Совесть никогда его не мучила, он платил за все. За рестораны, за машину, если приходилось выезжать в город, за ювелирные украшения, которые они все почему-то считали гарантией серьезных отношений. Его возлюбленная с неделю чувствовала себя на седьмом небе от счастья, в постели он ей тоже ни в чем не отказывал.
Ему нравилась эта игра. Она приходила к нему в номер коварной соблазнительницей. И поначалу видела только себя: свое загорелое гладкое тело, кружевное белье, такое красивое, искусный рисунок на ногтях. Она пришла дарить себя. Заставить его потерять голову и получить в итоге брачное предложение. Он знал, что женщина, которая сможет зажечь его так, чтобы в душе сгорело все, кроме чувства к ней, и в самом деле станет его женой. Только тогда придется завязать. Что ж, он и к этому был готов, пусть его последней в жизни авантюрой станет любовь, это достойный конец приключениям. Но голова была холодна, а сердце билось ровно.
В конце концов, она начинала заводиться, пробовать разнее штучки, большинство из которых были подсмотрены в кино или прочитаны в глупых глянцевых журналах, в разделе «Советы: как соблазнить мужчину», а он в это время искал, где у нее слабина. Каждая женщина на что-то ведется. У них у всех есть эротические фантазии. Они почему-то стесняются в этом признаться либо лгут, что чрезмерно развратны, либо напротив, что застенчивы. Но редко кому удается увидеть истинное лицо своей любовницы. Женщина – это вечная ложь и вечное притворство. Он начинал свою игру, хорошо помня об этом.
Наступал момент, когда она увлекалась настолько, что проговаривалась. Это могло быть в одной короткой фразе:
– Возьми меня сзади.
Или:
– Не убирай руку.
«Сильнее», «быстрее» и так далее. Они обожали силу и охотно возвращались в те первобытные времена, когда мужчина брал женщину по праву победителя, не дожидаясь, пока его выберут. В итоге все штучки были забыты, оставалась только женщина, которая хочет, чтобы ее взяли почти силой, и кричит от наслаждения уже по-настоящему, задыхаясь от вожделения и забывая при этом томно моргать ресницами.
Ему нравилось смотреть, как меняется в страсти женское лицо. Каким оно делается безумным, а взгляд бессмысленным. И в момент, когда она уже ничего не соображает, он давал себе волю и разряжался во что-то огненное, влажное, пульсирующее, а потом, расслабившись, слышал:
– Ну, ты даешь!
Потом были проводы на самолет. Бесконечные поцелуи в аэропорту, он всегда играл свою роль до конца. И она, уходя на регистрацию рейса, свято верила, что следующая их встреча будет в Петербурге. И в самолете летела счастливая. А, едва приземлившись, отбивала эсэмэску на несуществующий номер. И долго еще не волновалась. До того момента, когда все формальности выполнены, погранконтроль успешно пройден, багаж получен.
Она, наверное, начинала нервничать в такси. Он живо представлял себе, как это происходит. Как очередная случайная любовница пытается ему звонить и не сразу понимает, что ее обманули. Что никакого Жоры-бизнесмена или Егора-адвоката не существует. Что весь он – вымысел. Ее воплощенная в реальность фантазия, которая растворилась в облаках, едва взлетел самолет.
Потом она, должно быть, плачет. Пытается его искать. Часами сидит в Интернете, в надежде выловить его в каких-нибудь «Одноклассниках». Набирает его имя в поисковике, перебирая разные комбинации. Все это забавно. Он знал, что когда-нибудь будет наказан. Она где-то есть, его кара. У нее есть глаза, губы, голос. Нежный, тоненький или, напротив, низкий, с хрипотцой. Она ходит по свету на своих легких, стройных ногах, даже не подозревая, что ей придется ему отомстить за всех обманутых им женщин. Иногда он думал: какой он, ее голос? Все-таки тоненький или с хрипотцой?
Но он понятия не имел, какие женщины ему нравятся. То есть нравятся красивые. Но влюбляются-то в нечто особенное. Это всегда неожиданность и часто нелепость, отчего на свете так много странных пар. Кажется, что эти люди не могут быть вместе, а они живут и расставаться не собираются. Любовь – это порой издевка Творца над своим любимцем, чтобы не зазнавался: ты будешь красив, удачлив, богат, и все, к чему прикоснешься, обратится в золото, но взамен я возьму твое сердце и отдам его какому-нибудь ничтожеству. И ты, красивый, удачливый и богатый, станешь всеобщим посмешищем, пока не избавишься от этой зависимости. А ты не избавишься, я не позволю. Бывает и так...
Он старался об этом не думать. Пока ему везло. Или не везло? Наверное, все-таки не везло, потому что удача была в другом. Деньги сами плыли ему в руки. Почти год назад на ювелирном салоне он увел из-под носа у конкурентки шикарное колье. Ему показалось даже, что это мышемоль из антикварного салона. Что ж, он отомстил ей за Пикассо. А она молодец! Мастер маскировки. Если это, конечно, была она. Мешковатое вечернее платье скрывало фигуру, а темный парик волосы. Он поклясться может, что это был парик! Как она на него посмотрела? За стеклами огромных очков он не видел ее глаз и даже не мог с уверенностью сказать, какого они цвета. Кажется, темные. Но ее взгляд он почувствовал всей кожей и словно обжегся. Ему тогда удалось от нее уйти.
Колье было продано за хорошие деньги, но потом начались проблемы. Скупщика краденого антиквариата посадили. Хорошо, что тот не выдал свою клиентуру, да ему бы после этого и не жить. А так благоразумный и осторожный Серафим Петрович лет через пять, а может, даже раньше, выйдет на свободу, и все вернется на круги своя. Но что делать сейчас?
Это его главная проблема: у него нет прочной связи с криминальным миром. Он действовал как вор-одиночка, а Серафим Петрович был маминым давним приятелем, тоже бывшим музейным работником, но в отличие от нее решившим в переломный момент эпохи свои знания, опыт и связи обратить в капитал. Вот уже лет пять они успешно «сотрудничали», но теперь единственный канал реализации краденого закрыт.
Голицын всегда был предельно осторожен. Чем меньше людей участвует в процессе, тем больше гарантия, что тайна будет сохранена. Он всегда приходил один, и Серафим Петрович тоже был один. Он показывал вещь, называл свою цену, скупщик передавал информацию покупателю. Торг был уместен, иногда возникали трения, но тот же Серафим Петрович быстренько все улаживал. Разумеется, брал свой немаленький процент. Голицын считал, что это справедливо: найти покупателя на краденый товар – половина дела. Каким образом старый лис прокололся, оставалось загадкой. Но факт есть факт: канал потерян. И надо искать другой. Хорошо бы работать под заказ. Выйти на тайного коллекционера-олигарха, который вовсе не стремится сделать свои богатства общедоступными. У которого нет в планах устраивать выставки и открывать галереи. Который не станет делать своим болтливым любовницам многомиллионные презенты и тут же кричать об этом на весь свет.
Но это только мечта. Пока есть большая проблема, и нет ее решения. Какие-то деньги у него накоплены. Небольшой запас на черный день. Но он прекрасно понимает, что сейчас надо сделать решительный рывок, сорвать куш и не потратить эти деньги, как обычно, лихо, безрассудно, не задумываясь о завтрашнем дне, а обеспечить тихую старость в доме с голубым бассейном. Дописать, наконец, диссертацию, посвященную горячо любимому Федору Васильеву, организовать по всей стране выставки тех же передвижников, нести искусство в массы. Ездить повсюду с лекциями, рассказывая людям о прекрасном. Он ведь любит свою работу и гордится полученным образованием. И никогда бы не стал вором, если бы были варианты. Если бы каждый труд в родной стране достойно оплачивался и не существовало примера шальных денег, которые достались кому-то вовсе не за труд. Если бы была возможна справедливость, ну хотя бы ее видимость, как раньше, когда он носил комсомольский значок, и время крутых перемен застало его на втором курсе института. А теперь не осталось ни видимости, ни справедливости. Все стало ложью, и, видя эту ложь, люди без зазрения совести нагромождали на нее свою. Он просто принимал участие в процессе. Можно, конечно, как родители, прожить жизнь в достойной бедности и тихо уйти на пенсию. Но отчего-то не хотелось.
Главная несправедливость заключалась в следующем: почему он, умный, образованный человек, или его родители, честно, не ища выгоды, отработавшие на государство по сорок лет, должны жить в глубокой бедности, в то время как купившие свои дипломы хамы процветают? И эти хамы далеко не умные, они просто наглые. Историю проданной почти задаром семейной реликвии он не забудет никогда. Значит, надо их наказывать. Забирать у них то, что они тоже, по сути, украли. О том, куда потом уходит картина или другой раритет, он старался не думать, о доле своего участия в умножении зла тоже. Каждый человек, даже серийный убийца, легко находит оправдание тому образу жизни, который ведет: это не я виноват, а среда. Папаша-алкоголик и жестокие одноклассники, отравившие детство насмешками. Георгий Викторович Голицын свою преступную деятельность тоже, разумеется, оправдывал обстоятельствами. Но сейчас уже и не оправдывал. Втянулся и привык.
