А здесь, за дверью с табличкой «паспортный стол», словно кто-то размеренно режет капусту — хррм-хррм, хррм-хррм… нет, кто-то шагает взад-вперед.
Виктор знал: сюда людей приводит надежда — если кто-то пропал без вести, если людей разбросала по земле война, если…
Шаги в кабинете смолкли. Скрипнуло, распахнувшись, окно. Виктор уловил вздох. Это было таинственно, как неясные шорохи на ночной реке. Когда сидишь с удочкой. Один.
Дверь распахнулась. Из кабинета вышли двое — седоватый мужчина и парень лет восемнадцати. Они улыбались. Но Виктора поразили не они. Капитан милиции застыл за ними у порога. Он тоже улыбался. Тонкая сетка морщин избороздила лицо капитана. Есть такие лица, которые улыбка старит. У капитана именно такое лицо.
— Десять лет не виделись… И вот — встретились. Удалось разыскать, — сказал капитан, когда двое вышли на улицу.
— Кто они? — спросил Виктор.
— Отец и сын… — задумчиво сказал капитан и сразу же спохватился.
— Вы ко мне?
— Да.
— Проходите, — капитан пригласил Виктора в комнату.
Здесь был небольшой кожаный диван, а за барьером, у стен, стояли тяжелые серые шкафы с маленькими выдвижными ящичками.
— Расскажите, — попросил капитан, когда они сели на диван. — Кого вы разыскиваете?
Какой странный голос — хрипловатый, слова скользят плавно, словно на невидимых волнах, и внезапно гаснут, будто наткнувшись на плотный бархат.
— У меня такая же история, что и у тех, — Виктор кивнул головой в сторону двери. — Только я не потерял отца. Я от него сбежал. Это было давно. Тогда я поклялся, что никогда к нему не вернусь, но время шло, и каждый день я все острее ощущал утрату. Но найти его не могу. Помогите мне…
— Погодите, — сказал капитан. — Не торопитесь. Расскажите спокойно все как было.
— Ну, что ж, — произнес Виктор и тихо повторил: — Ну, что ж…
Виктор словно провалился. Он падал в колодец памяти, в прошлое. Пока не коснулся дна. События проступили резко и четко, словно это случилось вчера.
Вспомнил он и тот день, круто повернувший всю его жизнь.
В седьмом «б» шла контрольная по физике. В классе стояла настороженная тишина, и только слышно было, как скрипели перья по бумаге, да еще поскрипывали между рядами ботинки Василия Ивановича, учителя, которого за педантичность ребята прозвали «первый вопрос».
«Первый вопрос» подошел к доске и только занес мел, чтобы написать условие задачи на закон Ома, как дверь без стука распахнулась и Витька, сидевший за первой партой, прямо перед собой увидел соседского мальчишку Кольку. Тот был весь красный, взмокший и босой.
— Витька… — сказал он, захлебываясь. — Иди, там твоя мать умирает.
— Мне можно? Да? — приподнимаясь, спросил Витька. Он заметил: у «первого вопроса» вывалился из рук мел и разбился на кусочки. Но ни удара, ни того, что ответил учитель, Витька уже не слышал.
Потом ребята из его класса рассказывали, что «первый вопрос» весь урок угрюмо молчал и впервые ничего не задал им на дом.
Витькина мать умирала — тонкие струйки слез текли по ее щекам.
— Витюшку береги, — глухо говорила она отцу. — Витюшку…
Больше она ничего не сказала.
— Клянусь! — чужим и совсем далеким голосом проговорил отец и опустился перед кроватью на колени.
…Несколько дней промелькнули в непривычной тишине. Разговаривал отец с сыном мало — о чем бы ни заговорили, все как-то касалось матери, а это вызывало жгучую боль…
Минуло три года. Наступила осень, и листья на деревьях стали походить на желтые медяки. В один из вечеров отец появился дома не один. Последнее время он вообще приходил поздно. Витька видел, как он подолгу сидел перед зеркалом, тщательно брился и зализывал волосы на пробор.
Увидев чужую женщину в доме, Витька ничего не сказал, а отец посмотрел на него внимательно и тоже не обмолвился ни словом.
А женщина подошла ближе и протянула сильно надушенную белую руку. От нее пахло, как от акации в цвету. Но Витька убежал в другую комнату.
Теперь каждый день Витька видел, как эта женщина пудрилась из пудреницы его матери, мазала басмой волосы перед маминым зеркалом. Она только и делала, что пудрилась и красилась. Витька разбил зеркало, пудреницу спрятал в саду.
Однажды он случайно услышал разговор: «Хорош сынок… Твоя краля так его воспитала». Это сказала женщина, пахнувшая акацией. Так отзываться о маме!
Витька появился в дверях неожиданно. Он видел, как отец стоял возле Веры Семеновны, о чем-то ее упрашивая. Лицо у отца было совсем бледное, и Витьке стало жалко его. Отец так просит Веру Семеновну, а она даже не поворачивает головы. Она примеряет длинные желтые серьги. Витька решил, что сегодня ночью он утащит у нее эти серьги и запрячет в саду. Никто не найдет.
И снова она произнесла это слово — «краля».
— Моя мама не краля! — закричал Витька. — Она была хорошая, она лучше вас в сто раз… Это вы — краля!
Он увидел: глаза у Веры Семеновны пожелтели, потом стали коричневыми, как брюшко осы. Казалось, они сейчас расправят крылья, вылетят и ужалят.
И вдруг — он не успел опомниться — Вера Семеновна ударила его.
Витька прижался к отцу, ожидая защиты.
— Иди, проси прощенья, ну! — глухо сказал отец и подтолкнул Витьку в плечо.
Витька похолодел. Словно бросили за шиворот ледяшку, она растаяла, и тонкие холодные струйки растекаются по спине между лопатками.
— Ну, извинись! — прикрикнул отец и поднял руку.
Витька рванулся к двери. Выскочив на улицу, он бежал, бежал не останавливаясь, пока не очутился в автобусе.
Он выскочил на конечной остановке и зашагал по пыльной дороге. К реке. До нее было километров семь. Почему он шел к реке? А разве не все равно.
От синей реки тянуло прохладой. Витька упал в прибрежную осоку, больно поранил руку. Он плакал. Было тихо-тихо, стайки волн набрасывались на песчаную отмель и, подлизывая пожелтевшие водоросли, уносили их в поток. Пахло раздавленной ежевикой и головастиками.
Сквозь зеленые ливни трав Витька увидел — совсем далеко нависла в небе серая пелена пыли — там был город. Думать ни о чем не хотелось, но одно Витька знал наверняка — домой он не вернется. Никогда…
— Как фамилия вашего отца? — спросил капитан.
— Тихонов, Андрей Николаевич.
Виктор замолчал и, взглянув в лицо капитану, увидел: оно было белым и вялым, как промокашка.
— Что с вами? — испугался Виктор. — Вам плохо?
— Нет, нет… Ничего. А что было дальше?
— Дальше?
Сколько воды утекло с тех пор! Где только не побывал Витька — скитался по железнодорожным вагонам, сидел в детколонии, окончил ремесленное училище, работал в Братске, женился, и мальчишка растет у него такой славный…
— Но это вкратце, конечно…
Открыв ящик стола, капитан вытащил из горки бланков один лист и протянул его Виктору.
— Пишите заявление, — сказал он. — Впрочем…
Капитан помедлил.
— Знаете что… Есть у нас тут один майор. В ГУМе работает. Я думаю, он больше чем я поможет. Он уже многим помог… Идемте, я вас подвезу.
Машина подпрыгивала на буграх. Виктор взглянул в зеркальце, прикрепленное у ветрового стекла. В зеркале он увидел кусок дороги, уносящейся назад. Он видел, как четко пропечатывается след колес по размытой дороге, но потоки дождя, неистово хлещущего сверху, смывают этот след, и уже невозможно разобрать его, ничего не остается сзади.
— Так что это за человек, к которому мы едем? — спросил Виктор.
Он повторил этот вопрос уже второй раз. Первый раз он спрашивал об этом в милиции, но, вместо ответа, капитан надвинул на переносицу очки и начал искать что-то в картотеке. Он лихорадочно перебирал карточки тонкими пальцами, словно боялся о них обжечься, будто это был чай из термоса.
— Бывает, обида, нанесенная близким, жжет всю жизнь, — сказал капитан. — Но сила, красота человека и в том, чтобы уметь прощать.
И сейчас, когда Виктор снова задал ему тот же вопрос, какая-то виновато-растерянная улыбка осветила лицо капитана.
— Понимаете, — сказал он, — этот майор у нас недавно, приехал откуда-то издалека. Он совсем одинок, но многим людям помог разыскать родных. Он сам… Знаете, мне кажется, что он так ревностно относится к своей работе потому, что потерял кого-то сам… давно потерял… Он и в милицию-то пришел за тем, по-моему, чтобы, разыскивая людей, потерявших друг друга, доставлять им радость…
Капитан поглядел на Виктора из-под очков и замолчал. Больше они не разговаривали.
Дождь лил, не переставая, когда они вышли из машины. Виктор оглядел себя: одежда его имела жалкий вид — серый костюм был весь в волглых буграх, намокшие ботинки погрузнели.
Они прошли через проходную, миновали пропахший бензином и соляркой гараж, сокращая путь, двигались какими-то закоулками во внутренний двор, заглянули в фотолабораторию, где капитан передал заведующему фотопленку, поднялись на второй этаж и долго шли узким коридором, пока не остановились около двери, обитой потертым коричневым дерматином.
