«Ох уж эта статистика! — невесело размышлял Захар Петрович. — Разве можно за цифрами увидеть настоящую картину? Особенно в работе следователя. Сколько сил, сколько бессонных ночей и напряженных дней требуется иной раз для разоблачения и поимки преступника! И кто потом помнит само дело, его конкретные обстоятельства? Только следователь. В отчетах же лишь цифры, безликие и бесстрастные… К сожалению, именно по ним часто судят о работе и следователей и прокуроров. Правда, на последнем Всесоюзном совещании лучших следователей Генеральный прокурор Союза ССР заявил, что о следователях будут судить не по статотчетам, а по конкретным делам…»
Измайлов посмотрел на часы. Рабочий день давно кончился.
Когда он вышел из дверей прокуратуры, Май, стоя возле автомашины, сиял от удовольствия. Захар Петрович открыл дверцу рядом с водителем.
— Неужели не заметили? — огорченно произнес шофер, направляясь к своей дверце.
— А что? — удивился прокурор.
Май указал на бампер.
Измайлов оглядел машину и улыбнулся: над бампером красовались еще две фары. С желтыми стеклами.
— Каково, а? — торжествовал Май, когда они снова уселись в машину.
— По-моему, излишество, — осторожно заметил Захар Петрович.
— Как? Противотуманные фары — излишество? Вдруг придется выезжать рано утром на место происшествия?
— А-а, — протянул Измайлов, как бы соглашаясь с доводами шофера, а потом добавил: — Мне кажется, туманов в ближайшее время не ожидается.
— Готовь телегу зимой, а сани… — откликнулся Май, трогая с места. Такие фары только на газике Никулина да у вас, — гордо произнес он.
— У нас, — поправил Захар Петрович. — Где разжился?
— Натуральный обмен, — уклончиво ответил шофер.
— Красные «Жигули»? — вспомнил прокурор владельца машины, на которой на днях Май прикатил в прокуратуру.
— Да, — кивнул шофер.
— И компрессор он?..
— Любую запчасть достанет. Мировой парень.
По-видимому, эти расспросы смущали Мая, и он сменил тему.
— Телевизор вчера смотрели?
— А что?
— «Гусарская баллада» шла…
— Не дали досмотреть, — сказал Захар Петрович. — А фильм хороший. Что актеры, что сюжет, что музыка…
— А вы знаете, что в жизни такое было на самом деле? Переодетая в гусара девчонка воевала?
— Знаю, — кивнул Измайлов.
Май частенько задавал такие вопросы, на которые редко кто мог и ответить. Например: где живет самый старый житель на нашей планете? Или: в каком городе была сделана самая большая яичница?
Первое время Измайлов поражался такой широте интересов. Но постепенно «феномен» Мая был раскрыт: у него была страсть вырезать и коллекционировать сообщения из газет и журналов, которые печатались в таких рубриках, как «Понемногу обо всем», «Неизвестное об известном», «Разные новости», «Копилка курьезов». А память у водителя, к слову сказать, была прекрасная.
Как правило, Захар Петрович ответить на заданный вопрос не мог: нельзя же объять необъятное, как говорил Козьма Прутков. Но все-таки прокурор старался не упустить случая сквитаться с шофером.
— Знаю, — повторил Захар Петрович, заметив лукавый взгляд Мая. — В основе водевиля «Давным-давно», а это по нему сделали фильм «Гусарская баллада», лежит история Надежды Андреевны Дуровой.
Измайлову как раз недавно попала в руки книга «Записки кавалерист-девицы», написанная самой героиней Отечественной войны 1812 года.
— Верно, — кивнул Май, а в глазах — озорной огонек: рано, мол, торжествовать. — А ведь была еще одна отчаянная девица. Раньше Дуровой военной стала… Знаете?
Измайлов засмеялся: да, недооценил он Мая. И развел руками: сдаюсь, мол.
— Ту, другую, звали Тихомировой Александрой Матвеевной. А служила она капитаном в мушкетерском Белозерском полку, — начал рассказывать Май. Отчаянной храбрости была! Настоящий герой! Солдаты дивились, не зная, что она женщина. У-у! — протянул он восхищенно. — Вот о ком надо кино делать! И душевная была. Почти все свои деньги эта Тихомирова завещала солдатам своей роты…
— А как она умерла?
— Погибла… А сражение в том бою наши выиграли.
— Почему пошла в армию, не знаешь? — заинтересованно спросил Измайлов.
— Как не знаю. Тоже интересно, — с удовольствием «образовывал» своего шефа шофер. — Понимаете, был у Тихомировой родной брат. Как две капли воды на нее похожий. Служил он в том самом Белозерском полку. Однажды его вызвали в Петербург для сдачи экзаменов на офицерский чин… Куда ты, дура! — крикнул вдруг Май, резко тормозя.
Перед самым носом машины проскочила через дорогу собачонка. Шофер снова набрал скорость.
— Вот несмышленая, — продолжал ворчать он. — На чем я, Захар Петрович, остановился?
— Брат Тихомировой поехал в Петербург.
— Ага… Получил он, значит, чин поручика. Когда возвращался в полк, заехал по дороге домой. А дома беда. Семья разорилась, отец помер. Тоже был военный, майор. В отставке. А матери у них давно не было, сиротами росли… Ну, брат от сильного переживания тут же преставился. И осталась Александра Матвеевна одна. Совсем без денег. Жить не на что. Посоветовалась она с няней. И решила, что наденет мундир брата и поедет вместо него служить. Тем более, науку военную она знала, сызмальства увлекалась… Поехала. И скоро дослужилась до капитана. В этом чине и воевала. Стало быть, она и есть первая в русской армии женщина-офицер…
Май свернул к дому Измайлова.
— Ну, спасибо за интересную историческую справку, — улыбнулся Захар Петрович и попросил шофера завтра утром заехать к нему на час раньше обычного.
* * *
Евгений Родионович Глаголев пришел домой не в духе. Допрос Зубцова снова ничего не дал. Следователь заглянул к нему в мастерскую на рынке перед самым закрытием, и они просидели в подсобке часа два.
Снова, как в первый раз, Глаголев расспрашивал «Боярского» в подробностях об истории со злополучным чемоданом. У Евгения Родионовича было ощущение, что они играют в какую-то детскую игру — вопросы и ответы знал и допрашивающий, и допрашиваемый. «В котором часу зашел?», «Когда вышел?», «Раньше его видели?», «Не говорил ли он, зачем пришел на рынок?», «Здешний ли?»…
И теперь, дома, Глаголев швырнул кожаную папку на журнальный столик, переоделся и плюхнулся в кресло. Рената, жена Евгения Родионовича, занималась на кухне маникюром: Глаголев не терпел запаха ацетона, которым снимался лак с ногтей.
Так он и сидел, смотря в одну точку на стене, ожидая, когда позовут обедать.
— И какой только идиот мог придумать такой рисунок?! — вслух выругался он, глядя на обои.
Говорят: сапожник без сапог… Так и у Глаголевых. Въехали в квартиру почти три года назад, а у Евгения Родионовича все не доходили руки до нее. На машиностроительном заводе отгрохал парк — загляденье! Здание и дворик прокуратуры под его руководством превратили в конфетку. А у себя — все те же лишенные цвета обои, какая-то невообразимо-казенная краска на дверях и в кухне…
— Рената! — не выдержал Глаголев.
Она вошла в комнату в брючном домашнем костюме из яркого ситца с легкомысленным рисунком — игрушки, зверята, мячи.
— Проветриваю кухню, скоро будем есть, — сказала жена, помахивая в воздухе растопыренными пальцами с ярко-красным лаком на ногтях.
— Ну я же просил… — морщась, протянул Евгений Родионович.
— Что? — Рената испуганно оглянулась.
— Не надевай эти дур-рацкие тряпки! — кивнул он на костюм. — Как в цирке, ей-богу!
— Жарко… — оправдывалась жена. — Понимаешь, это у меня самый легкий…
— Неужели у тебя нет вкуса?
Евгений Родионович пошел на кухню. Рената двинулась за ним. И хотя окна были открыты настежь, чувствовался запах ацетона.
— Черт с ним, — сказал Глаголев, втянув носом воздух. — Что там у тебя, давай…
Пока жена спешно накрывала на стол, Евгений Родионович с грустью думал, что злится он зря. И причиной тому не только разговор с Измайловым. Рената опять красила ногти. Почему-то всегда, когда он заставал ее за этим занятием, в нем поднималось чувство, которое он скрывал не только от других, но и от себя. Чувство это — ревность.
Да, Евгений Родионович ревновал. Рената была очень красивая.
Однажды на уроке эстетики еще тогда, в училище, преподаватель затеял нечто вроде диспута — как кто понимает смысл прекрасного. Было много ответов. Но один из них — высказал его самый высокий и красивый из учеников — запал в душу Евгения Родионовича навсегда: «Красота — это то, чем хочется обладать…»
Глаголев любил бывать в компаниях, но при этом всегда переживал Рената неизменно оказывалась в центре внимания мужчин. Ее засыпали комплиментами, чаще других приглашали танцевать.
На улице он замечал, что редко кто из представителей сильного пола не обращал внимания на Ренату. С одной стороны, его переполняло чувство гордости, что у него такая жена, а с другой — тревожило, не вскружит ли это ей голову, и тогда…
