Только тут я вспомнил.
— Это дело рук того парня!
— Какого парня?
Я рассказал о том парне в Хуан-ле-Пене, который пытался что-то сделать с левым передним колесом «мерседеса», но я его спугнул.
— Может, он что-то испортил в машине, пока мы ужинали? — спросил я.
— Что дает вам основания это предположить?
— Меня зовут Роберт Лукас.
— Ну и что из этого следует?
— Не можете ли вы по рации сообщить комиссару Русселю о том, что тут с нами произошло?
— Русселю? Вероятно, вы тоже занимаетесь тем делом, которое…
— Да.
— Ах ты, черт побери! — Полицейский побежал к своей машине и что-то сказал. Потом вернулся к нам:
— Комиссар был еще в Центральном комиссариате. Сейчас он приедет.
Тягач приехал спустя несколько минут. Двое механиков прикрепили буксирный трос к задней оси «мерседеса», за это время погрузившегося еще глубже. Потом они вернулись к тягачу и включили лебедку. Трос натянулся, «мерседес» вылез на берег. Они поставили его на шоссе. Анжела мало-помалу пришла в себя. Она стояла рядом со мной, закутавшись в одеяло. Когда механики принялись осматривать «мерседес», — полицейские тоже в этом участвовали, — со стороны Канн на большой скорости подлетел черный «пежо» и затормозил возле нас. Из него выскочили Руссель, Лакросс и Тильман. Я представил Тильмана и Русселя Анжеле. С Лакроссом она уже была знакома.
— Мы с Русселем были вместе, когда пришло донесение о случившемся, — сказал Лакросс. — А мсье Тильману мы тотчас позвонили в отель. Он настоял на том, чтобы ехать с нами.
— Это была не обычная авария, — сказал я и еще раз поведал о парне в Хуан-ле-Пене, действия которого я наблюдал из окна. К нам подошел один из полицейских, которые вместе с механиками осматривали машину.
— Нашли, в чем дело. В тормозном шланге к левому переднему колесу.
— А что с ним? — спросил Руссель.
— Перекусили клещами. Конец свисает вниз. Сделать это проще простого. Вы едете и ничего не замечаете. Пока не нажмете на тормоз, вытечет совсем мало тормозной жидкости. Зато когда нажмете, вся жидкость вылетит в воздух, и ни капли ее не попадет в тормозной цилиндр колеса. Тут уж машина летит куда попало. Тот, кто это сделал, хотел, чтобы сидящие в машине разбились — или, как минимум, попали в серьезную аварию.
После этих слов возникла тягостная пауза.
Лакросс и Руссель подошли к «мерседесу» и поглядели на оторванный шланг. Я тоже поглядел. Потом мы все вернулись к Анжеле и сохраняющему спокойствие Тильману.
— Прелестно, — с горечью сказал ему Лакросс. — Покушение на жизнь. Наконец опять что-то новенькое.
На лице Тильмана появилось страдальческое выражение, но тут же исчезло.
— Покушение на жизнь… — Анжела недоуменно посмотрела на меня. — Но за что, Роберт? За что? Что такого мы сделали?
— Ты — ничего, зато я слишком много.
— Но гласности ничего не предавать, так? — Лакросс опять начал наседать на Тильмана. — Просто несчастный случай. Технические неполадки. К счастью, никто не пострадал. Заметочка на тринадцать строк в «Нис матэн», не более того.
— Вот-вот, не более того, — подтвердил Тильман. — Иначе ваше положение лишь ухудшится, мсье Лукас.
— Ах, бросьте! — Лакросс был вне себя от злости. — Мы же знаем, ради чего все лакируется. Прекрасно, пожалуйста, как прикажете, мсье Тильман. Если вы полагаете, что так надо, что можете все это оправдать…
— Уймись, Луи, — сказал Руссель. — Мсье Тильман и сам не рад, как видишь. Но ему даны указания.
— Что-то я ничего не понимаю, — не выдержала Анжела. — Что все это значит, мсье Тильман?
Полицейские разогнали последних любопытствующих, мимо нас опять неслись по прибрежному шоссе нескончаемым потоком машины. Мы стояли на обочине небольшой группой.
— Мсье Лукас вам все объяснит, мадам, — ответил Тильман. — Он знает, что я не могу поступить иначе. Вашу машину отбуксируют в ремонтную мастерскую фирмы «Мерседес» в Каннах и приведут в порядок. Вы уверены, что с вами самими все в порядке?
— Уверена. Только я начинаю мерзнуть.
— Вас доставят домой на полицейской машине. Мадам, когда мсье Лукас даст вам необходимые пояснения, я попрошу вас держать все услышанное при себе. Все присутствующие также не станут ни о чем распространяться — правда, господа? — Гастон Тильман обвел всех взглядом.
Никто ему не ответил.
— Я спросил: «Правда, господа?»
Один за другим все, стоявшие кружком, медленно наклонили головы. Последним кивнул Лакросс.
— Спасибо, — кратко поблагодарил всех Тильман.
Один из полицейских проводил нас к патрульной машине. Я помог Анжеле усесться и сам сел рядом. Полицейский сел за руль и тронулся. Я обернулся. Через заднее стекло я увидел Тильмана. Он стоял поодаль от остальных, один. И смотрел нам вслед. Спина его печально ссутулилась. Высокий, сильный мужчина лет пятидесяти с гаком стоял, освещаемый фарами пролетающих мимо машин, на берегу черно-серебристого волнующегося моря. Во всей его фигуре было столько грустной беспомощности, усталости и подавленности.
— Я понимаю Тильмана, — сказала Анжела. Она лежала в своей постели, я, совсем нагой, сидел на краю кровати. Приехав домой, мы сразу сняли с себя все мокрое. — Он не напрашивался на эту миссию! И глаза у него такие добрые. Наверняка он очень хороший человек. Просто выполняет поставленную перед ним задачу.
— Да, — сказал я. — Ты хорошо согрелась? Тебя больше не знобит?
— Я чудесно себя чувствую, Роберт… Роберт… Я боюсь за тебя.
— Чепуха!
— Вовсе не чепуха! Они явно хотят убрать тебя с дороги. О Боже, если с тобой что-то случится, — что мне тогда делать в этой жизни?
— Ничего со мной не случится, — заверил ее я, а сам подумал: «Надеюсь». Сегодня вечером мы были на грани.
Вдруг Анжела рывком села на кровати и крепко прижалась ко мне.
— Я боюсь, я так боюсь! Роберт, иди ко мне, иди же скорее! Я хочу ощутить тебя. — Ее била дрожь.
Я обнял Анжелу, мы с ней стали одним телом и любили друг друга с безумством отчаяния. Наконец я отделился от нее и услышал ее ровное дыхание. Я погасил лампочку, горевшую на ночном столике, и лежал в темноте с открытыми глазами. Я слышал, как внизу, у моря, катились, постукивая колесами, поезда. Потом я заснул. Разбудила меня Анжела. Она сдавила мое плечо и громко выкрикнула мое имя. Я с трудом пришел в себя.
— Что… случилось?
— Прости, любимый, что я тебя разбудила! Но я должна тебе кое-что показать. — Она стояла подле кровати совершенно нагая и говорила со мной, наклонившись к моему лицу.
— А который сейчас час?
— Половина пятого, — ответила она спокойно. — Я не могла больше спать, встала и вышла на террасу. И там это увидела.
— Что?
— Это я и хочу тебе показать. Пошли.
Я вскочил с кровати, нагишом проследовал за ней через гостиную и вышел на террасу с морем цветов, залитым ярким светом восходящего солнца. Я взглянул вниз, на город — белые здания ярко светились в его лучах, светилось и море, вновь спокойное, зеркально гладкое.
— Это не внизу, а вверху. Там, на склоне, — сказала Анжела и показала рукой. — Там, рядом с кипарисами! — Рядом с кипарисами на крутом склоне позади дома я увидел его — миндальное дерево, усыпанное розовыми цветами. В солнечных лучах и само дерево, и усыпавшие его цветы светились каким то необычайным, неземным светом.
— Я наблюдаю за этим деревом годами, — сказала Анжела. — И в июне оно еще ни разу не цвело. А в этом году зацвело. Ты помнишь рассказ монахов на острове про святого Онора и его миндальное дерево?
— Помню.
Она скрылась в гостиной и вновь появилась с фотоаппаратом в руках.
— Я должна это снять, — сказала она. — Ведь дерево цветет для нас! Роберт, я хочу завести альбом с фотографиями, которые что-то значат только для нас. Эта будет первой. — Она подняла фотоаппарат к глазам. — Оно теперь будет каждый год цвести для нас с тобой, — сказала она, опустив аппарат. Ее взгляд скользнул по мне сверху вниз. — Давай вернемся в комнаты, — сказала она, лукаво улыбнувшись. — Только поскорее…
Пустой бассейн для плавания казался ослепительно белым на ярком солнце.
На Пауле Зееберге, как и на мне, не было ничего, кроме брюк и рубашки. День ото дня становилось все жарче. На ногах у нас обоих были босоножки без задников, и мы с ним прогуливались в тени кедров, пальм и оливковых деревьев. В просветы между толстыми стволами я видел под палящим солнцем яркие цветники перед пандусом у дверей дома Хильды Хельман, на глаза то и дело попадался этот бассейн. Я заметил, что некоторые плиты его облицовки треснули, а на дне валялось несколько веток. Среди веток сновали маленькие ящерицы. Был час дня, и в парке стояла мертвая тишина.
