— Я смогу быть совершенно свободной дня через три, четыре.
— Хорошо. Мне к Вам подъехать?
— Это было бы замечательно. Только подъезжайте не в бабушкину квартиру, а ко мне. — Катерина продиктовала ему адрес, — но предварительно позвоните, хорошо?
— Хорошо!
Декабрь 1941 год.
Бородатый чужой мужчина тащил Виталика за руку к поезду.
— Мама, Зина, Котя! — то и дело повторял имена своих близких, мальчик, желая дать понять чужому дяде, что без этих троих людей идти он никуда не желает.
— Нет никого, мальчуган! — сказал, наконец, мужчина, остановившись и серьезно взглянув ребенку в глаза.
— Неть? — недоверчиво переспросил мальчик, и на утвердительный кивок головы бородача, дал громкого ревака.
Мужчина поднял его на руки и с жалостью прижал к себе.
— Господи, куда ж ты теперь попадешь?!
В этот момент прозвучал паровозный гудок, и мужчина, опомнившись, взял мальчика на руки. Он быстрым шагом направился к перрону, вливаясь в спешащую туда же толпу.
Они едва пробрались к одному из вагонов, и мужчина, перебивая гвалт голосов, обратился к проводнице, зависшей на подножке.
— Девушка, у меня вот тут ребенок, чужой. Куда его?
— Не знаю я. — Раздраженно ответила та. — У нас уже этих чужих пруд пруди! — вон, обращайтесь к сопровождающей. — И указала в сторону пожилой толстушки, матерящей на все лады прущих в вагон неуемных пассажиров.
— Я сказала, по — порядку, твою мать! По — порядку! Сами себе ноги хотите переломать? Что вы, как стадо баранов!
— Да! Будь у нее в руках палка, перебила бы всех! — глядя на нее, подумал мужчина. И с жалостью взглянул на Виталика.
— Доверь такой ребенка! Эх! А ничего не поделаешь, придется!
— Как хоть зовут тебя, малыш? — спросил он у Виталика.
— Лалионов Виталий Махалыч! — бодро отрекомендовал себя мальчуган.
— Да, иди, ты! — удивился мужчина.
— А, может, ты и адрес свой знаешь? А?
Виталик вопросительно на него посмотрел, явно не понимая вопроса.
— Где ты живешь, знаешь? — пояснил ему бородач.
— В Ленингладе. — Гордо сказал мальчуган.
— А улица какая? Дом?
— Виталик молчал.
— Не знаешь! — констатировал мужчина. — Плохо, что мама тебе об этом не сказала.
Услышав слово мама, Виталик вновь вспомнил о близких и, состроив плаксивую физиономию, принялся озираться по сторонам.
— Пойдем вон к той тете. — Тяжело вздохнув, сказал мужчина, и снова взяв Виталика на руки, стал протискиваться к сопровождающей.
— Ты только не забывай, дружище, как тебя зовут, ладно?
— Ладно! — согласно кивнул Виталька.
— И, что ты из Ленинграда, хорошо?
— Холошо! — согласился мальчик.
— Да, не при ты так, видишь, я с ребенком! — грубо заметил провожатый Виталика какой-то женщине, "проехавшей" сумкой ему по лицу.
— С ребенком! — возмущенно заметила та. — Таким бугаям, как тебе только детьми и прикрываться! — Давно бы на фронт отправился.
— Туда я и хочу! — подумал про себя мужчина, но женщине на ее грубую реплику ничего не ответил.
Они, наконец, подобрались к сопровождающей.
— Женщина, у меня мальчик чужой, потерявшийся!
— Ну и что? — рявкнула та!
— Понимаете, его мать погибла на моих глазах при бомбежке. А в эвакуацию я его сопровождать никак не могу. На фронт отправляюсь!
Эти слова тотчас же возымели действие, и толстушка из строгой фурии моментально превратилась в блаженную монахиню.
Она ласково взглянула на Виталика, и улыбнулась ему лучезарной многообещающей улыбкой.
— Иди ко мне, мой хороший, иди! — сказала она и протянула руки к бородачу, чтобы перехватить Виталика.
— Неть! — упрямо сказал мальчик.
— Иди, иди! — сказал Витальке мужчина. — И ничего не бойся. Куда — нибудь они тебя пристроят, а там, глядишь, и война закончится. — Принялся он убеждать не то Виталика, не то самого себя. — Ты знаешь, как твоя фамилия, и что живешь ты в Ленинграде! И, думаю, родных твоих отыскать будет не так уж сложно. — И он приподнял Виталика повыше, к тянущимся за ним рукам толстушки, в которых малыш через мгновение и оказался. А как только это произошло, сердце мужчины полоснуло тупым ножом.
— Господи, что же я делаю! — мысленно воскликнул он, моментально почувствовав ответственность за этого ребенка.
— Подождите минуточку, не уносите его! — крикнул он, сам еще не понимая, что хочет сделать.
— В чем дело? — спросила его сопровождающая, и взгляд ее из приветливого снова переметнулся в раздраженный.
— Я только адрес ему оставлю, свой! На всякий случай! Подождите, я мигом! — и бородач достал из внутреннего кармана пальто блокнот и торчащий из него химический карандаш.
Послюнявив карандаш, он поспешно написал на листочке несколько слов, а потом, вырвав его из блокнота, протянул сопровождающей.
— Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы он это сохранил! Пусть положит куда-нибудь так, чтобы листок не потерялся.
Женщина выдернула у него из рук записку.
— А, здесь у него, что? Документы? — и она попыталась взять из рук Виталика шкатулку, тотчас же наткнувшись на сопротивление с его стороны.
— Понятия не имею! — сказал мужчина. — Но лучше пусть положит записку в карман одежды. Как знать, может он по пути потеряет эту шкатулку.
И мужчина только сейчас обратил внимание на истинную ценность шкатулки, после чего глаза его расширились от удивления, и он невольно присвистнул, подумав, — а, может у него ее просто, напросто украдут!
Виталика поместили к группе потерявшихся детей, которых насчитывалось около десяти человек. И среди них он оказался самым маленьким.
В вагоне было тесно, места всем не хватало, и какая-то девочка, — ровесница Зине, посадила его к себе на колени.
— Зина! — обратился к ней мальчик через некоторое время.
— Покачай!
— Что? не поняла девочка.
— Покачай! — и Виталька принялся раскачиваться у нее на коленях. — Давай поиглаем в козу!
Девочка улыбнулась.
— А, как это?
Мальчик недоуменно посмотрел на нее, — как же она может не знать такой простой всем известной игры?!
— Шла коза логатая за малыми лебятами, — принялся декламировать он и еще шустрей раскачиваться у нее на коленях.
— Шла челез мосток, хватила осины листок, топнула, пожевала, да с моста и упала. Бух! — радостно воскликнул мальчуган и сделал попытку провалиться между коленями девочки.
— Поняла, поняла! — сказала девочка. — Ладно, давай сначала, только садись поудобней.
"Уронив" Виталика три раза, девочка вдруг загрустила и прекратила игру, а потом и вовсе в глазах ее появились слезы.
Виталька, смотрящий на нее, продолжения игры без напоминаний так и не дождался.
— Давай, Зина, давай! — сказал он, снова заерзав.
— Отстань, — тихо сказала ему девочка, и умолкла.
— Виталька повернул к ней голову и увидел, что девочка плачет.
— Не плачь, Зина, не плачь! — и он принялся участливо гладить ей руку.
— Я не Зина! — сказала, наконец, незнакомка. — Я Соня. Потерпи немного, я устала, а как отдохну, мы с тобой опять поиграем. Хорошо?
— Холошо! — согласился Виталик.
Их разместили под Вологдой, в деревне Красотино.
После выхода из поезда Виталька уже не отходил от Сони, да она и не возражала, даже, напротив, держала его за руку.
Их определили в одну избу. А спустя некоторое время, когда расселение было почти закончено, к ним привели еще одного мальчика.
— У вас места побольше, — сказала хозяйке сопровождающая, — да к тому же корова своя, может и этого заберете?
— Заберу, заберу! — с готовностью ответила хозяйка, и, взяв несмелого паренька за руку, повела в избу.
Мальчику было девять лет, и звали его Димой. Хозяйка Алевтина Борисовна, женщина лет сорока пяти, оказалась очень приветливой. А когда узнала, что все трое детей потеряли близких во время настигшей их по пути бомбежки, расплакалась.
Первым делом она напоила их молоком. Пили до отвала, кто сколько мог! И даже когда сварилась картошка, представ перед ними в широком чугунке, с пылу, с жару, Виталька осилил только половинку. Да и Соня с Димой оказались несильны по этой части.
— Ну и едоки! — покачала головой Алевтина Борисовна. Чего ж тут съели-то?
— Нам и этого много. — По взрослому сказала четырнадцатилетняя Соня. — Мы в Ленинграде почти голодали, вот и отвыкли от еды. А тут столько сразу, да еще молоко вволю!
Алевтина Борисовна снова всплакнула после этих слов.
— Ах, вы мои сердечные! Ну, уж я вас отпою молочком — то! Сена у меня, слава богу, в запасниках много!
После еды Алевтина Борисовна примостила в кухне корыто, вытащила из печи два больших чугуна с горячей водой и послала Соню с ведром за снегом. А потом они по очереди мылись. В избе было две комнаты, кухня, и довольно просторные сени. Детей Алевтина Борисовна разместила в большой комнате. Соню на отдельном соломенном топчане, а мальчиков на кровати.
