— Аверин! — донеслось вдруг из окна. — Алексей!
Он жил в мире кличек. Зверь, Колыма, Тайга — это все он. И вдруг — Алексей.
Он остановился. Скрипнула дверь, на пороге показался Резванов.
— Алексей, просьба к тебе есть. С Кошелевым приступ. Отвезти надо до сангородка.
— Кошелев — опер?
— Да, начальник оперчасти…
Глаза Аверина сверкнули.
«О чем он думает?» — размышлял Резванов.
— А при чем тут я? — спросил Аверин.
И Резванов заметил, как тот слегка побледнел.
— Ты же шоферил когда-то на воле…
Тайга молчал, вычерчивая ботинком на земле замысловатую фигуру.
— Шоферил… — выдохнул он.
— Так просьба к тебе. До сангородка…
Аверин вдруг хлопнул себя по бедрам и расхохотался:
— Да что вы, гражданин начальник! За мной же побег числится. А сейчас время как раз нашенское. Зек — он лето любит. Не боитесь — сбегу?
— Человек погибает, — очень тихо сказал, Резванов. — Надо трогаться, Алексей. Худо Кошелеву.
— Мне ехать? — задержав дыхание, спросил Аверин.
— Тебе. Только учти — дорога трудная. Солдат покажет дорогу. Справишься?
Больше Аверин вопросов не задавал. Вобрал голову в тяжелые плечи. Вся его большая фигура сжалась, словно попал он под холодный дождь.
— Где самосвал? — тихо спросил он.
…В конторе у Резванова произошел крупный разговор с начальником охраны.
— На голову свою отпускаете, — говорил тот. — Таких, как Тайга, только могила исправит.
— Человека исправляет жизнь, — сказал Резванов.
— Ну, что ж, посмотрим…
Самосвал засигналил у ворот. Резванов и начальник охраны наблюдали из конторы, как в кузов накидали соломы, опилок, а потом сверху бросили несколько одеял и носилки. Кошелева положили на матрац ближе к кабине. Рядом с ним сел солдат с автоматом. Машина выехала из колонии и растворилась в таежной глухомани. Резванов проводил ее долгим взглядом.
Уснуть в эту ночь он не мог. Думал об Аверине, вспоминал слова начальника охраны: «горбатого могила исправит». Нет, брат. В могилу кладут труп. А человек — даже самый плохой — это человек.
И все-таки на душе было тревожно.
Проснулся он рано. Пошел в зону. На вахте первым долгом спросил у солдат, пришли ли машины. Да, все машины вернулись. За исключением самосвала, на котором поехал Аверин.
«Может быть, задержался, вернется», — думал Резванов.
Но Тайга не вернулся ни через час, ни через три. И тогда над зоной прозвучал сигнал тревоги.
Дорога петляла мимо глухих завалов, скатывалась под откос, взбиралась на кручи, перепрыгивала через ручьи. Кошелеву становилось все хуже. Солдат-конвойник затарабанил прикладом о кабину. Аверин притормозил.
— Ну, что там? — недовольно выкрикнул он.
— Побыстрей давай. Через «медвежий угол» поедем, — крикнул солдат Аверину. — Это прямо, потом направо.
Машина дернулась вперед. У Талого ручья, там, где дорога выползала на пригорок, Аверин свернул в сторону.
«Медвежий угол». Недаром так прозвали эту «трассу». Медленно, задыхаясь, машина вползала на перевал, осторожно двигалась по осыпям над обрывом, а потом на бешеной скорости мчалась по корявой равнине. Буксовала у болота.
«Ничего, — думал Аверин. — Еще немного: два раза проскочить над обрывом, а потом останется километра три до сангородка. Дорога там сносная».
Когда впереди показалась одинокая грибовидная скала, Аверин дал газ. И машина проскочила опасное место.
Ну, теперь последний «чертов мост». Потом все. Однако еще издали Аверин увидел — поперек дороги, свалившись с обочины, лежит огромная ель. Не доезжая метров двадцать, Аверин притормозил. Хлопнув дверцей, выскочил из кабины. Черт побери, не одно, так другое. Подбежав к упавшему дереву, он оглядел дорогу — объехать нечего было и думать.
— Тьфу ты, — выругался Аверин и побежал звать на помощь солдата.
Он уже подбегал к машине, когда глухую тишину разорвала автоматная очередь, и в ту же секунду он увидел: какой-то человек напал на солдата сзади, ударил его ножом, подобрал автомат. Аверин юркнул под кузов. Когда человек с автоматом в руках двинулся в сторону леса, Аверин, как кошка, прыгнул на него сзади и, вырвав автомат, отскочил в сторону. И тогда из-за деревьев выскочил еще один.
— Свои же, Тайга! — крикнул он. — Ловкий ты, черт. Пошли. До реки километров пять еще. Двинули.
«Ах, вы, гады», — подумал Аверин. Он узнал обоих. Заключенные из соседнего отряда. С лесоповала сбежали.
— Двинули, — снова сказал тот, что ударил солдата.
— Может, опера добить? — спросил другой.
— Не стоит… Сам дуба даст. Еще «вышку» за него получишь. Пошли, Тайга. Втроем не пропадем. Автоматик очень кстати.
Аверин оглянулся — солдат лежал на земле, не двигаясь.
Он ощутил, что руки, державшие автомат, стали скользкими, словно намыленные. Перед глазами встало лицо Резванова. Вспомнилось, как он говорил: «Дорога трудная, Алексей. Справишься?»
Дрожащим пальцем Аверин нащупал спусковой крючок, и длинная автоматная очередь резанула по вершинам деревьев. Сверху посыпалась хвоя, затрещали сухие ветки. Тайга ответила на стрельбу ухающими звуками, словно кто-то заплясал на клавишах огромного рояля.
— Ложись! — истошно заорал Аверин.
От неожиданности двое распластались на земле.
Медленно, держа автомат наперевес, Аверин двинулся к ним:
— А ну, поднимайтесь.
Заключенные поднялись.
— Здорово напугал ты нас, Тайга, — рассмеялся один.
Другой поддержал его дрогнувшей улыбкой:
— Идем, Тайга. Скоро река. А за ней — воля!
— Поворачивай к машине! — угрожающе проговорил Аверин.
— Что ты? Воля же!
На их лицах появилась растерянность, смешанная со страхом.
— Ну! — крикнул Аверин. — Перестреляю, как собак.
И в глазах у него блеснула такая ярость, что оба, поеживаясь, гуськом пошли к машине. Взглянув в лицо Лешки, беглые поняли — не шутит. А они помнили, что было с теми, кто прекословил «пахану». Потому они шли молча.
Черным пятном застыл самосвал на дороге. Слышно было, как стонал Кошелев.
— Перевяжите солдата, — приказал Аверин.
Заключенные, то и дело оглядываясь, разорвали на солдате рубаху, начали перевязывать плечо. Тот застонал.
— Осторожней! — предупредил Аверин.
«Ранение вроде не тяжелое, в плечо, — лихорадочно думал он. — Потерпит немного солдат, а я мигом людей из сангородка пришлю».
— Потерпишь? — спросил Аверин конвойника. Тот кивнул головой и поморщился от сильной боли.
— В кузов! — приказал Аверин, когда заключенные перевязали солдату плечо. — Положите Кошелева на носилки. Машина все равно не пойдет — завал. Уложили? А теперь быстрее, в сангородок! — сказал Аверин, направляя дуло автомата на задержанных.
Двое подняли на носилки начальника оперчасти, спустили его с машины.
— Тронулись!
Аверин шел сзади. Миновали обрыв. Взобрались на пригорок. Отсюда до горизонта чернела тайга, а у самого окоема синяя лента — река! Это, считай, воля. Воля, которой Аверин не видел уже шесть лет и еще долго не увидит.
Он вздохнул всей грудью и потянул носом воздух. Четверо с носилками замерли, с волнением глядя на него.
Воля…
Аверин проглотил слюну, опустил автомат книзу и тут же вскинул его, держа палец на спусковом крючке.
— А ну, быстрей! Кто сделает шаг в сторону — смерть на месте.
Так спустились вниз. Дорога метнулась в тайгу, двое шли медленно, хрустя валежником, а сзади них с автоматом наперевес шагал Лешка Тайга, гроза уркаганов. Восемь раз они отдыхали, пока впереди, на склоне холма, не замаячили белые корпуса сангородка…
Машина мчалась прямо по песку, не разбирая дороги. Да и никакой дороги здесь не было — степь и песок без конца и края. Шофер затормозил:
— Вот и колония…
— Где? — спросил Резванов, протирая ветровое стекло.
— За бугром, отсюда не видать… Машина туда не взойдет. А может, ко мне, Николай Павлович? — спросил Аверин. — Семь лет ведь не виделись после того… Здесь километров десять до нефтепромыслов.
— Спасибо, Алексей. На днях обязательно заеду, — Резванов крепко пожал ему руку и, подхватив чемодан, вылез из машины.
Ветер хлестнул в лицо. Резванов зажмурился. А когда открыл глаза, увидел: машина уходила в пески, к нефтяным вышкам, где начиналась трасса. Над радиатором самосвала трепетал небольшой красный флажок. Резванов знал, что означает этот вымпел, кого им награждают.
Виктор глядел в окно. Этот дом на окраине города совсем не похож на отдел милиции — за окном зеленеют картофельные грядки, радугой полыхает цветник, от кустов шиповника падает в арык густая тень.
