нём эти черты и раньше, но не каждый раз замечала, как трепетало моё сердце, когда я делала про себя эти заметки.
— Иди к нему, — сказал он.
— Может, лучше будет остаться с вами.
— Я хочу поговорить с Джесс наедине.
Я неуверенно поднялась с каменной лестницы. Не оглядываясь, я старалась идти прямо, хоть и ногам было сложно желать это оттого, что локоть Джесс отдавил мне одно место возле колена.
— Белл.
Я обернулась на голос Фила, теперь он обнимал Джесс.
— Береги себя, и будь счастлива, — сказал он.
— Говоришь так, будто мы видимся последний раз, — улыбнулась я.
— Прости за всё, ладно? Ты поймёшь всё через пару дней…
Я не понимала его, не понимала его иронии в голосе, не могла разглядеть то, что должна была. Я неуверенно посмотрела на него, улыбнулась и сказала твёрдое «Ладно». Потом я ушла, даже не задумываясь о том, что должна буду узнать через пару дней.
Мы с Тони купили фонарики. Я прикрепила к своему множество фотографий, украсила его стразами. Потом мы подошли к столику, где можно было написать ему всё, что не успел сказать раньше. Я сказала ему всё, поэтому не жалела ни о чём, и это было единственным, что радовало. На обычном листке бумаги я нацарапала: " Буду помнить тебя всегда.»
А потом наступила ночь. Ровно в двенадцать часов мы все отпустили фонарики. Они поднялись высоко в небо и осветили весь Тенебрис. Мальчик, который нёс свет, теперь принёс его в город по-новому. Мы плакали и старались танцевать. Мы с Эрикой обнимались почти весь вечер, сгорая от боли, которая отпечаталась в наших сердцах. Мы не могли не смеяться, не улыбаться — мы ничего не могли делать. Нам было так плохо, что хотелось улететь на небеса вместе с фонариками. Я даже думать боялась о семье Кевина, о Джесс, о Филе…
Фонарики всё ещё освещали город. Каждый из них летел навстречу небу. Сколько всего улетело и навсегда застряло в облаках. Мне казалось, что Кевин, когда получит их, улыбнётся. Нет, он уже видит, как они летят к нему, он видит пожелания каждого, он заново переживает моменты, запечатлённые на фотографиях, он всё это чувствует, он знает лучше нашего, он теперь танцует там, а мы здесь.
Его больше нет. И не будет никогда. Я не думаю, что однажды смогу осознать и смириться с этим, но я думаю, что мы однажды обязательно встретимся с ним на небесах. Я уже жду нашу встречу. Ну а пока, мы находимся в разных мирах. И моя жизнь продолжается. Пусть теперь и без него.
Мы провожали Кевина и не знали, что его убийца до сих пор наблюдает за нами. В это же мгновение…
Почта обновляется редко. В двадцать первом веке бумажными письмами пользуется только коммунальная служба. Иногда я проверяю, что оказалось в нашем почтовом ящике. Одним утром я спустилась во двор, открыла ящик и достала два конверта: счета за жильё и письмо, адресованное лично моему отцу. Я знаю, что нельзя читать чужие письма, но мысли о том, что маньяк снова мог выйти на связь, заставляла меня вскрыть его. Мне выпало несколько фотографий из конверта. От одного их вида по коже пробежались мурашки, а после мысли сами за себя говорили, что в этом ничего такого нет. Это раньше я запаниковала, если узнала бы, что кто-то высылает на имя моего отца фотографии, на которых я целуюсь с Тони Райтом. Сейчас я чувствовала, что эта проблема и рядом не стоит с тем, что я испытываю на самом деле.
Что я испытывала помимо вечного отрицания смерти Кевина? Кроме вечного беспокойства за Фила? Кроме собственного подавляющего изнутри чувства? Иногда я вспоминала, что я до сих пор помечена. Это мне казалось абсолютно привычным и таким обыденным. Иногда мне приходилось вспоминать и то, что я до сих пор прежняя Изабелла Кларк, которая иногда падает во сне с кровати, ненавидит вегетарианский образ жизни, обожает делать то, что запрещают родители, и у меня абсолютно такая же жизнь, как у подростка из другого города, я точно так же могу отказаться от всего, уехать в одночасье и навсегда забыть о том, что где-то существует серийный убийца. Эта мысль уже казалась мне нелепостью. Впервые меня начинало пугать то, что я отказывалась воспринимать то, что в будущем я могу быть счастлива. Я больше не задумывалась о будущем. Всё резко теряло смысл, когда я вспоминала, что моим будущим была жизнь в большом городе под одним небом с Кевином. Всё теряло смысл. Смысл теряла и моя жизнь. В особенности из-за того, что я уже не верила, что до сих пор остаюсь прежней Беллой. Мне казалось, я попала в другой мир, полный опасности, разочарования и безысходности. Мне говорили, что я сошла с ума.
В своей комнате я долго разглядывала фотоснимки с Тони. Меня пугала сама мысль о том, что у меня есть недоброжелатели. Конечно, отцу нельзя было видеть их, нельзя было даже догадываться, что мне симпатичен его сотрудник, но, с другой стороны, я прекрасно понимала, узнай отец о наших отношениях, он не сделает ничего. Он не хуже других видел, как я медленно и мучительно впадаю в депрессию. Что он может сделать? У меня недавно умер лучший друг. Неужели его замечания насчёт Тони имеют место быть в моей голове.
Отец привёз меня в гости к Эрике. Должно быть, он полагал, что общение с лучшей подругой отвлечёт меня от смерти лучшего друга, но он не учёл того, что Эрика так же, как и я дружила с ним, так же скучает по нему и так же не может смириться с этой глубокой потерей.
Я показала ей фотографии, которые буквально этим утром оказались в моих руках.
— Не может быть, — удивилась она. — Это было три дня назад.
Я кивнула.
— Думаешь, это он?
Под местоимением «он» подразумевался маньяк.
— Да, — я опять кивнула. — Но я не могу быть уверенной в том, что это он. Мне кажется, ему незачем обращать на меня внимание. Это может быть кто-то из школы, кому я чем-то не угодила.
— Ты делала кому-то плохое?
— В последнее время, вроде, нет.
Я опять-таки была не уверена в этом, потому что никогда не замечала таких маленьких, незначительных для меня моментов, которые могли чем-то обидеть других людей. Знаете, иногда бывает, что вы шутите над кем-то, этот человек делает вид, что его совсем не задела ваша маленькая колкость, но вы совсем не знаете, что
