— Ладно, не язви, — поморщился Пныря, — я тебя серьезно спрашиваю, почему не вмешалась?
— Во-первых, не хотела светиться. Я же дурочка, разговоров умных не понимаю, пропускаю мимо ушей, поэтому при мне можно обо всем говорить, не стесняясь. Ну а во-вторых, я поняла, что они задумали, слишком поздно, когда Красавченко уже подъехал к Беляевой, и профессор Пашенька поднял панику, стал терзать брата звонками из Монреаля.
Пныря поерзал на диване, вытащил из кармана пиджака большой кожаный футляр, раскрыл и протянул Варе.
— Вот она, брошка с «Павлом». Посмотри, какая красота.
Варя равнодушно взглянула на мерцающий цветок с платиновыми дрожащими лепестками, на «Павла», который таинственно светился в полумраке салона, и отвернулась.
— По-моему, от копии ничем не отличается. У папы Бутейко получилось даже лучше, чем у ювелира Ле Вийона. Я, когда увидела ее в коллекции Мальцева, долго не могла понять, что же они с ума сходят, если вот она, брошь с «Павлом». Только потом узнала, что у них все-таки копия.
— Нет, ты в руки возьми, посмотри внимательней. Вещь уникальная, безумных денег стоит.
— Продашь? Или себе оставишь?
— Пусть пока полежит. Зачем продавать? Да ты не бойся, можешь даже примерить. Вот, зеркало есть.
— Ага, я примерю, а потом меня машина собьет или кирпич на голову свалится, — Варя опять засмеялась, но на этот раз успокоилась быстро, допила свой сок и закурила еще одну сигарету. — Представляю, что бы сейчас было с моим Мальцевым, с профессором Пашулей. Наверное, совсем бы с ума сошли. Вон и у тебя, Пныря, глазки засверкали. Теперь я вижу, они у тебя действительно карие.
* * *
Поздним вечером, в уютной гостиной Дмитрия Владимировича Мальцева весело пылал камин, свет был погашен, горели свечи. На круглом журнальном столике стояла бутылка французского коньяка, две маленькие рюмочки из богемского хрусталя. Павел Владимирович сидел на кушетке, поджав ноги, листал очередной каталог «Драгоценные камни и ювелирные украшения».
Дмитрий Владимирович расхаживал по гостиной со стаканом минералки в руке. Варя в кресле у камина читала учебник философии раннего возрождения.
Дмитрий Владимирович, проходя мимо, поцеловал ее в пробор и тихо спросил:
— Когда у тебя следующий экзамен, солнышко?
— Завтра, — ответила она, не поднимая головы от учебника.
— Митя, может, все-таки пригубишь коньячку? — подал голос Павел Владимирович. — Не каждый день в тебя стреляют, и не каждый день твою жизнь спасает особо опасный преступник.
— А что, этот спецназовец с овчаркой оказался преступником? — Варя вскинула испуганные глаза. — Откуда вы знаете? Он что, приезжал сегодня?
— Его арестовали на дороге, в пяти километрах от поселка, — ответил Павел Владимирович, — но он оказал сопротивление, ранил двоих оперативников. Его застрелили прямо там, в лесу.
— Ой, мамочки, — Варя прижала ладонь к губам, — ужас какой! А откуда узнали, что он преступник?
— Ты бы шла спать, детка, — сказал Дмитрий Владимирович, — первый час ночи.
— Да, сейчас, — кивнула Варя, — только выйду, подышу немного перед сном.
Она соскользнула с кресла и, как была, в тапочках, в шелковом домашнем платье, вышла в сад. На свежих сугробах лежали, как лоскуты желтого бархата, отсветы горящих окон. Неподвижная гладь бассейна слабо дымилась от лунного света. Варя подошла к самому краю, присела на корточки, долго, пристально глядела на воду, словно пыталась проникнуть взглядом в самую глубь бездны, в черный бездонный квадрат посреди белого, покрытого чистым снегом сада. Наконец медленно поднялась, вытянулась в струнку, скинула платье, тапочки, осталась в одних трусиках и, крепко зажмурившись, с коротким звонким криком прыгнула в бассейн. Брызги вспыхнули в фонарном свете. Варя быстро, легко поплыла.
В доме хлопнула дверь, выскочил Дмитрий Владимирович, кинулся к бассейну.
— Варюша! Ты с ума сошла! Я сейчас, держись! Эй, быстро сюда полотенце, одеяло.
Когда он добежал до бассейна, она уже вылезла, тут же подоспел охранник с махровой простыней. Варя дрожала, но счастливо улыбалась.
— С ума сошла! — повторял Мальцев, кутая ее в простыню, поднимая на руки и целуя мокрое, холодное лицо. — Ты же плавать не умеешь!
— Оказывается, умею, — Варя весело засмеялась, обвила его шею ледяными русалочьими руками, — Митенька, миленький, ты женишься на мне когда-нибудь или нет?
— О, Господи, конечно, женюсь, счастье мое.
* * *
Экзамен по философии Варя сдала на «отлично», причем на этот раз была уверена, что такую оценку ей поставили вовсе не из-за благотворительной деятельности Дмитрия Владимировича. Она действительно неплохо подготовилась, к тому же билет достался не самый сложный.
Она легко сбежала по лестнице, протянула номерок в гардеробе и, ожидая, пока старик-гардеробщик отыщет ее шубку, крутила на пальце ключи от машины. Колечко соскользнуло, ключи отлетели и со звоном упали на кафельный пол. Варя наклонилась, чтобы поднять, но чья-то рука уже протягивала ей ключи.
— Спасибо, — она небрежно скользнула взглядом по лицу полноватого пожилого мужчины, подумала, что это какой-то новый преподаватель, и повернулась, чтобы взять у гардеробщика свою шубку.
— Здравствуй, Варенька, — произнес тихий, удивительно знакомый голос.
Варя застыла на миг, обнимая невесомую норковую шубку, вгляделась в круглое мягкое лицо, обрамленное небольшими седыми бачками по моде семидесятых.
— Илья Никитич? Добрый день…
— Странно, что сразу не узнала. Замечательно выглядишь, похорошела, повзрослела. Ты только что сдала экзамен. Надеюсь, на «отлично»? — Он взял у нее из рук шубу. Она долго не могла попасть в рукава, наконец справилась, выправила волосы, тряхнула головой, подняв вокруг себя волну глубокого, горьковатого аромата духов.
— Конечно, на «отлично», а как же иначе? Очень рада вас видеть, Илья Никитич.
— Я тоже, Варенька. Ты бросила трубку, но мы с тобой не закончили разговор.
В Калифорнии, в белой трехэтажной вилле на берегу океана высокий сухощавый старик, один из самых богатых и известных адвокатов Голливуда Майкл Бэтурин отхлебнул минеральной воды из высокого бокала, поудобней устроился в кресле и нажал кнопку на пульте. Огромный экран замерцал серо-жемчужным дрожащим светом, зазвучала бодрая музыкальная заставка, оскалил пасть и зарычал черно-белый лев. На экране под грозную барабанную дробь вспыхнули буквы: «Красная петля».
Потом под томительную лирическую мелодию поплыли титры. «В главной роли Софи Порье».
Это был душераздирающий боевик о гражданской войне в России, один из первых настоящих голливудских боевиков. Софи Порье играла юную красавицу княжну, засланную в красный тыл. Много стрельбы, погонь, гора трупов, романтическая любовная линия.
В самом начале фильма, в стилизованном под боярский терем ресторане княжна исполняла под гитару русский романс. У нее был низкий глубокий голос. Она пела по-русски без акцента.
Слышен звон бубенцов издалека, Это тройки знакомый разбег, А вокруг расстелился широко Белым саваном искристый снег.
Адвокат Майкл Бэттурин подпевал, чуть прикрыв глаза, тоже без всякого акцента, на чистом русском языке. Фильм «Красная петля» он смотрел в последнее время очень часто. Съемки боевика были одним из первых его детских воспоминаний. Он не следил за развитием сюжета, каждый кадр, каждое слово знал наизусть.
Он видел свою молодую красавицу маму и самого себя в эпизоде, трехлетнего худенького мальчика с огромными светлыми глазами. На съемках ему пришлось плакать, реветь во всё горло. По сюжету он выползал из-под обломков разбитого поезда, искал среди искалеченных трупов свою мать, растирал по щекам слезы и кричал: «Мама! Мамочка!»
Сцена вышла настолько трогательной, что несколько поколений зрителей плакало в этом месте. Отчаяние маленького Мишеньки Батурина не было игрой. После переезда в Америку, в Голливуд, он слишком редко видел свою маму и очень скучал по ней. Она почти сразу стала звездой и была постоянно занята на съемках.
Майклу Бэттурину шел восемьдесят второй год. Он был богат, однако не прекращал работать. Он любил вспоминать слова своего деда, доктора медицины, о том, что лучшее лекарство от всех болезней, в том числе и от старости, — это работа.
Старый адвокат Бэттурин с молодой горячностью участвовал в гражданских и уголовных процессах. Возраст не убавил сил, но прибавил славы и опыта. Его услуги по-прежнему стоили очень дорого. Он выигрывал почти все процессы, за которые брался, даже совершенно безнадежные. Каждое его выступление в суде было маленьким моноспектаклем, и говорили, что ему по наследству передался артистический талант его знаменитой матери.
