– Неужели ты думаешь, что мама Надя была способна на что-то, кроме стирки?.. Она была бесталанна и бестолкова на редкость, и единственное, за что я держала ее при себе все эти годы, это ее преданность. Она любила меня, боготворила, она даже подарила мне своего возлюбленного мужа, Полетаева, который обрюхатил и меня, и тебя, Изольда! – Мать повернулась к безмолвно застывшей сестре. – Лена была твоей дочерью и сестрой вот этого ребенка… – Она подошла и потрепала меня по щеке. – Но ты, Валя, росла ленивой и изнеженной, в тебя я вкладывала лишь свою любовь, нежность и деньги, в то время как в Лену я вколачивала свои знания и опыт, полученные мною в цирке… Она оказалась способной ученицей и с малолетства начала дрессировать питонов. Она чуть ли не спала с ними в аквариуме, кормила, разговаривала, любила… Она хотела быть моим продолжением, как эти две малышки саксофонистки, последовавшие по стопам Розы и Кати… Ты, моя девочка, – улыбнулась она мне неестественно-нежно, – думаешь, что мы жили на деньги моих любовников? И ты, Изольда, всегда была того же мнения? Какие же вы близорукие и глупые, мои дорогие… Я воспитывала тебя, Валя, в комфорте и достатке, ты никогда ни в чем не нуждалась, у тебя было все, что ты хотела, и я была счастлива, что нашла способ зарабатывания денег, не зависящий ни от кого… Мы с Юрой Лебедевым достаточно поколесили по стране, чтобы я успела обрасти необходимыми связями и знакомствами, которые впоследствии помогли в моих делах… Лена с шестилетнего возраста лазила в форточки и открывала квартиры, которые мы с Надей чистили… Это было так романтично, опасно и приносило столько острых ощущений, что вам и не снилось… Я уезжала, возвращалась, делая вид, что меня интересуют лишь мужчины, а ты, Иза, ничего не замечала…
– Но ведь и ты не заметила тогда, много лет назад, мою беременность…
– Ее трудно было не заметить, больше того – мы ждали, когда же ты разрешишься от бремени, чтобы забрать ребенка, в чьих жилах текла кровь одного из самых сильных и мужественных мужчин из числа тех, с кем мне довелось встречаться… В Лене текла полетаевская кровь, воровская кровь, и даже твои гены не смогли нейтрализовать ее – Лена с легкостью перешагнула грань, за которой жила и охотилась за эфемерными преступниками ты, Иза, ее мать… Ты заботилась об Иване Лопатине, прекрасно зная, что за розовой маской скрываются дорогие тебе черты твоего единственного и любимого мужчины. Ты скрывала от меня свою страсть, свое горе, когда он, раненый, оказался на твоей даче, ты лечила его, приносила ему еду, кормила с ложечки, согревала своим телом, любила его, но не думала о том, на чьи деньги были куплены для него дорогие лекарства и продукты, даже новые льняные простыни и полотенца! Ты вообще жила, не замечая денег, ты не интересовалась ими, ты презирала их, а я их ЛЮБИЛА! Я и сейчас люблю. И они у меня есть. И плевать я хотела на вас, на несчастных чистоплюек, живущих за мой счет и меня же еще осуждающих!
Она подошла к окну, достала сигарету и закурила. Стройная, красивая женщина, моя мать, которую я любила и боготворила и которая на самом деле была настоящим оборотнем, сейчас как бы предлагала нам с Изольдой сделать выбор: принять ли ее, со всем ее кровавым прошлым, настоящим и будущим, или оттолкнуть, выдать, отдать на растерзание правосудию.
– Так это с твоей подачи МЕНЯ так жестоко подставили? – спросила вдруг Изольда. – Это ты украла мою золотую зажигалку, рюмки с отпечатками моих пальцев, чтобы подбросить… – Она задыхалась от гнева. – Но как же ты могла? Ведь я – твоя родная сестра! Зачем тебе было так подставлять меня? За что?
– Ни за что, – ответила моя мать, не поворачивая головы. – Просто я знала, что ты выкрутишься, но на это понадобится время, так необходимое мне и Лене, чтобы собраться и уехать. У нас был план, и твой арест – лишь одна из деталей этого плана.
– Ты – сумасшедшая! Я всегда говорила тебе, что алкоголь разрушает мозг, и я была права! Ты, безумная, воспитала свою копию, с помощью которой набивала сундуки долларами, зная, что рано или поздно эта девочка, эта Лена, у которой была явно тяжелая форма шизофрении, попадется, причем попадется нелепо, что и ее не минует участь ваших жертв…
– Я хотела и вас увезти отсюда, я бы и увезла, если бы вы поняли меня… А ты, Валя, что же ты молчишь? Разве тебе нечего сказать своей дорогой мамочке?
В ее руке появился пистолет, направленный мне в голову.
– Пойми, Валентина, мне нечего терять. Ты теперь все знаешь, ты, на которую я потратила столько сил и времени и на которую я рассчитывала, предаешь меня и отказываешься ехать со мной в Триполи, а ведь там нас ждут… Нас ждет человек, который заменил мне Полетаева, а тебе, Валя, отца, и только с помощью Иванова мы могли бы получить три миллиона долларов, чтобы обеспечить себя на всю жизнь…
– Иванов… – Я пыталась понять, какую роль моя мать отвела ему, и слабая догадка осенила мое затуманенное душевным хаосом и паникой сознание. – Так вот откуда ветер дует?! И эти сто килограммов героина…
– Эх ты, дурочка, «эти сто килограммов героина…», – гримасничая, передразнила она меня. – Да знала бы ты, какие деньжищи скрываются за граммами, я уж не говорю КИЛОГРАММАМИ этого волшебного, нежного порошка…
– Значит, этот героин, который якобы случайно оказался в аэропорту Адлера, – тоже часть вашего плана, часть работы Иванова, больше-то ведь некому…
– Разумеется, ведь Иванов – не чета нам всем, он птица высокого полета, работает по-крупному и курсирует преимущественно внутри «золотого треугольника», если это вам о чем-нибудь говорит…
Я взглянула на Изольду – ее лицо побелело, а глаза наполнились слезами.
– Что она такое говорит, о каком «золотом треугольнике» идет речь? – схватила я ее за руку и принялась трясти, чтобы привести тетку в чувство. – Я ничего не понимаю…
– «Золотой треугольник», детка, – ласково объяснила мне мать, – это три крупнейшие наркоточки на карте мира: Таиланд, Бирма и Непал… Так вот, последняя партия, которую Иванову удалось переправить в Москву, была из Бирмы; это был первоклассный, доставшийся ему почти даром героин, и Князев провел большую работу, прежде чем он оказался в Адлере, у Пунш… Иванов – талантливый человек, он многое умеет, образован, знает несколько языков, вот только применения своим способностям не мог найти здесь в нашей стране. Сначала был нефтегеофизиком, а когда понял, что все вокруг разваливается, подался в Сирию, где в восьмидесятых проработал три года, хотел устроиться там специалистом на нефтяных разработках, но не успел оформить документы, как познакомился с одним человеком, который и привез его в Бирму. Ты, Валя, может, и не поймешь ничего, но твоя обожаемая тетя все прекрасно поняла… Бирма – своего рода Клондайк, место, где можно как озолотиться в одночасье, так и потерять все, даже жизнь…
– Изольда, это правда? – спросила я, чувствуя, как легкая тошнота волнения подкатывает к горлу: мне все еще не верилось, что моя мама – подружка наркоторговца международного класса, Иванова, мужчины, который за несколько минут нашей нервозной беседы с матерью из тихого и интелигентного человека превратился в величайшего аферюгу, преступника уровня Интерпола.
– У меня в кабинете висит международная наркосхема: мне привезли ее из Парижа, – прошептала дрожащими губами Изольда. – «Золотой треугольник», господи, неужели мне все это не снится?.. Неля, опомнись, что ты такое несешь?..
– Иза, да о чем ты вообще говоришь? Я бы лично на твоем месте молчала в тряпочку… «Важняк», следователь прокуратуры… Вы всегда напоминали мне слепых котят, которые ничего не видят и не замечают вокруг себя…
Она уже не разбирала, где я, ее дочь, а где сестра, – все обобщала, зло, жестко, будто бы хлестала нас по щекам…
– Вы – жалкие и никчемные люди, ничего не понимающие в жизни! – захлебываясь своей правдой, выдавала на-гора моя мать, нисколько не заботясь о последствиях. – Валентина! Вот скажи мне, где были твои органы чувств, когда ты, вернувшись с юга, вошла в мою квартиру?! Ты что, не заметила запаха мыла и духов, не поняла, что автоответчик мог быть включен лишь мной, не поняла, что сообщение, оставленное на мое имя, было произнесено голосом мамы Нади, женщины, которая воспитывала тебя, учила, как держать ложку в руке и чистить по утрам зубы?! А второе сообщение было чистой провокацией, и голос принадлежал Пунш! Я придумала историю о видеосъемках животных в Африке ИЗ ВОЗДУХА! А вы, дурочки, купились… Как же можно быть такими доверчивыми? Я только и могла, что сделать ксерокопии фотографий африканских животных… Да и что это такое вообще – Африка, когда я ни разу не назвала вам ни одного африканского города, не поделилась впечатлениями о самолете, на котором летела, о ее жителях, неграх. Я не рассказывала тебе… ни о чем! Но вернемся к тому, ради чего я все это затеяла… Уши?! Пять лет назад на Черноморском побережье Кавказа произошел ряд разбойных нападений, ограблений, убийств, и в котле с кипящим маслом нашли отрезанные уши убитых… Лена и в этот раз отрезала уши. Мухамедьярову и Аскерову. Как сказала она: за жестокое отношение к ней как к женщине. Отомстила как могла, бросила уши в казан с маслом на пляже, а вы даже не удосужились провести параллель… И после этого ТЫ, Иза, смеешь утверждать, что у меня разрушенные мозги? Ты, которая по уши вляпалась в дерьмо! Да если бы не помощь твоей лучшей подруги Смоленской, ты бы сейчас гнила в тюрьме, сидела бы возле параши и считала минуты между побоями и насилием… и уж давно бы скинула ребенка…
