— А ты тоже офицер? — хрипло, словно его душили, спросил мальчишка.
— Какой же я офицер, если без формы? Ты на него не сердись, это он с испугу ударил.
— А стволом мне в харю тоже с испугу тыкал? — задрожал голос беспризорника.
— Ты откуда, из Ярославля?
Дружеский тон человека в штатском успокоил мальчишку, он молча кивнул.
— Ну и как там, тяжело?
— Красные офицеров со всех сторон обложили, шамать нечего. Вот я и сбег.
— Как же ты сбег, если красные кругом? Или пропустили?
— У берега канава глубокая. Я ползком, не заметили.
— Интересно. А нас этой канавой сможешь провести?
Мальчишка шмыгнул разбитым, облупленным носом:
— А зачем вам в город?
— Да вот надо. Ну, проведешь или боишься?
— А что ты мне дашь?
— Хлеба, денег.
— Давай, только побольше.
— Потом дам, когда в городе будем.
— Хитрый ты, дядька, — мальчишка изучающе посмотрел на Савинкова не по-детски сообразительными глазами. — Говоришь — не офицер, а сам офицерами командуешь.
— Так мы договорились?
— Ладно, чего там. Мне бы только пошамать.
Савинков поднялся на ноги, пообещал накормить.
За это время Бусыгин установил дежурство, распределил пулеметы — три «максима» затащили на мансарду окнами на Волгу, еще один станковый пулемет целился в лес со второго этажа, ручной «льюис» торчал из окна первого.
Савинков приказал Бусыгину накормить мальчишку и не спускать с него глаз. Штабс-капитан удивился:
— Зачем он вам, Борис Викторович? Выгнать его в шею.
— Чтобы он побежал к красным и донес, кто скрывается в усадьбе? За мальчишку отвечаете головой, он мне нужен.
Двух офицеров послали на разведку. Вернувшись, они подтвердили сказанное беспризорником — город окружен красными частями, возле железнодорожного моста не стихает бой. О союзниках ничего не слышно.
Несмотря на тесноту, Савинков один занял целый кабинет — надо было сосредоточиться, принять какое-то решение. Ходил по грязной, с оборванными обоями комнате из угла в угол, останавливался у окна с выбитыми стеклами. Ширь Волги не успокаивала, скорее наоборот — заставляла настороженно вглядываться, не появится ли пароход с красноармейцами.
Савинков понимал: теперь, после неудачи в Рыбинске, на союзников надеяться нечего. А без союзников и без рыбинской артиллерии долго не удержаться и Ярославлю.
Руководитель «Союза» вызвал Бусыгина и все это выложил ему. Штабс-капитан выслушал спокойно, только губы скривил. Он уже ждал такого разговора, поэтому сказал тоже напрямую:
— Что дело проиграно, я догадался еще в Рыбинске. Зря мы пришли сюда, Борис Викторович. Надо было скрыться в лесах.
— Я не думал, что ярославский отряд так быстро окажется в окружении, — Савинков опять остановился у окна, сгорбился, закинув руки за спину.
Бусыгин пристально посмотрел ему в затылок:
— Уж не хотите ли вы разорвать кольцо окружения?
— Мы обязаны исполнить свой долг! — резко повернулся Савинков, напустив строгость на лицо, нездоровое, отекшее, с темными мешками под глазами.
— У нас слишком мало людей для такой операции.
— А если ударить одновременно с Перхуровым?
— Для этого сначала надо связаться с ним.
Савинков коротко передал разговор с беспризорником, добавил:
— Проникнуть в город и связаться с Перхуровым я поручаю вам, штабс-капитан. Мальчишка дорогу знает.
— Спасибо за доверие, — сделав кислую мину, сквозь зубы процедил Бусыгин. — Может, мне и удастся проникнуть в город, но вырваться… На германском фронте я был в окружении, знаю, что это такое.
Савинков пытливо посмотрел на штабс-капитана и только теперь решился раскрыть все карты, доверительно произнес, подсев к нему на кушетку:
— Надо любой ценой спасти Полковника Перхурова. Мы эвакуировали из Москвы в Казань несколько офицерских отрядов. Попытаемся выиграть дело там. У Перхурова авторитет, огромный военный опыт. Я доберусь до Казани в одиночку, вам поручаю полковника. Для спасения его можете использовать любые средства.
— Лучшее прикрытие — ложный прорыв, — рассуждал Бусыгин, смирившись с тем, что ему придется пробираться в осужденный город.
— Это решите с Перхуровым. Завтра ночью вместе уходим из отряда. За командира оставьте поручика Струнина.
Бусыгин сморщился:
— Простите, Борис Викторович, но выбор очень неудачный — Струнин храбр, но глуп, не сможет принять мало-мальски самостоятельного решения!
— Тем лучше для нас с вами, его дело — выполнить наше приказание. О Казани ему ни слова — по своей солдафонской тупости он может неправильно истолковать это. Скажете, что мы на пару будем прорываться в Ярославль.
Когда Бусыгин выходил из кабинета, его лицо было хмуро и непроницаемо. Савинков подозрительно поглядел штабс-капитану в спину, но тут же успокоил себя — Ян Бреде, редко хваливший русских офицеров, отзывался о Бусыгине как о смелом и исполнительном офицере.
И руководитель «Союза» начал готовиться к бегству. Перво-наперво он уничтожил документы, по которым прибыл в Рыбинск, — разорвал бумаги на мелкие клочки, сжег их на подоконнике. Потом отпорол подкладку пиджака, вынул документы, припасенные на крайний случай.
Мысленно похвалил себя, что предусмотрел и этот, крайний случай. Новые документы засунул в боковой карман пиджака. Пистолет, подумав, решил оставить при себе.
…Утром, гремя сапогами, в кабинет вбежал Бусыгин, упавшим голосом выпалил с порога;
— Мальчишка, волчонок этот, пропал!
Савинков вскочил с кушетки:
— Что?!
— Я не виноват, — торопливо оправдывался Бусыгин. — Запер его на чердаке, а он через слуховое окно… В это окошко ворона не пролетит, а он, худущий, пролез.
— Вы опять били его?
— Только раз, для острастки.
Сполна выдав Бусыгину, Савинков сказал:
— В город будете прорываться один, сами виноваты!
Ночью они покинули усадьбу и направились к Ярославлю. Небо над ним кровавилось от пожаров, ветер доносил запах гари.
Версты через две расстались на опушке соснового леса. Савинков пожал Бусыгину руку, на мгновение обнял его и, подняв воротник брезентового плаща, по разбитой проселочной дороге, не таясь, быстро зашагал в сторону от горящего города. В кармане пиджака у него лежали документы на имя ответственного работника Наркомпроса.
В заштатном уездном городке, за десятки верст от Ярославля, где, казалось, о мятеже и слыхом не слыхивали, Савинкова арестовал красногвардейский патруль. Пришлось объяснять на допросе, кто такой, как оказался в этих местах, куда следует и откуда.
Доверчивые жили здесь люди, поверили. Вышел Савинков из тюрьмы и прямо из нее направился к председателю местного Совета. Представился:
— Работаю в Наркомпросе. Послан в вашу губернию для организации колонии пролетарских детей. Вот мандат…
Председатель Совета, круглолицый, с маленькими темными глазами и черным чубом, падающим на плоский лоб, приосанился:
— По какому вопросу ко мне?
— Видите ли… Меня только что выпустили из тюрьмы.
— Из тюрьмы?! — тряхнул чубом председатель. — Недоразумение?
Савинков предостерегающе поднял руки.
— Не беспокойтесь. Я пришел не жаловаться, а наоборот — выразить свое восхищение тем образцовым порядком, который вы навели в городе. Только появилось неизвестное лицо — его сразу же задержали. Буду в Москве и Петрограде — обязательно расскажу о вас. Если бы все руководящие работники на местах проявляли такую бдительность, то с контрреволюцией давно было бы покончено.
— Я выполняю свой революционный долг! — заворочался на стуле не привыкший к похвалам председатель.
— Примите мое пролетарское спасибо, — приложил руку к груди Савинков. — Право, не хотелось бы пустяками отрывать вас от более важных дел.
— Организация детских колоний — важное государственное дело! — твердо заявил председатель. — Слушаю вас.
— Меня задержали здесь потому, что я представил петроградские документы. Боюсь, как бы это недоразумение не повторялось и в дальнейшем.
