Я падаю на четвереньки и, пару раз выстрелив наугад себе через плечо, бросаюсь под прикрытие лестницы. Увы, моя бейсболка никого не обманула; одна пуля попала мне в ногу, а во входной двери появились две дырки довольно крупного калибра.
– Попался, ублюдок! – кричит он.
Лестница крутая, поэтому я пока в безопасности. Чтобы стрелять наверняка, моему противнику придется обойти мое укрытие между стеной и лестницей, и я был уверен, что сумею завалить его первым. Ну, почти уверен… Я закатываю штанину. Пуля попала не в меня, а в протез. Я все равно громко смеюсь.
– Побереги воздух в легких, приятель, – советует мне пятый. – Издыхать будешь – пригодится.
Я сплевываю и качаю головой. Я не отвечаю, только жду. Теперь до меня не долетает ни звука, если не считать стука мерно падающих капель, урчания двигателя и собачьего лая. Сняв бейсболку с эмблемой «Астон виллы», я бросаю ее с таким расчетом, чтобы она накрыла ему глаза, но моя уловка не срабатывает. Между тем я чувствую, что противник приближается, и, сжав «глок» обеими руками, готовлюсь встретить его градом пуль.
И тут я замечаю какой-то черный предмет, который катится в мою сторону. Я узнаю его сразу. Это зажигательная фосфорная граната, которая когда-то состояла на вооружении британской армии. Твою мать! Господи Иисусе и святой дух!
БФГ! В первую же неделю моей армейской службы от взрыва такой гранаты погиб капрал-инструктор, который должен был показывать нам, насколько опасны эти штуки. С тех пор я побаивался ручных гранат, а гранат, начиненных белым фосфором в особенности, уж больно они мерзкие. Сейчас, по-моему, их запретили.
С моим треснувшим протезом я не могу двигаться быстро. Я бросаюсь к ступенькам, но граната взрывается, прежде чем я успеваю добраться до верха. У меня за спиной вспыхивает кипящий, ослепительно-белый огненный шар. В таких случаях полагается прятать голову, но закрывать ее руками не следует. В бою руки нужны, чтобы стрелять, и солдат не может допустить, чтобы они оказались обожжены или, того хуже, сгорели к чертовой матери. Спина моя охвачена огнем, но я сбиваю пламя, покатавшись по площадке, и срываю с себя футболку, прежде чем она успевает расплавиться. Не так уж я обгорел, и я приободряюсь. Теперь главное не горячиться. Я знаю, что секунда-другая – и мой враг будет рядом, но я все еще в укрытии под лестницей, и он будет действовать осторожно – особенно если видел в холле трупы своих товарищей. Вероятно, он думает, что граната сделала свое дело, но, не услышав моего крика, не станет рисковать.
Штаны на мне тоже тлеют. Я торопливо хлопаю себя по ляжкам и быстро ползу в ванную на втором этаже. Там я открываю окно, выбираюсь наружу и на руках осторожно опускаюсь на крышу кухни, а оттуда, повиснув на водосточной трубе, спрыгиваю в небольшое патио с задней стороны дома. Протез чуть ли не подламывается подо мной, но каким-то образом мне удается сохранить равновесие. Припадая на увечную ногу, я быстро ковыляю к задней двери, вхожу в кухню и бесшумно приоткрываю дверь в холл. Он все еще здесь – осторожно крадется к подножию лестницы. Высокий, кудрявый, в черных джинсах, грубой хлопчатобумажной куртке и солнечных очках, он держит в руках пистолет – оригинальную по конструкции и изящную по исполнению современную бельгийскую модель. Рисковать он явно не хочет. Он думает, что я мертв, но продвигается вперед медленно, как черепаха. Увы, чрезмерная осторожность тоже может довести до беды.
– Ну-ка, брось эту штуку, – негромко говорю я, и он стремительно оборачивается. Старина «глок» улыбается своей огненной улыбкой, и вот у него в груди уже сидят четыре пули. Мой противник падает, и я наконец могу перевести дух.
– Благодарю тебя, Ганеш [75], Устраняющий Препятствия, – говорю я, обращаясь к статуе в холле. Это наша с ним шутка, и Ганеш улыбается в ответ своим слоновьим лицом. Мы оба знаем: главное препятствие не в моих врагах и не во мне. Главное препятствие – это прошлое, которое нельзя ни изменить, ни забыть.
На этот раз я не позволяю себе расслабиться, пока не закончу самую тщательную разведку, которая, впрочем, показывает: больше никаких сюрпризов меня не ждет. Что ж, и на том спасибо. Сегодня у меня было пятеро противников, но они, как последние идиоты, разделились, позабыв о самой элементарной страховке. Придется ей примириться с этим – после стольких лет, после стольких событий… но бывает, в следующий раз не экономь, детка, найми профессионалов. И вообще, Бриджит… Ты в Нью-Йорке, я – в Лос-Анджелесе: разве само по себе это не достаточное наказание?
Шучу.
Будет ли он, этот следующий раз? Я уверен – будет. Я знаю тебя. Я хочу сказать – теперь знаю. Тогда не знал, а теперь знаю.
Прихрамывая, я подхожу к холодильнику, открываю бутылку «Короны» и делаю большой глоток. Потом я придвигаю к себе телефон и набираю номер, который я помнил все эти десять лет, – помнил с тех самых пор, когда они извлекли пулю и спасли мне жизнь, а потом пришли и стали угрожать, так что мне пришлось заключить сделку, чтобы спасти свою задницу. Когда на том конце берут трубку, я называю свое кодовое имя и имя своего куратора.
В конце концов мой звонок попадает к нему на мобильник. Он где-то на природе, около воды. Я слышу, как она плещется, но шума прибоя не слышно. Значит, это озеро.
– Как рыба, ловится? – спрашиваю я.
– Откуда ты… – начинает он, но я перебиваю. На пустую болтовню у меня нет времени. Скоро появится полиция, и мне срочно нужна помощь.
– Слушай, – говорю я, – ты был прав, а я ошибался. Я хочу вернуться.
– О'кей.
– В некоторых местах существует такая вещь, как времена года.
– Времена года? – повторяет он. – В Лос-Анджелесе есть времена года, просто все они одинаково хороши.
– Зато в других местах бывает больше дождей.
– Больше дождей? – озадаченно переспрашивает он.
– Да.
– Думаю, это можно устроить, – говорит он после небольшой паузы.
– Но сначала мне придется лечь в больницу.
– Тебя сильно поцарапало?
– Небольшой ожог. Жить буду.
– Повезло нам…
– Вам – повезло.
– А как те, другие? Есть потери?
– Поэтому и звоню.
– Сколько?
– Пятеро.
– Ничего себе!
– Вот именно.
– Не беспокойся, мы о тебе позаботимся, – говорит он.
– Это было бы очень неплохо, – отвечаю я. Ложь дается мне легко – легче даже, чем глотать пиво.
Я кладу трубку, выхожу на крыльцо и наконец-то затаскиваю Рябого в дом. Внезапно срабатывает пожарная сигнализация, и некоторое время я бегаю по дому с огнетушителем. Потом я иду в кухню, смазываю мазью обожженную шею и голову и смотрю на себя в зеркало. Ожог выглядит совсем не страшно, и я достаю из холодильника еще одну «Корону». Кроме того, я беру бутылку джина и аспирин. Пить мне, наверное, не стоило бы, но… Я выхожу на задний двор и сажусь у бассейна.
От соседского дома ко мне несется Омар. Затормозив у ограды, он облаивает меня через щели.
– Хороший, мальчик, хороший… – говорю я, и Омар, довольный, убегает.
Я допиваю «Корону» и роняю бутылку. Глотаю две таблетки аспирина и запиваю джином с водой. Потом я окидываю окрестности долгим, долгим взглядом…
Южный ветер чуть покачивает гибкие стволы сосен. Солнце садится за ограду, и глиняные скульптуры в саду начинают бормотать на разные голоса. Первая звезда мерцает в вышине, недоуменно дожидаясь, пока птицы и самолеты поделят между собой безбрежную синь вечернего неба.
Вдалеке поют моторы машин. С чуть слышным шелестом растет трава в парках и на кладбищах. Я спокоен, свободен от всех посторонних чувств, собран и умиротворен. Я чувствую под ногами сосновые иголки и нагретую пыль дорог, вижу ярких бабочек, слышу плач шакалов, рыскающих в этих обильных жизнью холмах.
Сегодняшний день – один из последних в этом городе. Когда суматоха уляжется и мне ничто не будет грозить, я снова исчезну. И найти тебя мне будет много легче, чем тебе – меня. Я уже знаю, как все случится. Я и ты, моя любовь… О да, Бриджит, я хорошо представляю, каким будет твое лицо, когда мы окажемся вместе во мраке и безмолвии. И в этот торжественный час, в этом таинственном месте Смерть назовет имя… имя, которое почему-то звучит совсем не так, как мое.
Я закрываю глаза.
Миг – и нет кого-то.
«Бродячее» такси – такси, которое в отличие от «желтого» такси не имеет специальной лицензии на извоз, но обычно курсирует по улицам в поисках пассажиров.
Здесь и далее температура дается по принятой в США шкале Фаренгейта. 100°F соответствует примерно 37 °C
55°F соответствует примерно 13 °C
Робинсон Джеки – знаменитый бейсболист. Созданный его вдовой благотворительный фонд был призван содействовать распространению начального образования среди цветных детей.
