Тем не менее и здесь надо будет посмотреть дела, на которых стоит подпись заместителя председателя.
Однако гораздо важнее просмотреть его собственные судейские приговоры. Вот где-то в них и может быть зарыта собака. Или, как говорила еще маленькая Нинка, собачка порылась.
И если такое предположение верно, значит, и автор — из прошлого, для которого, вполне вероятно, вдруг открылась возможность отомстить своему давнему обидчику. Только перед Степанцовым приоткрыли дверь в большой хозяйский кабинет, а тут ему, понимаешь ли, как капкан на дороге, как плевок в душу, статья в газете!
Кстати, именно плевок в душу посторонним не виден, он противен тому, кому в душу наплевали, но в общественном плане не опасен. Зато капкан оставляет болезненные раны еще до того, как появится охотник, чтобы уже окончательно решить участь попавшего к нему в руки. Короче, придется-таки поднимать дела…
И наконец, третья причина, тесно связанная, впрочем, со второй, в том, что на пути детального изучения Турецким биографии Степанцова тот должен стать следователю помощником, а не помехой. Пусть даже нейтральным свидетелем, только бы не мешал, не тормозил дела своим авторитетом или упрямством. Известно, что все они хотят о себе слышать правду, но — дозированную. Иначе говоря, удобную, но никак не огорчительную. А тут, если вдруг потянет дымком «жареного» факта, Степанцов может дать отмашку, и стрелку переведут на другие рельсы, и спорь потом с ними со всеми до посинения.
«Тебе это надо, Турецкий? — задал себе традиционный вопрос Александр Борисович и ответил в том же духе: — Тебе этого не нужно, дружище».
Итак, встреча состоялась. Тон и поведение Кирилла Валентиновича, еще накануне, по утверждению Кости, сдутого, как воздушный шарик, были, мягко говоря, снисходительными.
Степанцов изрекал и выглядел как сама значительность.
Александр Борисович старательно придуривался, чтобы создать соответствующий имидж недалекого исполнителя чужих указаний, за что его, вероятно, и должен был ценить сам весьма недалекий генеральный прокурор — мнение-то о нем было именно таким: энергичный исполнитель заказов Президента, но звезд с неба не хватает, и слава богу. Всем известно, что перед недалеким человеком неопасно нечаянно раскрыться — все равно, не заметит, а умный или хваткий уцепится, подобно какому-нибудь стаффордширскому терьеру, и всю душу вымотает в лучшем-то случае.
Фамилия Турецкого, конечно, была известна Степанцову, и он определенно был в курсе достаточно громких прошлых дел, которые расследовал «важняк», просто не мог не знать по долгу своей службы. Но ведь теперь Александр Борисович сменил профиль и ушел в помощники, а это Кириллу Валентиновичу, возможно, говорило о многом. Устал, надоело, мало ли?
Отвечая на вопросы, Степанцов старался быть искренним, в пределах разумного, естественно, и пересказал главные события в своей служебной карьере. А что касается моральных, или, точнее, «аморальных», аспектов, затронутых в статье, то Кирилл Валентинович, пользуясь превосходством старшего по сравнению с Александром Борисовичем, с изрядной долей юмора и почти доверительным тоном сообщил, что они в своей юности ничем не отличались от сегодняшних молодых людей и так же точно злоупотребляли и своим здоровьем, и положением. Но все это происходило в таком далеком прошлом, что вспоминать, а тем более обличать целое поколение за это, не только бессмысленно, но и глупо. И поднимать этот вопрос может либо совсем немощный импотент, либо злой завистник.
И надо сказать, Турецкий охотно согласился с такой постановкой вопроса. Уж он-то знал толк и в первом, и во втором— в смысле здоровья и положения, и… даже в десятом, если бы у Степанцова нашлось столько аргументов.
И с этой минуты неприязненное отношение Александра Борисовича к Кириллу Валентиновичу стало как-то затухать, даже сочувствие появилось: что ж ты, мол, мужик, не мог быть поосторожнее? Знаешь ведь, как «доброжелатели» за нашим братом следят?
Короче говоря, почти часовая аудиенция у «безумно загруженного» текущими делами заместителя Председателя Высшего арбитражного суда Российской Федерации закончилась тем, что Степанцов принял на себя что-то вроде морального обязательства лично руководить действиями господина Турецкого в его расследовании. Давать пояснения по любому возникающему вопросу и немедленно оказывать максимальную помощь и содействие при ознакомлении с прошлыми делами, особенно советского периода, чтобы значительно сократить сроки их «пристального и пристрастного» изучения с целью выявить лицо, задумавшее столь непристойный способ отмщения.
Ах, как они понимали друг друга! Расставаясь и пожимая руку Турецкого, Степанцов, похоже, окончательно уверился в том, что теперь уже ничто не может помешать ему правдивым, честным взглядом смотреть в глаза окружающим, и в первую очередь тем, от кого напрямую зависели его завтрашняя жизнь и благополучие. Расследование по факту злостной клеветы идет, сколько оно будет длиться, одному Господу известно, главное же достижение в том, что проводит его сам Турецкий, в положительных рекомендациях совершенно не нуждающийся. И этим все сказано.
Правда, Александр Борисович был недоволен собой, вышло немного галопом по Европам, как говорится, но… разве что для начала. В дипломатических протоколах по поводу подобных встреч обычно пишут, что стороны остались вполне удовлетворены согласованием точек зрения. Или что-то в этом духе.
Но это — общее впечатление, а если рассуждать о частностях, то у Турецкого осталось немало вопросов, на которые «клиент» не ответил, да, видно, и не собирался отвечать. Уклончиво пожимал плечами, многозначительно хмыкал, всем своим видом показывая, что сама постановка представляется ему не вполне корректной. А касались вопросы Александра Борисовича некоторых чисто бытовых вещей и ситуаций. Вопросы же Турецкий ставил, по мере их со Степанцовым подъема по служебной лестнице последнего, скорее, типа подсказки, толчка к размышлению, но никак не с желанием унизить человека, нагадить в его чистую, бессмертную душу.
Ну, например, такой. Касался он взяток. Как их рассматривать вообще и в каком контексте? Да ведь в тех же восьмидесятых — о следующем десятилетии и говорить нечего! — без «подмазки» вообще ничто не делалось. Ни в государственном управлении, ни в экономике, ни в судопроизводстве. А уж про коррупцию и фантазировать не надо, до сих пор плоды пожинаем. И то ли еще впереди!
Словом, простенькие, бесхитростные такие вопросили ставились, скорее, по-дружески, нежели с упреком или каким-нибудь нехорошим подтекстом. Но пока они касались «облико морале», как выражались герои «Бриллиантовой руки», реакция была снисходительнотерпимой. И тут же Степанцов уходил в глухую защиту, едва возникала даже мысль о «подмазке». В общем, герой-коммунист на допросе в колчаковской контрразведке. Даже скучно. Но и в этом была своя логика.
Александр Борисович, замечая, как все труднее становится Кириллу Валентиновичу отрицать любые двусмысленнье намеки или подозрения в свой адрес либо своего тогдашнего окружения, понимал, что тому недалеко уже и до нервного срыва. А это было совершенно не нужно — Турецкий вовсе не подписывался на роль палача. Тем более что и любую информацию, о которой здесь говорилось, можно проверить у тех, с кем так или иначе пересекался Степанцов на своем трудовом поприще. А уж найти этих товарищей непреодолимого труда не составит. Больше того, наверняка те из них, кто не занимает сегодня высоких государственных постов, обрадуются возможности посплетничать и выказать с еще пущей циничностью свое отношение к человеку, оплеванному известной газетой. Вот чем в итоге может грозить человеку его неискренность на пороге решающего события в собственной жизни.
Александр Борисович не был уверен, что посещение редакции еженедельника «Секретная почта» сразу откроет ему все тайны и покажет скрытые пружины интриг. Он даже не рассчитывал на свои прежние журналистские заслуги в газете «Новая Россия», где одно время работал в штате. Но недолго. Это когда в середине девяностых годов Костю — за его строптивость — выперли из Генпрокуратуры, ну а Турецкий успел ему накануне подсунуть собственное заявление, и тот его подмахнул. Но прекрасная, вольная жизнь длилась недолго, изменились обстоятельства, в Генеральную прокуратуру пришло новое руководство, и Костю с почетом вернули. А тот — Турецкого[1].
Александр Борисович имел все-таки имя в журналистике, худо-бедно, однако юридические обзоры и комментарии за подписью «Б.Александров» — таков был его литературный псевдоним — прочитывались даже специалистами с интересом. А Костя еще удивляется: откуда это у Сани талант составлять быстрые и качественные отчеты по поводу разного рода расследований? Оттуда! Так что в журналистике он был как бы своим. Именно «как бы», поскольку полностью своим стать, видимо, уже не придется, хотя когда-то очень хотелось, ну а теперь разве что после выхода на пенсию, когда настанет пора сочинять мемуары.
