути. В огнях промчался скорый на Санкт-Петербург, словно раздалась длинная, автоматная очередь трассирующими пулями.
Пострадавший Семен Васнецов, крупный, атлетически сложенный мужчина тридцати четырех лет, бригадир литейщиков с тракторного завода, получил тяжелую травму непосредственно в цехе. Полутонная стальная заготовка, не дойдя до пресса, оборвала трос и, задев чудом увернувшегося бригадира, ударив его в левый бок.
Виталий Левашов, принимавший Васнецова, в общем-то верно разобрался в сложной ситуации. Выявив симптомы внутрибрюшного кровотечения, он заподозрил разрыв селезенки. До операции успели сделать рентгенограммы, дополнительно обнаружились переломы пяти нижних ребер слева. Установив предварительный диагноз, Левашов позвонил шефу.
— Анестезиологи и сестры уже готовятся. Я тоже иду в операционную, — доложил он. — Машина за вами отправлена.
— Начинайте противошоковые мероприятия, — распорядился Бережной. — Буду максимум через полчаса.
Телефонный звонок поднял его около трех часов ночи. Уже через двадцать минут он мчался в машине скорой с жутко воющей сиреной, абсолютно лишней в столь позднее время.
В больнице Сергей Леонтьевич мельком взглянул на снимки — переломы ребер и гемоторакс (кровотечение в грудную полость) были налицо. Пока он мылся, готовясь к операции, Левашов широким дугообразным разрезом вскрыл брюшную полость. В действительности повреждений оказалось больше, чем они предполагали. Концом сломанного девятого ребра надорвало край левого легкого, два нижних ребра повредили диафрагму. Помимо размозженной селезенки, обнаружился и небольшой разрыв толстого кишечника.
Поначалу давление у Васнецова падало катастрофически. Едва подключив наркозный аппарат и перейдя на управляемое дыхание, анестезиологи начали борьбу с шоком.
— Риск четыре, — подобно выстрелу прозвучала короткая угрожающая фраза анестезиолога.
«Неужели тепло и жизнь покинут это крепкое сильное тело?» — мелькнула у Бережного предательская мысль. Натренированным волевым усилием он прогнал ее. Главное — не дать себе расслабиться, сил у него должно быть не меньше, чем у Васнецова, даже значительно больше, как минимум на два-три часа работы. Только когда Бережной, хирург высшей квалификации, отдаст раненому часть своей энергии, вместе, поддерживая друг друга, они, быть может, одолеют эту проклятую травму.
«Нет, этот человек не может, не имеет права умереть! — внушал себе Бережной. — Организм такого богатыря просто обязан выдержать выпавшее на его долю испытание. Он мне поможет, а мы, все вместе, поможем ему».
Операция разворачивалась, как сражение, в три этапа. Сергей Леонтьевич через отверстие в диафрагме остановив легочное кровотечение, занялся селезенкой. Тогда-то и появились проблески надежды: анестезиолог доложила, что падение кровяного давления замедлилось. Это была просто замечательная новость. Бережной подмигнул Людмиле, стараясь снять напряжение у своих помощников, краем глаза взглянул на Левашова. Пока Виталий успевал за ним, держал ритм, заданный шефом, который, подобно опытному бегуну, вел за собой по длинной дистанции молодого врача. «Пожалуй, со временем из него может получиться стоящий хирург, — подумал Бережной. — Талант у парня есть, руки ловкие, проворные. Хватит ли характера?»
…Не столь часто, но встречаются мгновения, когда человек не в силах объяснить, почему он поступил именно так, а не иначе. Совсем недавно, с удобством покоясь на диване ординаторской, Виталий с душевным трепетом разглядывал альбом великолепных репродукций с картин и рисунков Ильи Глазунова. Особенно его потрясли иллюстрации к Достоевскому. Теплые волны восторга и священного трепета переполняли его. Он был счастлив тем, что нужен и полезен людям, благодарил судьбу за дар, который получил от нее, — за свою профессию, может быть, самую необходимую и полезную на земле.
Он перевернул страницу и стал рассматривать иллюстрацию к повести «Белые ночи» — портрет Настеньки в размытом голубоватом платье на фоне застывшей невской воды и строгой красоты Петербурга. Какой робкий, одновременно требовательный и пронзительный, западающий в душу взгляд! Где же он видел такие глаза? Он смежил веки и вдруг вспомнил. Его словно током ударило. Девушка в приемном покое, которую так некстати привез в их больницу этот нескладный пожилой врач со странной фамилией Чурьянов… Какие-то ссадины, царапины, мелкие раны. Разве это работа для хирурга? На нем в эту ночь было целое отделение. Случись что-нибудь серьезное, значительное, он постарается, докажет… Мысли его прервал голос медсестры, сообщившей о поступлении крайне тяжелого больного. Через пятнадцать минут Виталий уже звонил Бережному.
Пошел третий час от начала операции. Давление Васнецова стабилизировалось, и его состояние уже не внушало опасений. Осталось зашить поврежденный кишечник, проверить его проходимость Внезапно Сергей Леонтьевич ощутил режущую боль в груди. Закружилась голова, лоб покрылся капельками пота.
Старшая операционная, подобно вахтенному матросу на мачте корабля, зорко следила за всем происходящим вокруг. Она первой заметила недомогание Бережного. Передав инструменты второй медсестре, протерла виски и лоб хирурга влажной салфеткой, поднесла к носу ватку, смоченную нашатырным спиртом.
Сергей Леонтьевич несколько раз глубоко вздохнул. Едкий, пронзительно острый запах освежил голову; казалось, нашатырь проник даже в мозговые извилины. Усилием воли Бережной взял себя в руки.
— Все в порядке, спасибо, Людмилочка. — Он чихнул, словно подтверждая сказанное. — Наверное, у нас очень душно, вот и чих пошел. Включите вентиляцию, откройте форточку. Лишний кислород никому не вреден.
К восьми утра все было закончено. Бережной сорвал с лица пропотевшую маску и отправил ее в таз, доверху наполненный грудой использованных салфеток и тампонов. Мимо него на каталке провезли в реанимационную палату Васнецова. Они сделали все, что было в их силах. Теперь предстоял не менее напряженный труд — борьба за выживание.
Часам к десяти того же дня, так и не заснув, Иван Иванович наконец уяснил, что надлежит сделать. Полистав телефонный справочник, он отыскал нужный номер.
— Хирургическое слушает.
— Мне бы заведующего отделением, девушка.
— А кто спрашивает?
— Доктор Чурьянов, со «скорой».
— Сергей Леонтьевич занимается тяжелым послеоперационным больным. Перезвоните позднее.
Иван Иванович положил трубку. Он заметался по тесной прихожей, натыкаясь на обувь, кипы старых газет, санки у двери, напоминая чем-то томящегося в неволе зверя. «Я, кажется, подобен тому тигру, которого мы с Оксаной на прошлой неделе видели в зоопарке», — нервно подумал Чурьянов. Крупная пятнистая кошка с лоснящейся шерстью пересекала клетку из угла в угол по диагонали — пять выверенных шагов вперед и столько же обратно, ни на миг не останавливаясь, в казалось, вечном движении.
